Франциск Скорина - Семен Подокшин

Если каждая в отдельности библейская книга, полагал Скорина, имеет локальную задачу, затрагивает тот или иной аспект веры, морали и т. д., то Псалтырь оказывает на человеческий дух всестороннее влияние. «Псалтырь же,— писал мыслитель,— сама едина вси тые речи в собе замыкаеть и всех тых учить и все проповедуеть» (там же, 9—10). Как справедливо отмечает В. М. Конон, в данном высказывании мыслителя «содержится интересная догадка о многозначности содержания искусства в отличие от однозначности научных понятий» (82, 48). Скорина считал, что музыка максимально мобилизует дух, активизирует познавательные возможности, оказывает катартическое воздействие на внутренний мир человека. «Псалмы,— писал мыслитель,— якобы сокровище всих драгых скарбов, всякий немощи, духовный и телесный, уздравляють, душу и смыслы освещають, гнев и ярость усмиряють, мир и покой чинять, смуток и печаль отгоняют, чювствие в молитвах дають, людей в приязнь зводять, ласку и милость укрепляють, бесы изгоняють, ангелы на помощь призывають» (3, 10). Учение о музыке и песнопении, приводящих в состояние гармонии душевный настрой человека, врачующих человеческую психику, освобождающих от страстей, совершенствующих нравы, имело давние и глубокие традиции. Оно разрабатывалось пифагорейцами, Аристотелем, Боэцием, отцами церкви, византийскими философами и богословами. В частности, вышеприведенное высказывание Скорины о псалмах, по всей вероятности, является парафразой панегирика псалму Василия Кесарийского (см. 96, 105).

Так же как и Аристотель, который считал, что «музыка способна оказывать известное воздействие на этическую сторону души» (121, 368), Скорина подчеркивает нравственно-воспитательное значение музыкального искусства и его роль в развитии интеллекта человека: «Там ест справедливость, там ест чистота, душевная и телесная. Там ест наука всякое правды. Там мудрость и разум досконалый[10]. Там ест милость и друголюбство без льсти и вси иншии добрые нравы якобы со источника оттоль походять» (3, 10). Скорина обосновывает концепцию единства искусства и морали. В то же время он пытается рассматривать эстетическое как суверенный фактор духовного мироощущения человека. Музыка, согласно Скорине, имеет не только познавательное, очистительное и воспитательное значение, но и самостоятельную эстетическую ценность как бескорыстное, незаинтересованное наслаждение человека красотой. «Псалом,— утверждает мыслитель,— ест... покой денным суетам и роботам, защититель младых и радость, старым потеха и песня, женам набожьная молитва и покраса, детем малым початок всякое доброе наукы, дорослым помножение в науце, мужем моцное утверьжение... Псалом... свята украшаеть... Псалом жесткое сердце мякчить и слезы с него, якобы со источника изводить, всякую противность, еже ест бога ради, усмиряеть. Псалом ест ангельская песнь, духовный темъян, вкупе тело пением веселит, а душу учить» (там же, 10. Курсив наш. — С. П.). В то же время большую роль отводит Скорина музыке и пению как средствам религиозного воспитания человека (см. там же, 10—11). Псалтырь мыслитель сравнивает с гуслями, на струнах которых играет божественный дух (см. там же, 11).

Итак, скорининские эстетические суждения и оценки, содержащиеся в предисловии к Псалтыри, имеют двойственный, противоречивый характер. В соответствии с эстетическими представлениями средневековья мыслитель рассматривает музыку как важное средство воспитания религиозного благочестия, подчеркивает ее познавательное и морально-катартическое значение для устремленного к богу человека. Вслед за Иоанном Златоустом, Василием Великим, Иеронимом (см. 96, 17) Скорина считает, что музыкальное искусство «бесы» изгоняет, «ангелы на помощь призывает» (3, 10). Для Скорины, как и для средневековых эстетиков, характерно стремление к аллегорическому истолкованию музыки. «А была сия гудьба уставлена,— пишет он о десятиструнной псалтыри,— духом святым на знамя десятерого божьего приказанья, еже дал господь Моисеови на горе Синаи, а то к нашему научению, абы мы, Псалтырю поючи, чтучи и говорячи, всегда имели десятеро божье приказание пред очима» (там же, 11). В то же время следует признать, что в оценках и суждениях Скорины относительно музыкального искусства обнаруживаются элементы античной и ренессансной эстетики. Если средневековые мыслители почти полностью отрицали самостоятельную эстетическую ценность музыки, рассматривали ее главным образом в качестве средства, подготавливающего духовный мир человека к восприятию трансцендентного, то Скорина, не отвергая данной функции музыки, видит ее предназначение также в том, чтобы доставлять человеку «радость», «потеху», «покрасу», считает, что псалмы не только «душу учат», но и «тело веселят». Музыка, в его представлении, есть осуществление гармонии чувства и разума. Вслед за Аристотелем (см. 121, 374) и ренессансными мыслителями Скорина отмечает полифункциональный характер музыкального искусства, подчеркивает его не только религиозно-дидактическую направленность, но и светскую нравственно-воспитательную, интеллектуально-образовательную, психотерапевтическую и собственно эстетическую функцию. И наконец, как гуманист, Скорина считает, что музыка имеет большое общественное значение (см. 3, 11).

Скорина пытается преодолеть средневеково-христианское учение о красоте как категории по преимуществу божественной. Он стремится обнаружить прекрасное главным образом в самом человеке, трактуя красоту как гармонию нравственно-интеллектуальных и гражданских добродетелей. Для Скорины характерна эстетизация познавательной деятельности человека. Мудрость, в его представлении, «якобы моць в драгом камени и яко злато в земли, и ядро у вореху», она «мати всех добрых речей и учитель всякому доброму умению» (там же, 20). Мыслитель обожествляет человеческий разум, в котором обнаруживается «дух разумности святой», и называет его «сладким», «чистым», «сталым» (совершенным. — С. П.) и т. д. (см. там же, 20). В начертанной Скориной образовательной программе определенное место занимают также дисциплины, связанные с эстетическим воспитанием,— риторика и музыка (см. там же, 62—63).

Красота у Скорины тождественна с добром, человеколюбием, справедливостью, общественным благом, с гражданственностью и патриотизмом. На базе слияния этического, социально-политического и эстетического Скориной решается проблема идеала (см. 82, 44—47). Мыслитель стремится создать идеальный образ личности, гражданина, государственного деятеля, военачальника, составить представление об идеальном законе, государственном и общественном строе. Он использует творческий принцип художников эпохи Ренессанса, которые вкладывали в библейские образы и аллегории актуальное социально-политическое и этическое содержание, решали с их помощью новые художественно-эстетические задачи. В качестве идеальной личности у Скорины выступает Иисус Сирахов, который больше всего заботился о том, чтобы выразить себя в творчестве и тем самым оставить «по собе паметь, яко и предкове его оставили суть, дабы паметь его не загинула во веки» (3, 23—24). Это уже не средневеково-христианский, а ренессансный идеал личности, высшим проявлением которой является творческое самовыражение. В этом же плане изображает Скорина портреты идеальных царей-интеллектуалов — «премудрого» Соломона, «милосника наукы и мудрости» Птолемея Филадельфа и др.