Северная война - Андрей Бондаренко

«Даже если там и подготовлена коварная ловушка, то все равно шведы не будут ждать крепкого удара с севера!» – одобрил внутренний голос.

– Мои ребята, батька, совсем незаметно подберутся! – истово заверил Исмаил-оглы. – Совсем тихо, как волки степные…

Егор достал из внутреннего кармана камзола плоскую кожаную флягу, отщелкнул крышку, промочил горло двумя добрыми глотками крепкой медовухи и приступил к изложению завершающей части диспозиции, скупо размахивая флягой – словно короткой дирижерской палочкой:

– Как только отгремели взрывы гранат, западный и восточный батальоны, дав ползунам две минуты на отход, начинают прицельно палить из пушек по строениям и домам мызы. Первый залп – зажигательными гранатами, второй – картечными. Далее – так и чередовать… После десятого залпа стрельбу временно прекратить! После этого в атаку бросается Дикий полк, бешено и старательно визжа…

– Уж так будем визжать, батька, что шведы сдохнут от страха! – пообещал непосредственный и искренний Исмаил Оглы.

– Верю! – скупо и одобрительно усмехнулся Егор и поднял вверх руку, призывая всех к полной тишине. – Шведы в панике отступают к югу, на лед Аи. Здесь их встречает пушечный и ружейный огонь батальонов Федора Голицына. Дикий полк разворачивается и отходит на север. Снова начинают работать пушки восточного и западного батальонов… Дали по десять полновесных залпов и замолчали. Снова в атаку идет Дикий полк… Федор!

– Слушаю, господин генерал-майор! – дисциплинированно откликнулся Голицын.

– Как только поймешь, что достигнута полная и безоговорочная виктория, тут же даешь пушкарям команду: дать залп гранатами с китайской начинкой… Всем остальным: увидали в небе «потешные огни», все – бой окончен, общий и окончательный отход! Встречаемся на этом же месте, делаем краткий привал, перевязываем раненых, единой колонной дружно отходим на Псков… Да, здесь сегодня надо будет оставить с десяток пожилых и хилых солдат: пусть готовят горячую пищу – к возвращению боевых частей. И сестры милосердные пусть тоже здесь прохлаждаются, незачем их тащить с собой – в кровавую мясорубку…

Когда совещание было закончено, а все офицеры и сотники отправились поднимать свои подразделения на дневной марш, Федор Голицын озабоченно спросил:

– А ты-то, Александр Данилович, где будешь?

– Сперва пойду с восточным батальоном, а потом – уже перед самым рассветом – отъеду с башкирами Федонина на тот высокий холм, где стоит кирха. Осмотрюсь там немного, вдруг и интересное чего там сыщется…

Егор подозвал к себе Федонина – командира трех башкиро-татарских конных сотен, поинтересовался:

– А ты, любезный, в каком звании воинском состоишь-то у нас?

– Сотник я, батька генерал! – невозмутимо ответил башкир.

– Вот какой приказ тебе будет, сотник! Со мной оставишь пятьдесят своих всадников. С остальными ночью пойдешь вот сюда, – Егор пальцем указал на карту, где был изображен перекресток двух дорог, спросил строго: – Найдешь это место?

– Где на этой бумаге солнце восходит? – раздумчиво спросил Федонин.

Егор показал.

Подумав с минуту, башкир уверенно кивнул головой:

– Найду, батька генерал! Ведь эта дорога – идет от нашей мызы? А по той другой – можно доехать до самого города Юрьева?

– Верно!

– Что мы там должны свершить?

Егор объяснил – максимально доходчиво:

– Первым делом, спрячьтесь тщательно – со всех сторон от перекрестка. В лесу, например, в придорожных кустах… Если там нет деревьев и кустов, то заройтесь в снег. Ну, не мне тебя учить! Спрятались и ждете, пока на дороге – на той, что идет от мызы, – не появится нужная карета… Понимаешь, нужна не любая карета, а та, которую будут сопровождать шведские драгуны. Причем тех драгун должно быть не менее двух десятков… Так вот, всех этих драгун необходимо перебить безжалостно, а тех, кого найдете в самой карете, надо взять в плен, не ранив и не покалечив при этом. Понимаешь меня, сотник?

– Понимаю, батька генерал! Все выполню! – меланхолично и беззаботно пообещал башкир…

Глава восьмая

Карл Двенадцатый, балтийское чудо-юдо и неравноценный обмен

Чуть засерело, на восточном крае ночного неба появилась беззащитная и наивная розовая нитка, предсказывая скорый зимний рассвет.

– Все, мы поехали! – Егор подбадривающе кивнул головой батальонному командиру Елисееву. – Не подведи, Ильюшка! Мортиры-то и гаубицы уже на заданных позициях? Молодец! Так и сам туда беги: солнце уже минут через двадцать взойдет… Да, одну роту, дружок, расположи вон в том кустарнике – с ружьями наготове. Не исключено, что мы можем очень скоро вернуться назад и привести на хвосте вражескую погоню…

Холм, на котором располагалась кирха, сложенная из дикого камня, представлял собой идеальное место для серьезной и взрослой засады: со стороны мызы Эрестфер было голое поле, покрытое глубокой снежной целиной, с другой же стороны холма обнаружился густой смешанный лес, да и в многочисленных сараях и амбарах, окружавших кирху, при желании можно было спрятать сотню-другую хорошо вооруженных солдат.

Рядом с конем Егора невозмутимо трусил на своей низенькой и лохматой лошадке молодой татарин по имени Муртаза, назначенный Федониным, отъехавшим на отдельное задание, за старшего в этой конной полусотне.

– Значится так, братец! – остановив коня, обратился Егор к Муртазе. – Вели своим всадникам, чтобы держали наготове ручные гранаты. Но только – незаметно так, в карманах, например… Далее, объезжаем этот церковный хуторок кругом. Если я махну рукой, то тут же метаем гранаты и скачем обратно. Все понял?

– Все понял, батька! – уверенно подтвердил молодой башкир. – Только вот одно: куда гранаты-то метать?

– Куда? Половину – в сараи и амбары, другую половину – в лес… Ясно?

– Ясно! – робко и непонимающе улыбнулся Муртаза, ловко развернул свою лошадку и отправился проводить соответствующий инструктаж среди своих всадников.

Егор, несильно шлепнув ладонью по крупу своего гнедого коня, медленно поехал вперед, исподволь посматривая в сторону леса, до которого было метров пятьдесят—шестьдесят.

«Ага, есть там кто-то! Определенно есть, гадом буду! – взволнованно известил внутренний голос. – Вон, из-за молоденькой елки торчит светлая палка, наверняка приклад ружья. А это еще что такое высовывается из-за ствола березы? Не иначе как лохматая медвежья шапка, в каких так любят щеголять шведские гвардейцы… Гвардия? Почему бы и нет? Чтобы захватить в плен самого русского царя – незазорно и гвардию задействовать… Может, махнуть вниз по холму, прямо к мызе? Нет, не стоит: можно ненароком угодить под огонь своих же гаубиц. Да и снег еще очень глубокий лежит на склоне, увязнем в нем запросто…» Когда конный отряд объезжал этот «церковный хуторок», в одном из сараев кто-то приглушенно чихнул, в другом – настороженно всхрапнула лошадь, после чего Егор многозначительно подмигнул Муртазе.

Этот чих – совершенно нечаянно – оказался сигналом к началу активных боевых действий: из-за горизонта показался край зимнего, розово-малинового солнца, со стороны Эрестфера раздались приглушенные разрывы гранат…

Егор резко взмахнул рукой и, пришпорив своего коня, устремился прочь от кирхи – по старым следам, громко прокричав – чисто на всякий случай:

– Уходим! Засада! Уходим!

За его спиной загремело: это татары и башкиры дисциплинированно и целенаправленно забрасывали гранатами «церковный хуторок».

Из леса – наперерез русскому отряду – стали поспешно выдвигаться шведские усатые гренадеры с длинными ружьями наперевес. Пока шведы не стреляли, видимо имели четкий и однозначный приказ: брать живьем российского царя и всех его приближенных.

«Это нам очень даже на руку, братец! – подбодрил оптимистичный внутренний голос. – Тогда-то точно – прорвемся!»

Егор на скаку выхватил из кармана гранату, с силой провел по рукаву своего камзола кончиком короткого фитиля, услышав характерный треск – от загоревшегося огонька, – метнул гранату в ряды приближающегося противника, поскакал, постоянно пришпоривая своего коня, вниз с холма – по натоптанной ранее тропе – к расположению батальона Елисеева…

Сзади раздался громкий и отчаянный визг, Егор удивленно обернулся, выяснилось, что с холма он скачет в гордом одиночестве: Муртаза отважно, не раздумывая ни единой секунды, направил всех своих всадников на грозных шведских гвардейцев, вышедших из леса.

«Поганая штука – ощущать себя последним трусом! – ехидно и насмешливо заявил внутренний голос. – Может, стоит вытащить шпагу из ножен и, развернув коня на сто восемьдесят градусов, честно броситься – в кровавую и отчаянную рубку? Нет, братец, не стоит так рисковать! Ты же нынче у нас – великий и гениальный полководец, генерал-майор, скоро – Бог даст – станешь фельдмаршалом, негоже тебе, такому важному и заслуженному, шпагой махать…»