Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

На той встрече прозвучали предсказания, пророческое значение которых Тэффи поняла много позднее.

Про Александру Федоровну: «Молиться надо заНее и за деточек. Плохо. плохо».

О себе: «Вот меня все убить хотят. Как на улицу выхожу, так и смотрю во все стороны. Не видать ли где рожи. Да. Хотят убить. Не понимают, дураки, кто я такой. Пусть сожгут. Одного не понимают: меня убьют, и России конец. Помни, умница: убьют Распутина — России конец. Вместе нас с ней и похоронят». Прошло время, случилось крушение, Тэффи от окружающего распада была на грани нервного срыва и тогда «вспомнила!».

Однако не только дамы света и столичные сплетники проявляли интерес к Распутину. Слухи о его влиянии в Царском Селе тут же породили целую толпу разных темных личностей, которые начали искать знакомства с ним, окружать и обвивать его.

Вся эта шумиха и слухи не прошли мимо внимания властей. В 1909 году Дворцовый комендант В.А. Дедюлин счел своим долгом сообщить начальнику петербургского охранного отделения генералу A.B. Герасимову, что у «Вырубовой появился мужик, по всей вероятности, переодетый революционер», который бывает там в присутствии Царя и Царицы. Довольно быстро удалось установить, что к революционной среде Распутин отношения не имеет и что у него уже в это время существовала известная духовная близость с Самодержцем.

Последнее обстоятельство стало беспокоить Министра внутренних дел и премьера П.А. Столыпина, поручившего в 1909 году товарищу Министра внутренних дел и шефу корпуса жандармов генералу П.Г. Курлову установить за Распутиным наблюдение. Когда весть о том дошла до Царя, то он распорядился прекратить полицейскую слежку. Произошло это в 1910 году.

Приказание было выполнено, но озабоченность ситуацией у премьера не прошла. Он не сомневался, что близость к Царской Семье человека, окруженного скандальным ореолом и толпой каких-то темных личностей, неизбежно станет поводом для дискредитации власти. Враги Трона и Династии получают еще один козырь в свои руки.

Петр Аркадьевич, который мельком видел когда-то этого мужика, творившего молитву около постели его раненой дочери, решил ближе познакомиться с Распутиным. В начале 1910 года эта встреча в приемной премьер-министра и состоялась. Столыпин пригласил участвовать в ней и «мастера охранного дела» генерала П.Г. Курлова, который через много лет описал то незабываемое свидание.

«К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П.А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек. Министр молчал и только перед уходом Распутина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал Министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется — себе на уме — ине показался мне шарлатаном. “А нам все-таки придется с ним повозиться”, - закончил П.А. Столыпин нашу беседу».

Несмотря на деликатный характер темы — Распутин являлся желанным гостем Царской Семьи, — Столыпин решил донести свои опасения до Монарха. «Сильный премьер» был не из числа тех сановников, кто во имя карьеры желал любой ценой добиться лишь благорасположения начальства.

Это была первая серьезная попытка «раскрыть глаза Государю» на нежелательность общения с этим человеком.

Объяснение произошло ранней весной 1911 года. В пересказе третьих лиц сцена выглядела следующим образом: Николай II выслушал все очень внимательно, поблагодарил и в конце заявил: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, что Вы мне искренне преданы. Быть может, все, что Вы мне говорите, — правда. Но я прошу Вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу». Точная дата этой беседы неизвестна, но 4 июня, затри месяца до трагической гибели премьера, Царь записал: «После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона».

Состоялся ли этот разговор в действительности, происходил ли он таким образом, какие конкретные «компрометирующие» сведения сообщал премьер Царю; касались ли они личности Распутина, или речь шла лишь о морально-политической стороне дела — на все эти вопросы вряд ли удастся получить ответ. Однако общий контекст этого исторического эпизода, описанного тогдашним Министром финансов В.Н. Коковцовым, представляется исторически достоверным.

«Радость видеть» Император редко от общения с кем испытывал. И уж если этой эмоции нашлось место среди лапидарных и сухих ежедневных дневниковых записей, то надо думать, состояние духа у Него было действительно приподнятым. Как заметила А.А. Вырубова, Царь и Царица «верили ему, как отцу Иоанну Кроштадтскому, страшно ему верили; и когда у Них горе было, когда, например, Наследник был болен, обращались к нему». Распутин нес Венценосцам покой и надежду, но нахождение «Друга Григория» в Царском Селе давало предметный повод для выпадов и нападок.

В 1911 году обстановка вокруг Распутина начала приобретать очертания государственного скандала. Робкие уверения некоторых придворных, что общение Царя и Царицы с «этим мужиком» носит характер лишь «духовного общения», большинство публики не убеждало, да «такие глупости» и слушать не хотели. Для многих такая категория вообще не существовала.

Требовались более «материальные», «осязаемые» и «понимаемые» причины. Поставщики «достоверной информации» их вскоре и предоставили. Именно в 1911 получает распространение бесстыжая сплетня о сексуальной близости Царицы и Распутина.

Глава IV. Генерал с масонской отметиной

С самого начала появления Распутина на петербургском небосклоне многие не сомневались, что «старец» — лишь эмблема, только титул неких закулисных сил, намеревавшихся погубить Власть и Россию. Такая точка зрения быстро возобладала в тех кругах, которые было принято называть «лояльными». Как ранее отмечалось, именно из этой среды и вышли самые шумные и наиболее видные «борцы с тьмой», на самом деле оказавшиеся распространителями антигосударственной пропаганды.

Если поведение Гучкова и Родзянко еще можно как-то объяснить патологической политической близорукостью, изобразить «жертвами» собственного неуемного, даже безумного честолюбия, то в случае с генералом В.Ф. Джунковским (1865–1938) дело обстояло не совсем так. Существуют серьезные основания предполагать, что здесь имелся и вполне определенный, целенаправленный умысел, наличествовала вполне реальная цель — сокрушить государственную систему.