Хроники Розмари - Анна Данилова

– Да, девушка, не ожидал я от вас… – Аникеев с выпученными глазами смотрел на Дину, и лицо его пугающе быстро наливалось кровью от злости.

– А я? Я – ожидала? Мы к вам всей душой, а вы? Притащились утром, чтобы арестовать невиновного! Вы, случайно, не на черном «воронке»?

– Дина! Прекрати! И никуда, слышишь, никуда отсюда не уезжай. Дождись похорон, посмотри… Кроме тебя, мне теперь никто не поможет…

Она видела, что Чагин испугался: он не привык к такому обращению, и сказанное Аникеевым про пистолет произвело на него впечатление.

Она как сквозь сон видела блеск наручников на руках Чагина, и сердце ее зашлось в страхе потерять его. Наручники. Пистолет. Убийство какой-то там торгашки с рынка. Смерть генерала. Теплые плюшки с горячим молоком в заснеженном «Отрадном». Нежные поцелуи Чагина в гостинице…

– Вы узнали что-нибудь о ее любовнике?

– Узнал-узнал, – отмахнулся Аникеев. – Он все время был на рынке, алиби – стопроцентное…

– Но у Володи тоже есть алиби…

– Его алиби подтверждала секретарша, но разве можно верить секретаршам? – ехидно ухмыльнулся Аникеев, и Дина чуть не запустила в него графином.

Через час она уже входила в квартиру на улице Рахова. Увидев на лестничной площадке крышку гроба, обитую красной материей, дернулась, словно ее стукнули. Но потом, глубоко вздохнув, надавила на кнопку звонка.

19

Решение свое она изменила в последнюю минуту. И Жозе поддержал ее. Обнял на прощанье, поцеловал и сказал, чтобы она ни о чем не переживала.

– Me amor, ты никогда себе не простишь, если не поедешь попрощаться со своей сестрой. Поезжай и поскорее возвращайся.

Одетт тоже вышла на крыльцо. Лицо ее было красным от слез. Для нее поездка любимой снохи в Россию представлялась путешествием чуть ли не на тот свет. Она ужасно переживала за Машу и все то короткое время, что та собиралась, крутилась рядом, помогала упаковывать вещи.

– Главное – береги себя. Ты знаешь мое мнение: вполне достаточно было того, что ты отправила деньги, тем более что и сумма была немаленькая… – Одетт не успевала вытирать платочком струящиеся слезы.

Но они обе понимали, что денежный перевод в две тысячи долларов выглядел, конечно, так, как если бы Маша хотела откупиться от своей русской родни. Впрочем, так оно и было… И только в самый последний момент Маша вдруг поняла, что больше никогда не увидит свою сестру, она проснулась среди ночи, разбудила Жозе и, рыдая, рассказала ему о своих чувствах и желании поехать на похороны Али.

– Если бы не волокита с визой, я бы поехал с тобой. – Жозе тоже выглядел расстроенным, до самого утра он продержал Машу в своих объятиях.

В самолете она немного пришла в себя, стала внушать себе мысль, что через несколько дней все будет позади и она сможет вернуться домой. Ей предстояло, как она понимала, не только присутствовать на похоронах Али, что само по себе тяжелое испытание, но и выдержать вынужденное общение с родственниками, не сорваться, не наговорить всего того, что уже давно накипело. Ее в последнее время при воспоминании о событиях пятилетней давности стало раздражать то, что ее родственники отвернулись от нее именно из-за того, что ее развод положил конец их начавшимся отношениям с состоятельным Чагиным. Что они так и не смогли простить ей (особенно Аля) именно этого. И что, будь Володя бедным и проживающим не в Москве, а в каком-нибудь Урюпинске или том же Саратове, ничего такого бы не произошло и все восприняли бы ее решение развестись с ним и выйти замуж за другого как нечто обычное, встречающееся на каждом шагу. И никто бы от нее не отвернулся. Тем более Аля. Теперь же, когда сестры нет, ее родственники припомнят ей развод и скажут: если бы не это, если бы Маша не бросила сестру и не укатила в Португалию, она могла бы жить, жить себе спокойно в Москве, учиться…

Чтобы не раздражать своих родственников, Маша выбрала в дорогу самую простую куртку, черный брючный костюм, черную тонкую косынку. Хотя могла бы поехать в холодную зимнюю Россию в дорогой шубе. Она, по ее мнению, сделала все возможное, чтобы выглядеть более чем скромно, не броско и тем более не вызывающе. Но все равно после утомительного перелета из Лиссабона в Москву и из Москвы в Саратов, утомленная, не выспавшаяся и голодная, она, едва переступив порог своей квартиры, где уже толпился народ, поняла, что своим появлением произвела сильнейшее впечатление на всех, кто ее знал. Даже не снимая темных очков и словно прикрываясь ими от любопытных глаз, она молча прошла в комнату, где стоял гроб с телом сестры, и спиной почувствовала тяжелые, осуждающие взгляды. А потом и услышала: «Смотри, приехала… Это же Маша…» «…В очках, чтобы ее не узнали…» «…Как актриса, смотри, какая роскошная косынка…» Но все это исчезло в тот миг, когда она увидела Алю. Бледное узкое личико, выпуклый лоб прикрыт какой-то бумажной полоской, губы почти черные… И она, позабыв все наставления Жозе держать себя в руках, кинулась к гробу, склонилась над мертвой сестрой и разрыдалась. Она и не представляла себе, что так соскучилась по ней и что теперь ее уже не вернуть и они никогда не смогут ни поговорить, ни поспорить, ни просто посмотреть друг другу в глаза. И это было страшно.

Дальше для нее церемония похорон проходила как во сне – она была почти без чувств. И только после того, как гроб с телом был присыпан землей и она, стоя на снегу рядом с могилой, вдруг почувствовала сильнейший холод и поняла, что промерзла до костей, – только тогда к ней возвратилось ощущение реальности. Все было кончено. Лица, до этого момента казавшиеся ей какими-то мутными пятнами, приобрели вполне конкретную узнаваемость: на кладбище проститься с Алей пришли многие родственники и знакомые. Но самыми близкими после Маши, а потому и стоявшими рядом с ней, чуть ли не касавшимися ее, были, конечно, Зубковы – Татьяна и Иван. Она понимала: взгляды, которые бросала на нее Татьяна, были не столько благодарными за высланные ей деньги (именно на ее имя Маша их отправила), сколько вопросительными, словно Татьяна едва сдерживалась, чтобы не спросить – как же так Маша решилась приехать, ведь по телефону она ясно сказала, что приехать не сможет, что у нее дети и все такое…

Ни слова не сказала Татьяна и по возвращении домой, где какие-то женщины накрывали столы к поминальному обеду. В квартире стоял тяжелый запах – смесь капустного и трупного духа. Еще кто-то вздумал прийти, облив себя сладкими духами. Маша с кем-то здоровалась, отвечала на какие-то дежурные вопросы и постоянно чувствовала себя чужой, отверженной. Она обошла квартиру, пытаясь понять, как же жила ее сестра в последнее время, и пришла к выводу, что все практически осталось без изменений. Алевтина так и не сумела оживить квартиру, внести в нее что-то свое, индивидуальное, теплое, женское. Даже комнатные растения, которые стояли в горшках на кухонном подоконнике – буйно цветущие фиалки, которыми занималась в свое время Маша, – куда-то исчезли, уступив место целой коллекции дешевых пепельниц.

Есть не хотелось. Даже поташнивало. Татьяна нашла ее в спальне сидевшей на кровати.

– Иди поешь… Или отвыкла от нашенской еды? – Татьяна смотрела на нее исподлобья, как-то очень нехорошо, словно испытующе. Да и вообще она разговаривала с ней, как с провинившейся девчонкой.

– Послушай, Татьяна, что случилось? Почему ты так со мной разговариваешь? Ты получила деньги?

– Деньги… – ухмыльнулась она, мотнув головой. – Да разве это деньги? Ты представить себе не можешь, как здесь все подорожало. Знаешь, сколько стоит место? Ритуальные услуги? А чтобы привезти ее из Москвы…

– Неужели не уложилась? – не поверила своим ушам Маша.

– Впритык, – порозовев, ответила Татьяна. – Так ты идешь?

– Таня, что с ней случилось? Кто ее убил? Ничего не известно?

– Известно. Муженек твой бывший ее пристрелил…

Маша прислонилась к стене, чтобы не упасть. Новость ошеломила ее. Что она такое говорит? Чагин?! Володя мог убить Алю?!

– Таня… Чагин? Да быть этого не может… И с какой стати?

– Видать, что-то произошло между ними, пока тебя не было… Какие-то дела или еще что-то, что бывает между мужчиной и женщиной. Может, он из ревности ее застрелил, не знаю…

– И когда это стало известно? Почему ты мне по телефону ничего не сказала?

– Да тогда никто ничего не знал. Сюда следователь приезжал, толковый такой, московский. Вот он и схватил твоего бывшего. У него вроде бы пистолет нашли.

– Следователь… Приезжал сюда… постой, ничего не могу понять… Но Володя живет в Москве…

– Он здесь оказался. Спрашивается – зачем приехал? Да не один, а с подружкой… Видела – там, в шубе, такая бледная, как тень, стоит в сторонке и ни с кем не разговаривает. Она приезжала в «Отрадное», что-то вынюхивала, про какое-то наследство говорила. Вас с Алей разыскивала. Короче, все запутано… Но Чагина арестовали и увезли в Москву, это я знаю точно. Так что, сама понимаешь, все вокруг тебя крутится.