Томление - Маргит Сандему

Лив в панике бросалась к нему, успокаивала его, но он кусал ее за руки и снова сопротивлялся.

Ирья была неотлучно с ним.

Год назад для нее выпал тяжелый день: она навестила родителей в Эйкебю.

Вокруг Ирьи крутились младшие братья и сестры, дети старших сестер. Постаревшая мать, сидя за столом, пристально вглядывалась в ее лицо:

— Ты переезжаешь в Гростенсхольм насовсем?

— Баронесса попросила меня присматривать за сыном Таральда.

— Ты, что же, будешь нянькой? И будешь жить у них постоянно? А что же будет с нами, когда ты перестанешь приносить в дом деньги?

— Мама, вы понимаете, что мне платила госпожа Силье, она была так добра ко мне. Но теперь она умерла, да будет мир ее праху!

Отец с недовольным видом сказал жене:

— Будет лучше, если она уедет от нас, Тильда. Но платить тебе больше не будут, дочка?

— Я не говорила с баронессой о деньгах.

— Уж не собираешься ли ты работать на них бесплатно? И разумеется, о нас ты и вовсе думать забыла: тебе бы только самой перебраться в усадьбу, — продолжал брюзжать отец. — Неужто нам не будет никакой награды за то, что мы произвели вас на свет! Все дети переженились и только возвращаются назад, в родительский дом, но уже с мужьями, женами, своими детьми. И ни один из этих разбойников не работает самостоятельно. Уезжай, если хочешь! Одним ртом будет меньше.

Мать, стараясь перекричать детей, громко сказала Ирье:

— Ты должна потребовать с них денег, слышишь, что я тебе говорю? Ты будешь приносить эти деньги в дом! Все до последней копейки! Только так мы сможем вернуть себе все то, что потратили на тебя.

Ирья знала, что она самая послушная из всех остальных детей, но она была самой слабенькой и не могла помогать по дому. Но она понимала также, что редко кто из молодых девушек был способен заработать на стороне и принести в дом деньги. Обычно девушки, нанимаясь на работу, получали только плохую пищу и убогий ночлег, который они подчас делили с другими служанками. Они просто поддерживали самих себя и были благодарны уже за одно это. А Ирья стала для родителей настоящей золотой курочкой. Хотя сами они старались не признаваться в этом.

Она понимала свою мать. Этой женщине выпала нелегкая судьба. Никто бы не поверил, что она ненамного старше изысканной и холеной баронессы Лив Мейден. У матери уже не доставало зубов, она была худой, с жидкими волосами, на руках выступали от труда набухшие вены, а взгляд ее был тусклым и безнадежным. И снова беременна — хотя, наверное, это будет ее последний ребенок, думала Ирья. Во всяком случае, она хотела бы так думать, жалея свою мать.

Ирье очень не хотелось заговаривать с баронессой о деньгах. Она хотела просто помочь этой семье, а не использовать ее.

Мать понизила голос и зашептала, прикрыв рот рукой:

— Правду говорят в деревне, что ребенок ненормальный, что это — подменыш троллей?

— Как подменыш? — в ужасе переспросила Ирья. — Нет, клянусь, что это неправда. В комнате у роженицы не было никаких троллей, которые могли бы подменить новорожденного.

— Да нам-то какое до этого дело, — оборвала ее мать. — Но деньги ты все-таки попроси!

Ирья тяжело вздохнула. Что ей делать?

Так прошла первая неделя, а Ирья все не заговаривала о деньгах. Ей пришел на помощь сам барон Даг Мейден.

— Ирья… Я знаю, что Силье необычайно ценила тебя. И я полагаю, что она давала тебе деньги за твою работу, не правда ли?

— Да, барон. Каждую субботу. Но мне не хотелось бы…

— Нет, милая Ирья! Ты знаешь, как мы благодарны тебе за твою помощь Кольгриму, и мы просто не представляем себе, что бы мы делали без тебя. И мы знаем, что ты никогда ничего не просишь взамен. Поэтому прими наши деньги в знак благодарности.

Ирья молча кивнула в ответ.

Даг с возрастом совсем облысел и растолстел от всех этих званых обедов, по которым он разъезжал. С умилением взирал он теперь на эту невзрачную девушку.

— Моя мать говорила также, что ты отдаешь все деньги своим родителям и ничего себе не оставляешь. Поэтому мы сделаем так: ты будешь получать от меня большую монету, которую и будешь отдавать родителям. И кроме того, монетку поменьше, чтобы оставлять для себя, но так, чтобы родители не знали об этом. Может, ты оставила бы себе большую монету, а маленькую отдавала бы им?

— Нет, мой господин. У моей матери слишком много детей, и всех надо прокормить.

Барон был так добр с ней, что Ирья совсем растрогалась. Даг отпустил себе бороду — возможно, чтобы компенсировать лысину на голове? Одет он был по последней моде: в камзол из лосиной кожи, который скрывал слишком толстый живот, рубашку с кружевными манжетами и широкие штаны, заправленные в сапоги. В конце разговора он положил свою руку на голову Ирье и тепло улыбнулся ей. Ирья в ответ просияла словно солнышко.

Лив и Даг давно уже забыли о том, как невзрачна и неуклюжа Ирья на вид. Для них она была прежде всего милой девушкой, человеком, который всем приносит только радость.

Ирья часто посещала церковное кладбище, принося туда небольшие букеты полевых цветов. Она любила посидеть у могилы госпожи Силье — это был единственный человек, который знал ее сердечные тайны.

Однажды на кладбище одновременно с Ирьей пришел и Таральд — он стоял у могилы Суннивы и беседовал со священником, господином Мартиниусом.

Ирья в нерешительности стояла в отдалении, пока они не подозвали ее к себе. Она подошла поближе, боясь, как бы щеки ее не вспыхнули кумачом при виде Таральда.

— Иди к нам, дорогая Ирья, — ласково проговорил священник. — Мы как раз вспоминаем ту эпидемию чумы, когда ты тоже много помогала нам.

— Да, я помню это время, — сказала Ирья в ответ. — Как нам было страшно тогда! А вы помните, господин Мартиниус, как мы лежали больные в маленьком домике, каждый в своем углу, но… может быть, мне не следовало вспоминать о таких вещах?.. — в замешательстве остановилась она.

Священник улыбнулся девушке.

— Что ж, люди попадают в разные положения. Вам, господин Таральд, тоже приходилось повидать немало… И болезни, и стыдливость за свою немощь перед другими.

Ирья тоже заулыбалась своим воспоминаниям.

— Теперь-то мы можем смеяться. Но каково нам было тогда… Боже, как мне было плохо!

— И мне тоже. Но господин Тенгель и маленький Тарье спасли нас.

— Да. И все-таки в последние дни мы даже не могли подняться в постели, и тогда господин Тенгель вынужден был поменять мне белье самолично. Я думала, что умру от стыда.

— Я полагал, священник, вы скажите, что вас спас Бог, — не выдержал Таральд.

— Зачем же Ему надо было бы спасать меня, грешника, и погубить многих других крестьян в деревне? Чем я лучше их?

— Здравое рассуждение, — согласился Таральд. — И несколько необычное для священника.