Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Созвали военный совет.
— Хм, очень мы испугались, — пренебрежительно хмыкнул Алаярбек Даниарбек, — засели господа басмачи на горке, так что же? Больше нам ехать что ли некуда? Они сидят на одной горе, а здесь тысяча горок. На все горы их не хватит. Едем.
— Куда едем? — удивился Файзи.
— Поедем! — и Алаярбек Диниарбек перешёл на шёпот:
— Через Падрут не поедем, через Пять речек тоже. Теперь через Мухбельский перевал поедем, дальше на Тимшут. Придётся к Юнусу послать людей, предупредить, пусть за нами поворачивают.
Крепко схватив под уздцы своего конька, он ласково заговорил с ним:
— Белок ты мой миленький, придётся нам теперь вниз спускаться. Уж ты на меня не сердись, душа моя.
А сердиться можно было, и все сердились. Больше всех злился Амирджанов.
— Какие там басмачи, — ворчал он, — выдумки! Столько сил потратили. Коней надорвали. Сами еле-еле заползли на гору, а сейчас всё насмарку и приходится скатываться, рискуя сломать шею, вниз.
— Веселее, веселее, — прыгая точно мячик по камням, кричал Алаярбек Даниарбек, — поскорее, видите, солнце клонится к западу, веселее!
Спустились очень быстро. Вверх лезли часа четыре, а здесь через минут пятнадцать уже пили ледяную воду из Шинка.
Алаярбек Даниарбек посмотрел вверх, показал в пространство дулю и важно сказал:
— Нате, выкусите.
И бодро похлопав по белоснежной, бархатной шее Белка, тропотой помчался вдоль берега. За ним устремился весь отряд.
Они ехали с час. Поравнявшись с доктором, Амирджанов сказал:
— Смотрите, смотрите, вон киик!
— Где, где?! Не вижу.
— Дайте скорее ваш винчестер.
Нетерпеливо дернув плечами, доктор начал стягивать винчестер. Мгновенно прицелившись, Амирджанов выстрелил. Раз, другой, третий.
Выстрел прозвучал неестественно громко и тысячным эхом на него отозвались стены ущелья и далекие скалы, над которыми взлетели неизвестные птицы.
— Кто стрелял? — послышался голос Файзи.
— Я. Что и стрелять нельзя? — спросил Амирджанов. — Вон киик, я в кийка целил.
— Вы разве не понимаете, что нельзя стрелять? — гневно заметил Файзи. — Если б мой боец так сделал, я бы его расстрелял.
Он не шутил. Амирджанов побледнел, что-то хотел сказать, но предпочёл смолчать. Он протянул безмолвно винчестер доктору.
— Ты тоже виноват, брат мой, — медленно добавил Файзи, обращаясь к Петру Ивановичу, — не должен ты давать своё оружие... никому. Ты в моём отряде и... и...
Он подыскивал слово, но так и не сказал его. Долго не оставляло Петра Ивановича чувство неловкости.
«Идиотизм, — мучительно думал он, — и не сообразил я. Разве можно позволять стрелять сейчас. Теперь басмачи знают, где мы. И так мечемся, как угорелые, по ущельям...»
Но Алаярбек Даниарбек неожиданно остался очень доволен.
— Они станут нас искать внизу, а мы сейчас наверх... наверх.
Казалось, он сошел с ума. Кинувшись на коне вплавь через безумствовавший Шинк, Алаярбек Даниарбек промок до костей сам и заставил вымокнуть всех бойцов. После переправы он сразу же подался в дебри, скалы, заросли.
До поздней ночи из последних сил бойцы карабкались на перевалы, спускались в ущелья, пробивались через тысячелетний арчовый лес, где росли корявые, покрытые космами седого мха, гиганты в десять обхватов, перебирались по валунам через внезапно разверзавшиеся под ногами потоки...
Как Алаярбек Даниарбек мог разобраться в лабиринте перевалов, ущелий, скал, лесов? Но даже Файзи растерялся, когда вдруг он без всяких раздумий, смело повёл отряд по скользким камням в темную бездну, в которую, ревя в облаке водяной пыли, низвергался водопад. «Точно Ниагара»,— подумал доктор, вспоминая рисунки Ниагарского водопада. Конечно, здешний водопад был во много раз меньше, но все же грохочущие массы падавшей с боль-шой высоты голубой воды производили величественное и грозное впечатление.
«Куда же Алаярбек Даниарбек вздумал лезть?» — спрашивал себя доктор, когда радужные брызги обрушивались ему в лицо, но окликнуть Алаярбека Даниарбека нечего было и думать, — такой рев стоял в ущелье, похожем на глубокий колодец. Кони жались и вздрагивали. Ноги их неуверенно ступали по мокрым, прозеленевшим плитам, отполированным до глянца водой. Сюда серо-голубой свет проникал неверный и дрожащий.
Алаярбек Даниарбек, не слезая с Белка, поехал прямо, и все «открыли рот изумления», потому что показалось, что всадник вместе с конем нырнул в стремнину водопада и неминуемо должен был погибнуть. Но один за другим всадники вступали в стену брызг и оказывались в узком, наполненном громом проходе между водяной стеной и каменной мокрой скалой.
Еще несколько шагов — и весь отряд проехал под водопадом. Теперь всякий понял, что Алаярбек Даниарбек дорогу знает, и притом дорогу самую сокровенную.
— Теперь Юнус не найдет дороги под водопадом, — сказал Алаярбеку Даниарбеку Файзи, — придётся нам ждать.
— Зачем? Юнус уже здесь.
— Как?
Действительно, из-под водопада выезжал уже долгожданный Юнус с группой бойцов.
Но радоваться и обниматься Алаярбек Даниарбек не позволил.
— Скорее, скорее, — кричал он. — Перевал далеко, времени мало.
На заходе солнца отряд уже ехал по снеговому насту через гигантскую впадину, именуемую геологами «горным цирком». Вся левая сторона «цирка» пламенела в лучах заходящего солнца, а правая тонула в синих тенях. Копыта лошадей поскрипывали в снегу. В разреженном морозном воздухе дышалось поразительно легко, и кони весело бежали, точно им не пришлось весь день карабкаться по скалам и перевалам.
Но возникло новое осложнение. Все яснее и яснее становилось для Файзи и для всех, что до наступления темноты отряд не сможет преодолеть преграждавшего ему путь на юге перевала Мухбель. Седловина его виднелась совсем близко и совсем ясно в голубом льдистом, блиставшем тысячами алмазов хребте, но увы, до него оставалось вёрст десять, а солнце катастрофически быстро скатывалось по ребру похожего на сахарную голову величественного пика Хазрет Султана.
Дневное светило превратилось в медно-жёлтый поднос и вдруг закатилось. Небо вспыхнуло багрянцем и злотом и начало быстро потухать. Без сумерек наступала синяя ночь, зажигая в небосводе холодные чистые звёзды. Снег затвердел. Заискрился. Мороз крепчал.
Горы громоздились вокруг, и люди, привыкшие к бухарским равнинам, забеспокоились, затосковали по родным просторам. По бокам высились снежные пики, которые, точно стражи из-под белых, голубых, розовых холодных шлемов, насупившись разглядывали черных букашек, ползших по дну замерзшего сая. Ни вправо, ни влево подняться было нельзя: долина име-ла только один выход — впереди, кругом тянулись отвесные недоступные стены. Люди и кони нет-нет да и вздрагивали от грохота, переходившего в далекие раскаты грома. С ужасом степняки смотрели, как огромные массы снега и камней лавиной срываются со склонов гор. Кончался горный обвал, а чёрные камни ещё долго катились по снежникам да перекликалось дивьими голосами далёкое эхо.