Замок на Воробьевых горах - Евгения Грановская

– О чем ты?

– Позже узнаешь. Главное – будь рядом.

Жиров глянул на приятеля исподлобья.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Доверяю. Кому мне еще доверять, как не тебе? Ты ведь мой друг, верно?

– Верно. Но…

Стас выставил вперед кулак и улыбнулся:

– Чин-чин?

– Чин-чин, – вяло отозвался Жиров и слегка стукнул кулаком по кулаку Малевича.

Тот кивнул:

– Вот и хорошо. Придет время, и я все тебе объясню.

4

Учебный день подходил к концу. Второе занятие по спецкурсу Варламовой прошло без эксцессов. Студенты сидели притихшие, никто не пытался острить, никто не хотел дискутировать. Уже к завершению лекции Мария подумала: не заговорить ли с ними о Насте Горбуновой? Но – не решилась. Просто не знала, как.

После лекции Мария пообедала, потом сходила в библиотеку первого гуманитарного корпуса и немного почитала. Затем вернулась к себе в комнату, проглотила несколько обезболивающих таблеток и прилегла немного отдохнуть. И сама не заметила, как уснула.

Сон приснился душный и тревожный. Мария видела больного сына, лежащего на кровати. Почему-то у него было лицо Антипа. Сын не хотел с ней говорить, и Мария чувствовала себя ужасно виноватой. Потом пришел врач и выгнал ее из палаты.

Когда за Марией закрылась дверь, она взглянула на номер больничной палаты и с ужасом увидела три цифры – 935. С этими цифрами было связано что-то плохое, но во сне Мария никак не могла вспомнить, что именно.

Потом она услышала тихий скрип, словно кто-то катил перед собой тележку (или инвалидное кресло?), а вслед за тем сын тихо и испуганно позвал ее из палаты. Мария открыла дверь и ворвалась внутрь. Глеб сидел на кровати и с ужасом смотрел куда-то в угол. В углу Мария не увидела ничего, кроме черной тени. Она бросилась к сыну и обняла его.

Скрип инвалидного кресла становился громче. Зловещая тень в углу комнаты разрасталась.

– Укрепи мои силы, Господи! – прошептала Мария и прижала голову Глеба к своей шее…

Когда Мария проснулась, за окном уже темнело.

После сна в душе остался неприятный осадок. Варламова вынула сигарету из лежащей на столе пачки и с трудом закурила – пальцы ее тряслись. Глядя в окно, она затянулась, совершенно не чувствуя вкуса дыма.

Внезапно Марию охватило чувство, будто в мыслях у нее все перепуталось, а внутри головы закачался тяжелый маятник. Мария стиснула виски ладонями и с силой сжимала их несколько секунд.

Убрав наконец руки, Мария посмотрела на письменный стол, где лежал конверт, из которого торчали глянцевые уголки снимков. С конверта перевела взгляд на циферблат часов. Затем затушила окурок в пепельнице и тяжело поднялась с дивана.

Через полчаса начиналась репетиция, а ей еще нужно было привести себя в порядок.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос. Скончаться? Смертельным сном забыться?… Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся? А говоря прозой: какой идиот согласился бы жить в этом дерьмовом мире, если бы не неизвестность после смерти?

– Стоп-стоп-стоп! – Мария нахмурилась. – Виктор, ты произносишь монолог так, словно тебе смешно каждое произносимое тобой слово.

Бронников хмыкнул.

– А если мне правда смешно?

Мария прищурилась.

– Что именно тебя так рассмешило?

– Да все. Ваш Гамлет спрашивает: «Какие сны в том смертном сне приснятся?» Да ясно же какие. Не будет никаких снов. Сны – производное сознания. Сознание – производное головного мозга. Если мозг мертв, следовательно, сознания нет. Сознания нет, следовательно, нет и снов. Трупы не видят снов. Неужели непонятно?

Мария усмехнулась:

– Садись – «пять».

Бронников неприязненно взглянул на преподавательницу.

– А чего вы усмехаетесь? – спросил обиженно. – Вы можете доказать, что мертвецам снятся сны?

Мария покачала головой:

– Нет. А ты можешь доказать обратное?

– Аксиомы не нуждаются в доказательстве, – небрежно обронил Бронников.

– Папа Климент Восьмой тоже так считал. Потом пришел Джордано Бруно и сказал, что планет, подобных Земле, множество, а Вселенная бесконечна. Ученого сожгли, но Вселенная не стала от этого меньше. Я понимаю, что Гамлет тебе чужд и непонятен. Вот ты и считаешь его идиотом, презираешь. Но… Кстати, неплохое сценическое решение. Ведь Гамлет тоже не понимал себя. И тоже сомневался в своем рассудке. Попробуем сыграть на этом. Только вкладывай в слова побольше чувства, не будь вяленой рыбой. А для разгона давай повторим сцену с Офелией. – Мария повернулась к Вике Филоновой: – Вика, ты готова?

– Да! – немедленно отозвалась та.

– Тогда начинай.

Вика напустила на себя невинный вид и проворковала, обращаясь к Бронникову:

– Принц, были ль вы здоровы это время?

– Благодарю: вполне, – угрюмо отозвался Виктор.

Вика замешкалась на секунду, затем быстро сняла с пальца кольцо, вынула из ушей сережки и протянула их Бронникову:

– Принц, у меня от вас есть подношенья. Я вам давно хотела их вернуть. Возьмите их.

Виктор Бронников тревожно посмотрел на кольцо и процедил сквозь зубы:

– Вы ошиблись. Я в жизни ничего вам не дарил.

– Дарили, принц, вы знаете прекрасно. Но заберите все дары обратно. Порядочной девушке нельзя оставлять подарки мужчины, который потом ей изменил.

Несколько секунд Бронников молчал, затем с холодной иронией осведомился:

– Значит, вы порядочная девушка?

– Милорд! – возмущенно проговорила Вика.

– Отлично. И вы хороши собой?

На лице Вики появилось недоумение.

– Что вы имеете в виду?

– То, что если вы порядочная и хороши собой, вашей порядочности нечего делать с вашей красотою! – отчеканил Бронников.

Вика опустила руку и растерянно улыбнулась.

– Разве для красоты не лучшая спутница порядочность?

– Скорее красота стащит порядочность в омут, чем порядочность исправит красоту, – с холодным пренебрежением проговорил Бронников. Помолчал немного и добавил: – А ведь я вас любил когда-то.

– Любили? Да… Я тоже думала, что это так.

– А не надо было думать! Сколько ни прививай нам добродетели, грешного духа из нас не выкурить. Я не любил вас, Офелия. Никогда!

– Тем больней я обманулась, – с горечью произнесла Вика.

Бронников отвернулся и проговорил жестоким голосом, не глядя на Вику:

– Ступай в монастырь. К чему плодить грешников? Сам я не разбойник, но даже у меня столько дерьма в душе, что лучше бы моя мать меня не рожала. Какого черта такие люди, как я, толкутся между небом и землей? Все мы обманщики. Не верь никому из нас!

– Да, но я…

– Если пойдешь замуж, я дам тебе в приданое свое проклятие! – перебил ее Бронников неожиданно злым голосом. – Лучше ступай в монастырь! А если тебе непременно надо мужа, выходи за дурака!