Инкассатор: Страшный рассказ - Андрей Воронин

Такое безразличие показалось ему любопытным, и он отважился тихонько, осторожно потрогать самую свежую и глубокую из своих ран, просто мысленно произнеся одно короткое слово: «Ника». Он ожидал возвращения боли, обиды, жгучей ревности, но ничего не произошло. За проведенные в беспамятстве часы образ Ники потускнел и стерся, утратил живость, превратился в воспоминание, сводившееся к коротенькому слову из четырех букв – фактически, к пустому звуку, лишенному отныне какого бы то ни было смысла. Имя этой неблагодарной девчонки больше не вызывало в душе никакого отклика; произнести его было все равно что вслух сказать: «Абракадабра!»

Это было просто превосходно, и Александр решил, что древние были правы: истина действительно в вине, и чем больше этого самого вина, тем ближе ты к абсолютному знанию. Та часть его мозга, которая уже немного протрезвела, догадывалась, что все намного сложнее и что бесчувствие его объясняется, скорее всего, остатками алкогольной анестезии, заморозившей нервные окончания, однако его это вполне устраивало: он устал мучиться ревностью, ему хотелось отдохнуть, расслабиться, и теперь Александр наслаждался покоем, пусть даже сопряженным с мучительной тошнотой и неспособностью твердо стоять на ногах.

Он встал, придерживаясь за столбик крыльца, кое-как преодолел низкую ступеньку, на которой до этого сидел, и побрел в дом. В темных сенях он, как обычно, задел пустое ведро, и то с жестяным грохотом откатилось в дальний угол. Привычно ругнувшись, Дымов переступил высокий порог, нашарил на бревенчатой стене архаичный выключатель и включил свет. Под низким потолком вспыхнула голая, засиженная мухами лампочка на грязном витом шнуре. Шнур был древний, в растрепавшейся матерчатой оплетке. Изоляция на нем давным-давно пересохла и растрескалась; Дымов подозревал, что в один прекрасный день вся эта халупа сгорит, как кучка сухих щепок, в результате неизбежного короткого замыкания в электропроводке, но сейчас это трогало его даже меньше, чем обычно: чему быть, того не миновать. Жизнь представлялась ему бесконечной чередой бессмысленных неприятностей; одной больше, одной меньше – какая, в сущности, разница?

В доме царил кавардак. Судя по всему, находясь в отключке, Александр недурно провел время – разумеется, с точки зрения человека, чудящего в режиме автопилота.

Некоторое время он стоял, слегка покачиваясь, в дверном проеме и с тупым любопытством обозревал следы учиненного в беспамятстве разгрома. У него даже мелькнула мысль, что, пока он трупом валялся на переднем сиденье своих «Жигулей», в доме побывали посторонние – воры, например, а то и просто подростки из соседней деревни, у которых энергии во все времена было больше, чем мозгов. Впрочем, и те и другие наверняка не упустили бы случая свистнуть красовавшийся на самом видном месте ноутбук и нераспечатанный блок дорогих сигарет, лежавший на подоконнике.

По-стариковски шаркая ногами, поминутно спотыкаясь о разбросанные по полу вещи, Александр подошел к столу и взял с подоконника сигареты. Он надорвал целлофановую обертку блока, вскрыл картонную коробку, вынул первую подвернувшуюся под руку пачку и вдруг замер, осененный неожиданной мыслью – вернее, не мыслью, а вопросом, на который, при всей его простоте, никак не мог ответить.

Вопрос был такой: откуда в доме взялись сигареты?

При всей кажущейся нелепости, вопрос был далеко не праздный. Александр хорошо помнил все, что было с ним до начала вчерашней попойки, и вот этот свеженький блок дорогих американских сигарет в его воспоминаниях отсутствовал. Да, перед тем как отправиться в поселок на почту, он обнаружил, что у него кончается курево; да, обычно он курил именно этот сорт сигарет – «Давыдов» – и именно их собирался приобрести в деревенском магазине, где пахло бочковой селедкой и резиновыми сапогами и где ситцевые платьица и драповые пальто соседствовали с сельскохозяйственным инвентарем, канистрами для бензина и окаменевшими шоколадными конфетами. Он отчетливо помнил этот магазин – помнил, как покупал выпивку и как спросил у пожилой продавщицы в грязном белом халате (помнится, ему тогда показалось, что отвратительный запах селедки исходит именно от этого халата, а точнее, от покрывавших его коричневых пятен), почему на витрине не видно «Давыдова». Ему пришлось долго объяснять, что такое «Давыдов», потом он оборвал свои объяснения на полуслове и купил пачку ностальгической «Лайки», потому что сообразил: раз эта старая вешалка понятия не имеет о том, что «Давыдов» – это марка сигарет, значит, она их сроду в глаза не видела и говорить с ней на эту тему бесполезно. Он решил тогда, что ему хватит и «Лайки», – не шикарно, но перебиться можно – и купил эту «Лайку». Вернулся, побрякивая бутылками в сумке, к машине, распечатал пачку, закурил и поехал к себе, сюда, и уже по дороге напился до полной отключки. И, придя в себя четверть часа назад, он выкурил последнюю сигарету из той пачки – ее отвратительный, отдающий сушеным навозом привкус до сих пор чувствовался во рту.

Да, как покупал пиво, водку и пачку «Лайки», он помнил отчетливо, а вот откуда в доме взялся целый блок «Давыдова», хоть убей, не помнил. Воры подбросили? Ха-ха, очень смешно...

Он распечатал пачку, сунул в зубы сигарету и закурил, забыв о тошноте. Сигарета была самая настоящая – он чувствовал на губах упругую округлость фильтра, вдыхал ароматный дым, несущий с собой строго отмеренные дозы никотина, смол и прочей канцерогенной дряни. И сигарета, и пачка, и только что распечатанный блок, из которого он эту пачку достал, – все было настоящее, осязаемое, не имевшее ничего общего с миражами, галлюцинациями и иными симптомами белой горячки. Если и было в этом блоке сигарет что-то загадочное, так это сам факт его появления – факт, не имевший никакого разумного объяснения.

Рассеянно дымя сигаретой, Дымов поднял перевернутый стул, присел и еще раз задумчиво оглядел поставленную вверх дном комнату. Похоже, вечером или ночью у него случился припадок настоящего буйства – счастье еще, что компьютер не расколотил, чертов алкаш...

По мере того как отступала тошнота, усиливалась головная боль. При одной мысли о том, чтобы опохмелиться, тошнота вернулась, но Александр понимал, что иного выхода нет. От таблеток в таких вот ситуациях нет никакого толку, и, если он хотел привести себя хотя бы в относительный порядок, ему было просто необходимо прибегнуть к проверенному народному средству.

Он осмотрелся – уже не просто так, а с определенной целью, – и у него второй раз за последние пять минут перехватило дыхание. Он помнил, что купил три бутылки водки и шесть банок пива «Балтика № 9», и вполне обоснованно предполагал, что выпил не больше половины этой отравы, – в противном случае он бы не проснулся. Однако то, что он увидел, заглянув под стол, опровергло его предположение.

Водочные бутылки были здесь – все три и все пустые. Одна стояла, приткнувшись к ножке стола, другая лежала на боку, а третья представляла собой кучку стеклянных осколков. Здесь же неопрятной грудой громоздились смятые пивные жестянки. Кряхтя от прилива крови к голове, Александр наклонился пониже и пересчитал их – пять штук, как одна копейка. Шестую он выпил и выбросил в окошко по дороге. Так что же, он высосал все это за один вечер?!

По всему выходило, что так оно и есть. В это было невозможно поверить, но это было: он, Александр Владимирович Дымов, создатель текстов для рекламных роликов, никогда не отличавшийся умением пить спиртное, на протяжении одного-единственного вечера ухитрился выпить чуть ли не ведро сверхкрепкого «ерша» и остаться при этом в живых.

Разгибаясь, он задел что-то ногой, и оно, это что-то, рокоча по неровному дощатому полу, откатилось в сторону. Александр отыскал этот предмет взглядом и увидел бутылку из-под хлороформа. Бутылка была пуста, пробка отсутствовала.

– Я что, и это выпил? – хрипло спросил он у пустой комнаты.

Комната, как и следовало ожидать, ничего не ответила, лишь за приоткрытым окном пронзительно и тоскливо крикнула, оповещая всех о начале ночной охоты, какая-то птица. Александр покосился в ту сторону, а потом снова наклонился, поднял медицинскую склянку и осторожно понюхал горлышко. Хлороформ давно выветрился, но посудина все еще издавала слабый химический запах, от которого кружилась голова и начинало мутить.

Дымов разжал пальцы, и бутылка со стуком упала на пол. Притертой резиновой пробки нигде не было видно. Александр озадаченно почесал в затылке. Если бы он, к примеру, невзначай сбил бутылку с полки и ее содержимое разлилось по полу, это хоть как-то объясняло бы имевший место провал в памяти. Впрочем, как раз этот провал объяснялся проще всего, стоило только заглянуть под стол и пересчитать бутылки. Да и не разлился бы хлороформ, сколько бы он ни ронял склянку: пробка, которой была закупорена посудина, просто не могла выпасть случайно, ее каждый раз приходилось вынимать с усилием... И неизвестно откуда взявшиеся сигареты. И неимоверное количество выпитого спиртного. И перевернутый вверх ногами дом, из которого при этом ничего не пропало... Случайные собутыльники? Нет, вряд ли. Случайные собутыльники вынесли бы из дома все, кроме стен, а тут даже компьютер уцелел...