В объятиях убийцы - Наталья Александрова

Валерий Афанасьевич перевел дыхание. Его пугали любые звонки, любые шаги на лестнице. Есть такая поговорка – «Пуганая ворона куста боится». Хотя… впрочем, чего он боялся, он и сам не знал. Как тот человек мог его выследить? Даже если бы в его квартире стоял автоматический определитель номера, это ничего бы ему не дало: он звонил не из дома. Да у убийцы и не было АОНа – это было бы слышно по характеру гудков в трубке. А больше он нигде не мог проколоться. Так что можно спать спокойно.

И Валерий Афанасьевич спокойно заснул. А когда он видел уже десятый сон, у двери его квартиры раздался тихий шорох. Некоторое время отмычка не подходила, но затем послышался негромкий щелчок, и дверь бесшумно отворилась. Мужчина в мягкой обуви крадучись вошел в квартиру, подошел к кровати. Бруталов пробормотал во сне что-то неразборчивое и перевернулся на спину. Неизвестный вынул из кармана чистый платок, смочил его пахучей жидкостью из флакона и прижал к губам спящего. Тот беспокойно завозился и снова затих. Ночной гость достал шприц, отколол кончик ампулы, наполнил шприц ее содержимым и поднял безвольно свесившуюся руку Валерия Афанасьевича. На запястье побледневшей руки отчетливым белым полумесяцем выступал короткий шрам.

В воскресенье вечером к нам ворвалась Катька.

– Ой, девочки, все знаю про Альбертика, ужас какой! Он ее любил безумно, просто обожал. Все ей покупал, на руках носил. Уехал работать в Тюмень, переводчиком, а она тут хахаля завела. И вот он приезжает прямо с самолета, вот такой букет роз, а они там. Хахаль старый, лысый, но богатый. И Альбертик тогда ничего не сказал, букет положил, а сам сел в машину и врезался в грузовик. Хотел насмерть, но не получилось. И тогда его в больницу, в реанимации месяц в тяжелейшем состоянии, а она даже в больницу ни разу не пришла, вот какая гадюка! А когда он чудом выжил и его выписали, он, конечно, с ней развелся. Так она побежала по всем знакомым гадости про него рассказывать. Что говорила – ужас! Мне Алка намекнула, прямо говорить стыдно. А только ей все равно никто не верил. Но он ее так любил, просто обожал! – Катька собиралась начать всю историю по новой.

– Да ты про кого говоришь-то? – не выдержала сестра. – Ты со своими любовными романами скоро совсем свихнешься!

– И вовсе это не роман, а все правда про Альбертика, – обиделась Катерина, – вот, спроси у Маринки.

– Да, жена у него стерва, он ее до сих пор боится.

– Да любит он ее! До сих пор любит!

При этих словах мне сделалось как-то неприятно внутри.

– Ну уж и любит! Она вчера такое устроила, не представляю, как за это можно любить.

– А что? – Катька прыснула. – Она вас вчера застала? Так ей и надо!

– Да не то чтобы застала, но, сами посудите, сидим мы у него, кофе пьем, все культурно, вдруг она врывается и начинает орать. Какое ее дело, раз они три года в разводе! И такие гадости мне про него сообщила, что у меня чуть уши не завяли.

– А ты что, так и молчала?

– Да нет, я ей полкило мороженого на костюм вывалила.

Катерина закатилась колокольчиком:

– Ой, не могу! А костюм хороший?

– Ага, помнишь, Анька, ты мне на Невском показывала?

– Тысяча баксов? – ахнула сестра. – Я б тебя убила, – добавила она совершенно серьезно.

– Она тоже хотела, только Алик ее держал, пока я не убежала.

– Кино прямо! – заключила Катерина.

Надежда вошла в кабинет доктора Крылова. За столом сидел симпатичный, уверенный в себе мужчина средних лет. Его живые карие глаза приветливо смотрели на Надежду. Она отметила про себя, как всегда идут врачам-мужчинам белоснежные крахмальные халаты.

– Слушаю вас. – Доктор доброжелательно улыбнулся. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Надежда села и увидела под стеклом крупную цветную фотографию великолепного бирманского кота.

– Боже, какая красавица! – невольно вырвалось у нее.

– Не красавица, а красавец, – поправил доктор, порозовев от удовольствия, – Монтгомери, сокращенно Монти. Главный член семьи. Поразительно пушист. А ласковый…

Надежда не устояла перед могучим соблазном и выложила на стол фотографию своего обожаемого рыжего Бейсика. Глаза Крылова засияли. Два заядлых котовладельца, более того – котоманы забыли обо всем на свете и заговорили о единственно важном, единственно существенном предмете – своих хвостатых любимцах.

– А сухой корм не даете?

– Что вы, как можно! (С ужасом.)

– Правильно! Ни в коем случае!

– А пьет он много?

– А на даче как себя чувствует?

– А птичек ловит?

В упоительной беседе незаметно пролетели минут пятнадцать, и только тогда доктор Крылов опомнился, огляделся, увидел, что он на работе, и страшно смутился:

– Простите… А вы по какому вопросу? И извините, я не расслышал ваше имя-отчество…

– Надежда Николаевна.

Надежда назвала ему человека, от которого по цепочке ее невестка получила рекомендацию к доктору Крылову. Человек был солидный, сам профессор, доктор Крылов его уважал, а когда Надежда дала понять, что у нее по его части все совершенно в порядке, доктор успокоился и посмотрел на нее другими глазами.

– Вы знаете, Дмитрий Алексеевич, я к вам по вопросу, может быть, не совсем обычному. Я понимаю, что есть такое понятие – медицинская этика, врачебная тайна, если вы мне ничего не ответите, я вас вполне пойму. Но если возможно… Моя родственница, молодая девушка, познакомилась с вашим бывшим пациентом, и мне хотелось бы только узнать, не опасен ли он, можно ли иметь с ним дело.

– А как его зовут?

– Альберт Александрович Румянцев.

– А! Больной Румянцев!

– Значит, все-таки больной?

– Ну, это просто наша терминология. Кроме того, когда я его наблюдал, он был в очень плохой физической форме – перенес тяжелейшую аварию, усугубившуюся сотрясением мозга и нервным стрессом. Очень мужественный молодой человек, он все преодолел. Ему очень помог отец, крупный ученый, он не отходил от его постели месяц.

Надежда с удовлетворением отметила, что доктор Крылов очень хорошо помнит больного Румянцева и говорит со знанием дела.

– Простите, доктор, я понимаю, что врачебная этика не позволяет вам рассказывать о ваших пациентах…

– Безусловно, Надежда Николаевна, но в данном случае по моей специальности все было в порядке. Больной Румянцев был здоров в психическом отношении.

– Вы уверены?

– Надежда Николаевна, человеческая душа довольно сложный инструмент, но у меня, простите за нескромность, достаточно большой опыт. Через мои руки прошли тысячи пациентов, и я могу поставить диагноз с очень большой степенью достоверности. Румянцеву нужны были покой, человеческое тепло, забота. Может быть, даже помощь квалифицированного невропатолога – после сотрясения мозга это необходимо, – но не психиатра. В этом я уверен.

– Простите, Дмитрий Алексеевич, мою настойчивость, но все же… У Альберта бывают такие странные реакции: если он оказывается в напряженной ситуации, если его оскорбляют, унижают, то он резко бледнеет, при этом на бледной коже выступают пятна румянца, испарина, он застывает на месте…

– То, что вы рассказываете, на мой взгляд, свидетельствует о наличии у больного сильно выраженной вегетососудистой дистонии. Конечно, ни я, ни кто-то другой не в состоянии поставить диагноз за глаза по одному только словесному описанию симптомов, но ваше описание достаточно характерно, и я не очень далек от истины.

– А эта болезнь, она не связана с психикой?

– Нет, ни в коем случае. Это заболевание сосудов и вегетативной нервной системы, отнюдь не центральной, которой занимаемся мы, психиатры. Ему следует показаться невропатологу. И просто вести более спокойную жизнь, высыпаться…

– И эти симптомы никак не могут быть связаны с какой-нибудь манией?

– Нет, уверяю вас. У страдающих манией вы, как правило, не заметите каких-либо ярких внешних проявлений, кожных, сосудистых или им подобных. Внешне они часто производят впечатление людей спокойных.

– Огромное вам спасибо, доктор. Я очень волновалась за свою племянницу, но вы просто сняли камень с моей души. Не буду больше отнимать у вас время.

– Что вы, Надежда Николаевна, мне было чрезвычайно приятно с вами побеседовать!

– Всего доброго, доктор. Обязательно передайте от меня привет вашему бирманскому сокровищу!

Мы встретились с тетей Надей у метро.

– Ну, Маринка, чего не сделаешь для любимой племянницы. Видела вчера доктора Крылова, сорок минут дурочку изображала. Доктор очень симпатичный, мы с ним через котов общий язык нашли. Если б не коты, он бы меня высмеял. Говорит, что твой Алик по его части никаких проблем не имел, прямо клянется. Нервы у него не в порядке, но это мы с тобой и сами знали. Объяснил мне, что такое вегетососудистая дистония, как будто я сама не знаю! Так что здоров твой приятель, ошиблись мы маленько!

– Но в ресторан все равно пойдем. У тебя такое платье сегодня – блеск!