Успеть. Поэма о живых душах - Алексей Иванович Слаповский

— Нет, — в два голоса ответили Галатин и Иван.

— Ну, неважно. Беру оптом компьютерную технику, всякое мелкое железо, продаю, заодно оказываю услуги по установке и эксплуатации, дела идут. Но тут в Саратов приходит своими оптовыми базами Москва, на этом все кончается. У нас же все Москве принадлежит, если вы не курсе.

— Еще как в курсе, — сказал Иван. — Москва — как спрут, по всей стране щупальца, весь крупный бизнес под ней. Вот хохлы предлагают Россию в Московию переименовать, глупость, конечно, но понятно почему: Москва — метрополия, все остальное — колонии.

— Точно, — согласился Паша. — Но мне от этого не легче. Я прогораю, у меня отбирают за долги помещение и абсолютно всю оргтехнику, хорошо я успел жесткие диски вынуть. Одновременно является папаша-банкир и говорит, что все мне простит и не посадит, если я исчезну из жизни его дочери, которая совершила ошибку и хочет сойтись с бывшим мужем, она с ним, кстати, официально не разводилось.

Тут Галатину вспышкой подумалось: бывает, значит, что распавшаяся семья воссоединяется. Тем более надо поскорей оказаться в Москве и своими глазами понять, что происходит, и попытаться как-то повлиять на события. И Галатин глянул на часы.

— Уже заканчиваю, — заметил его взгляд Паша. — По совпадению в это время мне звонит брат по отцу из Нижнего Новгорода, который меня нашел через сеть, говорит, что хочет повидаться. Можно, почему нет? И с папой заодно познакомиться, который от мамы ушел, когда мне полгода было. Я собираюсь, приезжаю, не сразу, недели через две, и узнаю, что папа как раз в это время умер. Хорошо, то есть плохо, но надо жить дальше. Снимаю комнатку — не в Нижнем, а возле города Городец, в поселке слепых, не помню, как он называется. Слепых там и правда было много, на мебельной фабрике работали. А я начинаю обслуживать Городец: консультирую, получаю заказы на покупку оборудования, раз в месяц отправляю деньги и список брату, тот передает посреднику, посредник покупает и отправляет мне товар за комиссионные. Живу одиноко, а за стенкой кто-то слушает каждый вечер аудиокниги. Они там многие слушали на допотопных кассетниках, тогда в интернете мало еще книг было, и интернет там был слабый, через телефон. Слушает кто-то книги, и книги качественные — классика, «Мастер и Маргарита», «Сандро из Чегема», есть у человека вкус. А вход в ту комнату был с другой стороны дома, и комнат там десять или больше, я не сразу понял, кто это. Потом узнал и познакомился. Виола, Виолетта, слепая от рождения, дважды замужем была, но неудачно. Тридцать лет, выглядит прекрасно, фигура божественная, лицо ангельское. Час поговорили, а будто всю жизнь друг друга знаем. Предвижу твой ехидный вопрос, Ваня, — да, она была лучшей женщиной в моей жизни. Моей шестой женой.

И Паша отхлебнул чаю в шестой раз.

— Почти год счастья у нас был, и тут умирает брат. Больной он был очень, вес под двести кило, это папа нас наградил таким избытком, вот и… Похоронили брата, я звоню посреднику, который у меня накануне деньги взял, тот не отвечает. Неделя, две — тишина. Ни посредника, ни денег. Обращаюсь в милицию, они пробивают номер, выясняют: номер левый, ни на кого не зарегистрированный. А мои клиенты требуют деньги, а денег нет, они подают в суд. Женщине я был должен двадцать четыре тысячи, мужику одному тысячу и бабушке пятьсот.

— В каком году? — спросил Иван.

— В две тысячи седьмом.

— Даже для седьмого — не такие огромные деньги.

— Тебя я тогда не знал, одолжился бы, — ответил Паша. — Не огромные, но взять абсолютно негде. Не у Виолы же. У нее были, копила на операцию, потому что она не стопроцентно слепая была, какой-то свет видела, тени какие-то, но и это стало пропадать, а для слепого хотя бы свет видеть — радость. Короче, суд. Я виновным себя не признаю, надеюсь на оправдание или хотя бы условный срок, а мне вдруг обвинитель требует пять лет колонии общего режима. Что интересно, судья даже у истцов спросила, не знаю, по протоколу или от души: как вам такой срок? Женщина в шоке: вы что, зачем столько, оставьте его на свободе, он так быстрей деньги отработает и вернет! А мужик, которому я тысячу должен, веселится: самое то, пусть сидит! А бабушка: я не знаю, вам виднее. Наши ведь бабушки, они только за своих внуков стоят, а остальных пусть Гитлер зажарит и живьем съест, глазом не моргнут. Суки наши бабушки, прости меня, господи.

— Гитлер-то при чем? — спросил Иван.

— Для метафоры, — ответил Паша. — В общем, дает мне судья, спасибо ей, не пять общего, а всего полтора года колонии-поселения. Прощаюсь с Виолеттой, прошу меня не ждать, предчувствия у меня были нехорошие, думал, что погибну. Но предчувствия не оправдались. Два месяца я в СИЗО просидел, полтора на карантине, потом поселение, и уже через год отпустили по УДО [6]. За все время единственный по-настоящему негативный момент был — когда перед карантином нас запустили на помывку. Голый человек и так беззащитен и унижен, ненавижу бани, а тут еще входят отморозки из СДиП, это аббревиатура такая, секция дисциплины и порядка. Матерых зеков подбирали с большими сроками, кто злой и кому терять нечего, на руках красные повязки, чисто СС, у одного на щеке свастика была, четко помню. И они начинают нас бить.

— За что? — удивился Галатин.

На самом деле удивление его было если не наигранным, то преувеличенным. Он, как и всякий россиянин, сам понимал, за что, но мы, все зная о непотребствах отечественной жизни, иногда делаем удивленный вид и задаем бессмысленные вопросы, будто не желая верить, что это возможно, притворяясь не ведающими: кто не ведает, тот и не причастен. На самом деле причастны все, и это сознавать тяжело. Правда, тяжело лишь тем, кто осознает. То есть абсолютному меньшинству.

Паша ответил так, как и ожидалось:

— Ни за что, для профилактики, чтобы жизнь медом не казалась, чтобы сразу поняли, куда попали. Мне повезло, целый остался, а одному парню селезенку отбили, его сразу в больничку, пришлось селезенку вырезать. Сейчас, я слышал, эти СДиПы отменили. Может быть, но селезенку парню не вернешь. И ведь не тридцать седьмой год, а две тысячи седьмой от Рождества Христова. Отсюда вывод, что если человек гад, он в любое время