Два квадрата - Юрий Бурносов

Неверными шагами подойдя к кухонному ларю, Бофранк нашел бутыль с вином и сделал прямо из горлышка несколько огромных глотков. Вино потекло по лицу и шее дальше на халат, пятная его, но конестабль не обратил на это внимания. Под руку попала книга; бездумно конестабль отворил ее и прочел на странице:

Должны мы рассказатьВсе, что вам надо знать,Как был Линьяура дамамИз всех желанных самым.Но вот стряслась бедаНад ним в тот час, когдаМужей обидел ихОн сразу четверых.В ловушку заманили,Предательски убили,Для увенчанья делаЧетвертовали тело.Погиб, увы, погибЕго могучий шип.А жаль: в искусстве страстиОн был преславный мастер.

Все бред. Шип…

Опустившись в кресло, он сидел в полузабытье, пока не вернулся Аксель.

– Никто меня не видел, хире, – поведал симпле-фамилиар весьма довольным тоном. – Опустил его в канал, только и видели. Но что с вами? Не позвать ли лекаря?

– Не нужно лекаря, – покачал головою Бофранк. – Он станет спрашивать разное… Да и пальцы на место не вернешь. Если будет со мною лихорадка, пойди к аптекарю да купи, что положено. Лекаря отнюдь не зови! Понял?

– Отчего же не понять, – согласился Аксель. – Что ж, дайте я хотя бы перевяжу вас как следует. Вы дурно это сделали, хире.

– Изволь, друг мой, – пробормотал Бофранк и потерял сознание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой миссерихордия обретает утраченное было величие, а также происходят иные, разные по значимости события

Речь идет о смерти от руки Небес, а не о том, что человек должен быть предан смерти на основе приговора суда.

События нескольких месяцев имели страшную быстроту. На спешно созванном соборе кардинал был смещен; вместо него епископы при неожиданной поддержке герцогов избрали грейсфрате Броньолуса, – впрочем, это событие не стало для Бофранка неожиданным. Король тут же приказал выгнать из своих владений бертольдианцев, селестинцев и прочих новообъявленных еретиков без различия и запретил своим подданным давать им убежище под страхом наказания за оскорбление величества и лишения имущества. Особенно страдали бертольдианцы и селестинцы, которые во все времена признаны были существующей церковью едва ли не частью ее и больших притеснений не имели.

Епископам, герцогам и бургмайстерам городов было предписано повелеть оглашать этот указ в церквах в воскресные дни; те, которые этого не сделали бы, должны были подвергнуться тем же наказаниям. Отсрочка, данная еретикам для выселения, должна была продолжаться всего месяц; если после этого срока оказалось бы, что кто-нибудь не повиновался, то относительно таких лиц было позволено употреблять все виды дурного обращения, за исключением смерти и изувечения. У оставшихся после этого срока потребно было также конфисковать имущество, треть которого шла в пользу тех, кто на них доносил.

Буллы отныне публиковались в газетах. Рано утром Бофранк обнаружил очередную из них, касавшуюся покинутого им поселка и близлежащих земель. К тамошним еретикам применялось следующее: те, что будут осуждены епископами как нераскаявшиеся еретики, должны передаваться в руки светской власти для понесения справедливо заслуженного ими наказания после лишения сана священства, если это были священники; имущество мирян будет конфисковано, а имущество священников будет употреблено в пользу их церквей; жители, заподозренные в ереси, будут принуждены оправдаться каноническим путем; не желающие подчиниться этой мере подвергнутся отлучению от церкви; если они останутся отлученными в течение года, не прибегая к помилованию церкви, с ними поступят как с еретиками. Бургмайстеры, старосты и прочие наместные люди будут предупреждены и даже понуждены посредством церковных наказаний клятвенно обязаться изгнать из своих владений всех жителей, объявленных еретиками; уличенные же в небрежном исполнении этой меры будут отлучены от церкви.

Отлучение от церкви, конечно же, распространялось не только на еретиков, но также на всех тех, кто будет им покровительствовать или принимать их в своих домах; они будут объявлены лишенными чести, если к концу года не выполнят своих обязанностей, и, как таковые, будут сняты с общественных должностей и лишены права избирать должностных лиц; они будут объявлены неправоспособными для дачи показаний на суде, составления завещания и получения наследства; никто не будет обязан являться в суд ответчиком, если отлученный будет истцом; если это судьи, то их приговоры будут объявлены недействительными, и ни одно дело не может поступить к ним на судебный разбор; если это адвокаты, они не будут иметь права защиты; акты нотариусов, подвергшихся действию этого декрета, перестанут считаться подлинными; священники будут присуждаемы к снятию сана и лишению церковных доходов; все те, кто стал бы общаться с отлученными от церкви после объявления их таковыми церковью, будут под анафемой: им не могут преподаваться церковные таинства, даже в смертный час; они будут лишены церковного погребения; их дары и приношения не будут приняты; священники, которые не станут сообразовываться с этим последним распоряжением, будут отрешаемы, если они принадлежат к белому духовенству, и лишены привилегий, если они монахи.

Каждому епископу вменялось ежегодно посещать лично ту часть своей епархии, где предполагается существование еретиков, или поручать это дело опытному человеку; призвав трех наиболее уважаемых жителей (или даже больше, если сочтет это нужным), он должен обязать их обнаружить местных еретиков – лиц, собирающихся на тайные сходки, или тех, кто ведет жизнь странную и отличную от жизни остальных. Он должен распорядиться о приводе к себе тех, на кого поступит донос, и наказать их по каноническим правилам, если они не докажут своей невиновности или если после отречения от ереси снова впадут в нее; если кто-либо из жителей откажется повиноваться епископу в том, что ему поручено, и дать клятвенное обещание объявлять обо всем, что ему станет известным, он должен сам быть тотчас же объявлен еретиком; наконец, с епископами, уличенными в допущенной небрежности по очищению своих епархий от еретиков, будет поступлено как с виновными, и они будут низложены со своих кафедр.

Бофранку прежде всего вспомнились фрате Корн с братией и староста Офлан. Первый, надо полагать, уже покинул те земли, если еще жив; что до старосты, то он вполне мог исполнить возложенные на него обязанности, будучи пугливым и подобострастным человеком.

Песнь, радость, верная любовь и честь,Приятность, вежество и благородство,Их затоптало злое сумасбродство,Предательство и низменная месть.И мне от скорби сей спасенья несть…

Стихи неизвестного поэта, распространявшиеся в списках, тут же были запрещены и изымались.

Что до самого конестабля, то по разбирательстве он был все же отставлен от службы и переведен на преподавание – чего ему, впрочем, и желалось еще по пути в столицу. За ним даже сохранен был чин – но лишь как почетный, учитывая многолетнюю примерную службу. Фолькон беседовал с ним лишь однажды, когда сообщил, что некоторые обвинения по доброй воле грейсфрате Броньолуса сняты, раненый миссерихорд выжил и чувствует себя благополучно, а ряд злосчастных событий решено умолчать, дабы не наносить ущерба ни Секуративной Палате, ни церковникам.

Но Бофранк все же полагал, что зачем-то надобен грейсфрате. То, что он не ставил подписи под приговором и судебными заключениями, а Броньолус подделал ее или же огласил без написания, каким-то образом объединяло их. Что потребует грейсфрате? Чем угодить и как отомстить ему? На все требовалось время, и Бофранк надеялся, что за делами и заботами Броньолус более не вспомнит о нем. И в самом деле – теперь грейсфрате как будто бы потерял к конестаблю всякий интерес.

Служебное перемещение Бофранка в первую очередь ударило по сбережениям: преподавательскому составу платили куда меньше, нежели работникам той же десятой канцелярии, да еще пришлось заплатить штраф раненому миссерихорду. Отец был возмущен – Бофранк даже не знал, что из наветов достигло его ушей, – и отказал сыну в беседе, помощи и содержании. В завершение всего верный Аксель был также отобран у конестабля, коему теперь не полагалось казенной прислуги.

Нужно добавить, что труп Тимманса, по счастью, так и не был найден – за что необходимо благодарить Акселя, поработавшего на славу. Дурно ли, правильно ли поступил тут Бофранк – он старался не думать.

Раны, полученные в схватке с принципиал-секретарем, были списаны на ночного грабителя, который якобы напал на конестабля, возвращавшегося домой, но после обратился в бегство при появлении симпле-фамилиара. Первым же, кого Бофранк навестил после излечения, был его старый знакомец Жеаль.