Копье и кровь - Алексей Корепанов

– Именно! – прервал его беллизонец. – Ножом можно вырезать скульптуру из дерева, а можно – убить! Все зависит от намерения. И если с помощью хитрости ты добиваешься своей цели, значит, эта хитрость оправданна!

– Даже если цель противоречит морали? – безнадежно спросил Крис.

Он уже понял, что этим спором ничего не добьется. Жрец уводил его в какие-то дебри, напускал тумана, хотя всего-то и надо было сказать: «Да, Индилайнон соврал веронцам от моего имени, и никаких олломинниа я им не дам! Дырку им от бублика…» Вот и все.

– Мы сейчас говорим не о морали, а о том, что хитростью можно и нужно пользоваться, – заявил жрец.

– А по-моему, у нас разговор о том, что вы обманули веронцев, – хмуро произнес Габлер.

Ориобеллиз картинно воздел руки и вскричал:

– Да не обманули мы их!

– Ага, – кивнул Габлер. – Просто обхитрили. Конечно, это совсем другое дело. И обещание твое это просто обещание. Вам, вон, Император тоже наобещал.

Жрец его иронию, разумеется, понял, опустил руки и миролюбиво сказал:

– Хорошо, Габлер. В конце концов, все дело в терминах. Мне пришлось прибегнуть к хитрости с определенной и вполне понятной целью: вернуть даллиа Анизателлу. Да, от моего имени веронцам было дано слово. И я от этого слова не отказываюсь. Мы им поможем, но не сейчас.

– А когда?

– Когда добьемся своей главной цели.

– Значит, они могут этого и не дождаться, – разочарованно махнул рукой Крис.

– Дождутся, и очень скоро, – твердо сказал жрец.

Габлер промолчал. Ему было ясно, что ничего тут не изменишь, сколько ни сотрясай воздух. Ни-че-го. У Ориобеллиза были свои понятия о морали. И чем этот служитель несуществующего божка отличался от Императора? Да ничем. «Все они одного поля ягоды», – как говорил прадед Хенрик.

Нужно было сесть и очень крепко подумать о том, что делать дальше…

Ориобеллиз обвел взглядом комнату и так же медленно, как и садился, поднялся из кресла. При всей неторопливости и скупости его движений Габлер давно подметил, что это вызвано, скорее всего, высокопоставленным положением беллизонца, а не его физическими возможностями. Хоть лет ему было и немало, он находился в хорошей форме.

– Если хочешь, тебя проводят в одно место, – сказал жрец. – В тупик Тар. Посмотришь, как работают наши уллимы и олломинниа. Таких производств, я уверен, ты не видел. Правда, идти туда почти шестнадцать километров.

– Да нет, я уж лучше тут… – отказался Габлер.

Топать в такую даль ему совсем не хотелось.

– Ходьба – это жизнь, – произнес Ориобеллиз уже знакомую Крису фразу. Повернулся спиной, неторопливо пересек комнату и исчез в стене.

– Ходьба – это жизнь… – задумчиво пробормотал Габлер, глядя туда, где только что разбегалась по каменной преграде легкая рябь. – Но жизнь – это не только ходьба, но и еще, блип, вранье…

Он плюхнулся на диван, прислонился к упругой спинке и вытянул скрещенные ноги. С минуту сидел, угрюмо уставясь в розовый с черным мраморный пол, а потом взял с тумбочки унидеск. Покусал губу, обдумывая текст, и набрал сообщение Лили Акимжанов:

«Только что еще раз убедился: жизнь – вранье. Не надейся».

Веронцы должны были понять, что именно он имеет в виду.

Габлер не считал, что этим своим посланием подставляет беллизонских хитрецов. Ведь Ориобеллиз недвусмысленно заявил, что у каждого могут быть свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо…

«А вот теперь бы и убраться отсюда, – подумал он. – Вот только куда убираться?…»

Крис в очередной раз пожалел о том, что здесь нет спиртного. Оприходовать стаканчик-другой, отрешиться от всех этих размышлений. Бесполезных, между прочим, размышлений, потому что никакого спасительного пути открыться не могло – не было такого пути. А вот насчет спиртного… Что, собственно, мешает ему, Кристиану Габлеру, плюнуть на все и закатиться куда-нибудь подальше… Да в ту же Александрию, в конце концов! Прогуляться по кабакам, по местам, так сказать, боевой славы, искупаться в море и подняться-таки на Карадаг.

Это было хорошее решение. Ну, в смысле, такое, которое позволяло отложить подальше мысли о будущем. Хотя бы на день. Хотя бы на два. А там, глядишь, что-то и изменится, и забрезжит какой-то свет…

Габлер прекрасно понимал: то, что он считает решением, на самом деле никаким решением не является. Но изо всех сил старался не признаваться в этом самому себе. Сгреб все неприятные мысли в охапку и швырнул в дальний угол. «Кривая вывезет», – как говорили древние римляне. Или это не они говорили?

Придумав себе занятие, Крис собрался было наметить какие-то конкретные действия, но тут запиликал унидеск. Габлер взглянул на высветившиеся слова и не стал включать озу – он не хотел, чтобы Солтио Шацкий видел его. Поскольку это был не мейл, а прямой коннект, палатинец как минимум находился в системе Сильвана. А возможно, и здесь, на Нова-Марсе. И Крису показалось, что по комнате вдруг прогулялся холодный злой ветерок.

Подавшись вперед на диване, Габлер поставил локти на колени. Унидеск он держал перед собой.

– Слушаю.

– Не хочешь, чтобы я тебя видел, Кристиан? – прозвучал из аппарата вопрос Шацкого. – И блок из деска вытащил? Ну-ну. Раньше надо было маскироваться. Когда участвовал в нападении на нашу клинику на улице Матери Венеры.

Крис невольно сглотнул и промолчал.

– Плоховато подготовились, Кристиан, – продолжал грэнд. В голосе его трудно было определить какие-либо эмоции. – Кое-чего не учли и засветились. Слабенько для твинсера, Роймеру за тебя стыдно.

– Тем не менее, цели добились, – не выдержал Габлер.

– Это да, – согласился Шацкий. И зловеще добавил: – Знаешь, как подобные действия называются? Преступление. Причем тут не одна уголовная статья, а сразу несколько. Включая умышленное причинение смерти другому лицу. В данном случае – лицам. Совершенное в составе группы. С применением оружия.

Каждая фраза была очередным гвоздем, которые грэнд вбивал Крису прямо в лоб.

«Охранники, – подумал Габлер. – Их разорвало гранатами».

– Если бы мы не вытащили Низу, ваши специалисты свели бы ее с ума или вообще убили, – сказал он. – Причинили бы ей смерть.

– Что-то я не понял, – после паузы произнес Шацкий. – Она тебе кто? Сестра? Мать родная? Или…

– Она жрица беллизонского храма, – перебил его Крис. – Которая отыскала одну очень ценную для Империи хреновину. А ее за это упекли в клинику и принялись копаться в ее мозгах. Без ее согласия. И притом соврали, что она умерла. Я ничего не перепутал, мистер Шацкий?

На этот раз молчание грэнда было более длительным.

– Все, что я и мои коллеги делали и делаем, Кристиан, – наконец заговорил он, – мы делаем для блага нашей Империи, ради ее укрепления и процветания. И значит, мы все делаем правильно. Тот, кто считает, что это не так, а главное – тот, кто нарушает законы, является врагом. Не врагом Императора, а врагом всех граждан Ромы Юниона.

«Еще один запудривает мозги», – раздраженно подумал Габлер.

– То есть тот, кто просто думает о вас плохо, уже враг? – спросил он. – Может, скоро устроите поголовную проверку на лояльность?

– Не передергивай, Кристиан, – с досадой сказал Шацкий. – Возможно, я не совсем точно выразился. Враг Империи – тот, кто выходит за рамки законности.

– Да нет, – усмехнулся Крис, – ты как раз очень точно выразился. А для вас, значит, законы не писаны? Ради укрепления Империи можно врать, лезть в чужие головы, убивать…

– Ради этого можно все, – жестко произнес палатинец. – И ты прекрасно знаешь, что иначе нельзя. Не для того Империя строилась, чтобы мы позволили ее развалить. Даже не развалить – расшатать!

– А чем кончали все империи прошлого? – Это Габлер вспомнил разговор с Низой на Аполлоне. – Может, и Роме приходит срок? Ничто, как говорится, не вечно в этом мире.

Если бы ему совсем недавно кто-нибудь сказал, что он сможет заявить такое, тем более – грэнду, Крис усомнился бы в адекватности «пророка». С чего бы у него, Криса, могли появиться такие мысли?

Судя по тому, что произнес Шацкий после еще более долгой паузы, палатинец тоже усомнился в адекватности Габлера:

– Ты что, охренел, Кристиан?

– Да нет, мистер Шацкий. Наоборот, теперь у меня мозги прояснились. Кстати, благодаря вам, грэндам. Получается, вам все разрешено, потому что вы действуете в интересах Империи, а другим ничего нельзя. Но кто придумал, что интересы Империи превыше всего? Почему беллизонцы, веронцы и кто-нибудь там еще не могут жить так, как желают они сами, а не Империя?

– Государство защищает интересы большинства, Кристиан, – менторским тоном чуть ли не продекламировал Шацкий. – Большинства! Не думаю, что тебе жилось бы лучше, если бы твой Форпост не входил в состав Империи. То же самое можно сказать о любой другой планете. Я готов поговорить с тобой на эту тему, втолковать тебе…