Сёгун - Джеймс Клавелл

Он улыбнулся и отправил ее к отцу — слезы портили ей косметику.

Оми было грустно без нее, но он был рад, что она уехала. Вопли причинили бы ей еще больше страданий.

Мать его морщилась на ветру, как под пыткой, слабо шевелилась, чтобы облегчить боль в плечах, суставы ее сегодня вечером разболелись. Это морской бриз с запада, подумала она. Все-таки здесь лучше, чем в Эдо. Там слишком болотистая местность и слишком много москитов.

Ей были видны мягкие очертания фигуры Ябу в саду. Тайно она его ненавидела и желала ему смерти. Если бы Ябу умер, Мицуно, ее муж, стал бы главой клана и дайме Изу. Это было бы очень хорошо. Остальные братья, их жены и дети раболепствовали бы перед ней, и, конечно, Мицуно-сан сделал бы Оми своим наследником, когда Ябу умер.

Новая боль в шее заставила ее немного подвинуться.

— Я позову Кику-сан, — сказал Оми, имея в виду куртизанку, которая терпеливо дожидалась Ябу в соседней комнате с мальчиком. — Она очень умелая.

— Я в порядке, только немного устала, не так ли? Ну, очень хорошо. Она может сделать мне массаж.

Оми вошел в соседнюю комнату. Постель была готова. Она состояла из нижних и верхних покрывал, называемых футонами, которые лежали на татами. Кику поклонилась, попыталась улыбнуться и пробормотала, что она польщена предложением попробовать свое скромное искусство на самой заслуженной матери семейства. Она была даже бледнее, чем обычно, и Оми мог видеть, что вопли действовали и на нее тоже. Мальчик пытался не показывать страха.

Когда стали слышны первые вопли, Оми должен был приложить огромные усилия, чтобы убедить ее остаться.

— О, Оми-сан, я не могу вынести этого — это ужасно. Так что извините, пожалуйста, дайте мне уйти — я хочу заткнуть уши, но звуки проходят сквозь пальцы.

— Бедный человек — это ужасно, — сказала она.

— Пожалуйста, Кику-сан, пожалуйста, потерпите. Так приказал Ябу-сама, понимаете? Ничего нельзя сделать. Это скоро кончится.

— Это слишком, Оми-сан. Я не могу этого вынести.

По сохранившемуся обычаю сами по себе деньги не могли купить девушку, если она или ее хозяйка хотели отказать клиенту, кто бы он ни был. Кику была куртизанка первого класса, самая известная в Изу; Оми сознавал, что она была несравнима с куртизанками даже второго класса из Эдо, Осахи или Киото, но здесь она была на высоте, законно гордилась собой и считала себя исключительным существом. И хотя он согласился с ее хозяйкой, Мама-сан Дзеоко, платить в пять раз больше обычной цены, он все еще не был уверен, что Кику останется.

Теперь он смотрел, как ее проворные пальцы бегают по шее его матери. Она была красивая, миниатюрная, кожа почти просвечивала и была такая нежная. Обычно в ней ключом била жизнь, была своя изюминка. «Но как сможет такая игрушка быть веселой под гнетом этих стенаний?» — спросил он себя. Ему радостно было следить за ней, радостно представлять ее тело и ее тепло…

Внезапно вопли прекратились.

Оми слушал с полуоткрытым ртом, напряженно ловя малейший шум, он ждал. Он заметил, что пальцы Кику остановились, его мать перестала жаловаться, напряженно прислушиваясь. Он взглянул через решетку на Ябу. Дайме оставался неподвижен, как статуя.

— Оми-сан! — позвал наконец Ябу. Оми встал, вышел на веранду из полированного дерева и поклонился.

— Да, господин.

— Пойди и посмотри, что случилось.

Оми опять поклонился и пошел через сад, вышел наружу, на аккуратно выложенную галькой дорогу, которая вела с холма вниз в деревню и на берег. Далеко внизу он смог видеть огонь около одной из верфей и мужчин около нее. И на площади, которая выходила к морю, он видел люк подвала и четырех стражников.

Подходя к деревне, он увидел корабль, надежно стоящий на якоре, масляные лампы на палубах и на привязанных к нему лодках. Жители деревни — мужчины, и женщины, и дети — все еще выгружали груз и рыболовные лодки, и шлюпки сновали вперед-назад, как множество светлячков. Аккуратные кучки тюков и мешков были сложены на берегу. Семь пушек уже были там, и еще одна на веревках спускалась с лодки на мол и оттуда на песок.

Он передернул плечами, хотя не было намека на ветер. Обычно жители деревни во время своих работ пели, и от хорошего настроения, и потому, что это помогало действовать в лад. Но сегодня вечером деревня была необычно тиха, хотя каждый дом бодрствовал и каждый работал, даже самые больные. Люди сновали взад и вперед. Молча. Даже собаки молчали.

«Раньше так никогда не было, — подумал он, его рука без необходимости сжала меч. — Похоже, что ками деревни оставили нас».

Мура подошел с берега, чтобы встретить его, предупреждая момент, когда Оми открывал дверь в сад. Он поклонился.

— Добрый вечер, Оми-сама. Корабль будет разгружен к полудню.

— Варвар умер?

— Я не знаю, Оми-сама. Я пойду и посмотрю сейчас же.

— Ты можешь пойти со мной.

Мура послушно пошел за ним, отстав на полшага. Оми был странно рад его компании.

— К полудню, говоришь? — спросил Оми, которому не нравилась тишина.

— Да. Все идет хорошо.

— А что с маскировкой?

Мура показал на группы старух и детей около одного из покрытых сетью домов, которые плели толстые маты. Среди них был Суво.

— Мы можем снять укрытия пушки с их повозок и завернуть их. Нам нужно по крайней мере десять человек, чтобы нести одну. К Игураши-сан уже послали за дополнительными носильщиками в соседнюю деревню.

— Хорошо.

— Я забочусь о том, чтобы была сохранена тайна, господин.

— Игураши-сан будет удивлен тем, что нужны носильщики, да?

— Оми-сама, мы истратим все наши мешки для риса, все наше вино, все сети, всю нашу солому для матов.

— Ну и что?

— Как потом мы сможем ловить рыбу и во что грузить наш урожай?

— Ты найдешь способ, — голос Оми стал строже. — Ваш налог увеличивается наполовину в этом сезоне. Ябу-сан приказал это сегодня ночью.

— Мы уже заплатили налог за этот год и за следующий.

— Это обязанность крестьян, Мура, ловить рыбу и пахать, собирать урожай и платить налог. Не так ли? Мура сказал спокойно:

— Да, Оми-сама.

— Староста, который не может управлять своей деревней, не нужен, да?

— Да, Оми-сама.

— Этот крестьянин, он был дурак и непочтителен. Еще есть такие?

— Никого, Оми-сама.

— Надеюсь, что так. Плохие манеры непростительны. Его семья облагается налогом на один коку риса — рыбой, рисом, зерном, чем угодно. Должно быть уплачено в течение трех месяцев.

— Да, Оми-сама.

Оба — и Мура, и самурай Оми — знали, что эта цифра была выше того, что было по средствам семье. У них была только рыбачья лодка и одно рисовое поле в полгектара, которое трое братьев Тамазаки — теперь двое — делили с женами, четырьмя сыновьями, тремя дочерьми и вдовой Тамазаки с ее тремя детьми. Коку соответствовал такому количеству риса, которым семья кормилась в течение года. Около пяти бушелей. Видимо, триста пятьдесят фунтов риса. Весь доход в государстве измерялся коками. И все налоги.