Клуб смертельных развлечений - Фридрих Незнанский

Прихрамывающего нищего, появившегося «у трех вокзалов», местные бомжи приметили сразу. Вокруг него тут же образовалась небольшая группка, решившая разобраться с «залетным». Чтобы не бросаться в глаза почтенным гражданам, жертвовавшим им на пропитание свою мелочь, его оттеснили за здание Ленинградского вокзала, прижали к стене и устроили допрос с пристрастием.

— Ты че сюда приковылял? — набросился с ходу сутулый тощий бомж по кличке Зонтик.

— Люди тебя спрашивают, кривой, отвечай! — поддержал его другой, известный в местных кругах просто как Вован.

«Залетный» молчал, затравленно переводя взгляд с одного бомжа на другого.

— Немой, фто ль? — высказал предположение третий, с опухшей рожей и почти беззубым ртом.

«Залетный» отрицательно покрутил головой.

— Во! Говорящий! — хихикнул Вован. — А что это у нас в сумочке?

Зонтик ударил носком ноги по затертой сумке из мешковины. В ней весело звякнуло.

— Бутывочки! — радостно завопил опухший от беспробудного пьянства Сеня и потянул к ноше чужака свои грязные ручищи. — Были ва-фы, фтанут нафы! Гы-гы!

— Я, собственно, тут случайно… — замямлил хромой. — А бутылки… Так берите, они мне не нужны.

— Гля, Зонт, какой щедренький выискался! — рыготнул четвертый, державшийся больше за спинами сотоварищей.

— Бутылки мы и так конфискуем, — отозвался тот и веско заметил: — А морду все одно набьем для профилактики, чтобы дорогу сюда забыл.

— Во-во, точно! — поддакнул четвертый. — Чтобы забыл.

Сеня уже сграбастал сумку и рванул ее на себя. «Залетный» покачнулся, едва не упал, но сумку предусмотрительно выпустил. В глазах его мелькнул ужас, рот распахнулся в сдавленном крике:

— Господа! Что же…

Кулак Вована прервал его вопль, врезавшись под дых.

Чужак захрипел и согнулся пополам.

— Гос-по-да! — передразнил его Вован и замахнулся снова…

Милицейский свисток остановил его руку в полете. Не успели все четверо опомниться, как патруль, состоявший почему-то аж из пяти человек, заломил им руки за спины и вынудил упереться носами в стену.

— Кулачки чешутся? — со злорадством пробасил рослый светловолосый сержант и оприходовал Вована дубинкой по спине.

— Ой-ой-ой! — запричитал тот. — Больно же, начальник!

— В отделение их! — приказал главный наряда, молоденький лейтенант. — А вы, гражданин, — обратился он к пострадавшему, — будьте в следующий раз поосторожнее.

Четверку местных бомжей увели, а «залетный», подобрав свою сумку, долго стоял на месте, рассуждая, стоит ли продолжать начатое. Знакомые по клубу уверяли его, что это совершенно не опасно. Впрочем, так оно и вышло, оберегла милиция, слава богу. Но все же его малость помяли. И напугали.

«А как же я хотел?! — спросил сам себя Петр Афанасьевич. — Наш народ, он такой, чуть что — сразу в морду».

В этот вечер, ставший его первым выходом «в народ», он мужественно довел начатое до конца. Более того, устроившись у выхода на перрон к электричкам ленинградского направления, навыпрашивал целую горку мелочи, при подсчете которой образовалась сумма в двадцать семь рублей пятьдесят копеек. Петр Афанасьевич с каким-то необъяснимым трепетом завернул эту горку в носовой платок и спрятал во внутренний карман вылинявшего пиджака. Спешащие мимо него люди уже не казались ему второсортным населением столицы. Они были поглощены своими проблемами и тем не менее обращали внимание на жалкого нищего. Иногда бросали ему звенящие монетки, отрывая их от своих не таких уж и больших зарплат. В этом тоже была суть русского человека, его, Петра Афанасьевича, народа.

«А это не так уж и дурственно! — решил он под конец „рабочего дня“. — В этом что-то есть. Надо будет повторить».

Очень скоро Лариса Ржевская перестала быть новичком в играх одноклубников. Выходы «в народ» так затянули и увлекли ее, что по показателям «снятия кавалеров» она приблизилась к давно и прочно удерживавшей первое место подруге Щепкиной. Светлана, всячески поощряя ее «рабочий порыв», призналась однажды в сокровенном:

— Знаешь, Лор, хочется уже чего-то большего. А то одно и то же, одно и то же. Скука!

Они были одни в туалете «Березки», но Лариса для перестраховки проверила все кабинки.

— Точно! — возбужденным полушепотом проговорила она. — Вот и я уже начинаю ощущать, что не весь пар выпускаю. — И похлопала себя ниже живота. — Вот тут ощущаю. Прямо, скажу тебе, Свет, так и крутит.

— И у меня так же! — Светлана приблизилась к подруге вплотную и чуть ли не в самое ухо затараторила: — Я так думаю: если уж взялся попробовать жизни народной, то нужно вкусить ее всю, до самого дна, так сказать. А то все наши выходы какие-то неполноценные, а потому и ненатуральные.

— Вот-вот! — согласно кивала Лора.

Светлана продолжала:

— Я сама давно подумываю о… — Она сжала кулаки, согнула руки в локтях и резко дернула к себе. — С каким-нибудь клиентом. А то какие мы, к черту, проститутки, когда бегаем от клиентов и только жрем и пьем за их счет!

— Когда-нибудь можно и по голове схлопотать, — вставила Лора.

— Вполне. Так не лучше ли доводить всю игру до натурального конца?

— Ты хочешь сказать: спать с этой шушерой?

— Вот именно. Почему бы и нет? Сама говоришь, что «крутит». А они тоже люди. — Светлана достала из портсигара сигарету, предложила подруге. Они закурили. — Ты когда со своим последний раз? — вдруг поинтересовалась она.

Лариса пожала плечами, выпустила в потолок тонкую струю дыма.

— Не помню уже, — наконец призналась она.

— Я тоже. Так что для себя я уже твердо решила: вкушу этот плод, с меня не убудет.

И дальше Светлана выложила подруге свой план. В нем была та изюминка, о которой сама Лариса давно уже подумывала, но не решалась с кем бы то ни было заговорить. Светлана, казалось, предусмотрела все, даже как обмануть бдительность наблюдавших за ними во время выходов контролеров… Спустя неделю они вышли «в народ» вдвоем. Не прошло и часа, как подцепили молодого мужичка, который был уже навеселе, и предложили свои услуги.

— А не много ли для меня две сразу-то? — засомневался было тот.

Светлана хихикнула:

— Да на сколько хватит!

Мужичок понятливо подмигнул ей, а она кивнула в сторону киосков, выстроившихся перед Ленинградским вокзалом. Время было уже позднее, и людей на платформе и у киосков не было.

— Идем?

— Ну, девчонки, уговорили! — клиент хмыкнул и бодро зашагал за подругами.

Контролер, крутившийся неподалеку, лишь скосил глаза в их сторону. Но поскольку они были вдвоем, а мужчина всего один, видимо, посчитал, что ничего страшного в том нет. На это Светлана и рассчитывала. Обойдя крайний дальний киоск, примыкавший, как и остальные, почти вплотную к глухой стене, подруги сперва растерялись. Одно дело мечтать, совсем другое — реальность. Но клиент оказался куда более проворным и деловитым, чем казался поначалу. Чуть выше среднего роста, довольно прилично одетый, а главное — от него не разило перегаром, как от большинства других. Так, всего лишь легкий запашок. И лет ему было не больше тридцати. В самом соку, как подумала Лора.

— Принимай стойку, что ли, — первым предложил он, подталкивая Светлану к забору и поворачивая ее спиной к себе.

Она уперлась руками в стену. Мужичок, уже пристроившийся сзади, одним движением задрал ей юбку на спину. В темноте призывно забелел кругленький Светланин зад. Лора зажмурила глаза, все еще не веря в то, что происходит. А когда открыла их, клиент, вцепившись руками в бока подруги, старательно окучивал ее. У Лоры расширились глаза, она впилась взглядом в Светланино лицо. Та кусала губы и тихо стонала. И Лора непроизвольно начала ей подражать, уже смутно сознавая, что и сама заводится. Под конец мужичок шумно выдохнул. Светлана вскрикнула и затрясла головой. Ее глаза светились торжеством победителя.

Будучи народным избранником, Петр Афанасьевич Егоров впервые непосредственно столкнулся с самыми низами жизни своих избирателей. И то, что он увидел и узнал, произвело на него сперва негативное впечатление. Потом, пообтеревшись и попривыкнув, он решил, что и в жизни бомжей и нищих есть свои прелести и плюсы. Полная свобода, никаких забот, разве что насобирать на ужин и бутылочку да побеспокоиться о ночлеге. И не всем же, в конце концов, руководить, принимать законы и париться в банях. Это жизнь. Точнее, суровая правда жизни. И принимать ее следует такой, какая она есть. Произошло это изменение в его личной философии, где имущие и неимущие пролетарии сводились к категории низших членов общества, благодаря знакомству с нищим Григорием. Григорий жил на подаяния сердобольных граждан, занимая строго одно постоянное рабочее место — у выхода из станции метро «Комсомольская». В качестве благодарности за милостыню и чтобы разжалобить прохожих, он затягивал заунывную, грустную песню и раскачивался в такт ей.