Все жизни в свитке бытия - Людмила Салагаева

– Интересный поворот! Ты явно перебрал!

– Пшёнку-то вари. Обещала.

Повизгивания дрели, слившись с кухонными шумами, на время заставили каждого предаться собственным мыслям. Мила видела потоки пилигримов, подобно муравьям ползущим по дорогам католической Мекки. Бессчётное количество народа из разных стран связывали посещение с освобождением от грехов, очищением плоти от соблазнов. Деньги, скопленные в течение жизни, оседали в благословенной стране, приумножая её богатства.

Паломники возвращались с пустыми кошельками, зато несли в своём сердце поразившие и усвоенные восприятия жизни и культурных традиций итальянцев, чтобы насытить ими своё окружение, обогатить духовный мир.

Странники были одновременно туристами, которые и нынче устремляются с теми же целями на Апеннинский полуостров. И каждый из них по возвращении рассказывает свою версию увиденного итальянского чуда.

Когда она поняла, что побывать в Италии – единственный способ воспринять её чувственно и усмирить ненасытное любопытство, просто решила туда поехать. Дочь, не слишком эмоциональная особа, побывавшая в Италии год назад, всё ещё присылала фото и путевые заметки. Выходит, целый год Мила жила мечтой о предстоящем путешествии. Да и говорящие Шмели к кому попало не залетают.

Размышления Петра Чаадаева обострили желание и придали её залетевшей мечте глубокий смысл. Ведь Чаадаев же родная русская душа. Что ему надо было в Италии?

"Рим – это связь между древним и новым миром, так как безусловно необходимо, чтобы на земле существовала такая точка, куда каждый человек мог бы иногда обращаться с целью конкретно, физиологически соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода, с чем-нибудь ощутительным, осязательным, в чём видимо воплощена вся идея веков, – и что эта точка – именно Рим.

Тогда эта пророческая руина поведает вам все судьбы мира, и это будет для вас целая философия истории, целое мировоззрение, больше того – живое откровение.” Мысль, выписанная полгода назад её каллиграфическим почерком, и помещённая за стекло кухонного шкафчика, гипнотизировала. Вот оно: «соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода».

Италия представлялась Миле кимберлитовой трубкой земли, где спрятаны сокровища бытия. Мадресельва, о которой так много рассказала дочь, хоть и крошечное, но отмеченное особой благодатью произведение Творца, видела не иначе как зелёный изумруд.

Мила оперлась о подоконник, от такой фантастической картины только у бесчувственного бревна голова не закружится. А при чем здесь Климов! Почему он пришел именно сегодня, когда у нее обвал событий. Какое он имеет к этому отношение?! Какое? Хватит им прошедших двадцати лет, раскачивающих словно маятник от любви к ненависти…

– Ну всё, готово.

– Картинка как тут и была! Ты угадал – здесь ее место. Клим! Каша подана!

– Скажи, Подруга, какими заклинаниями ты уговариваешь пшено стать кулинарным шедевром?

– А что ты про него знаешь? Что она на Руси в чести у простого народа аж с третьего тысячелетия до нашей эры, знаешь? Что монахи всех религий во все времена питались им, особенно в пост, наряду с гречей, как основными продуктами? Потому что это вкусное, сытное и полезное блюдо. Особенно если добавлять масло, молоко, творог, тыкву, орехи, мёд и много ещё чего можно. Хотя бы это ты знаешь?

– Вот-вот и за вкус и за пользу люблю её. Эта у тебя с тыковкой, я угадал?

– Мила, ты без дела зачахнешь, будь моим кашеваром. А?! Платить буду картинами. По рукам? Павел резко повернулся, так что стул накренился и взял обеими руками пальчики Милы.

– Паша, вот к такому… я совсем не готова.

– А ты подумай! Сколько мне ещё ждать?!

– Подумаю при одном условии – нам надо с тобой хорошенько проветрить свои "чуланы".

Последние картины в Даляне продали?

– Продали, вот должок. А насчёт Италии что? Не в тему?!

– Климов, ты меня смутил. Не могу я так сразу. Признаюсь, не было тебя в моих планах.

– Нет уж ты сразу. Че тут тянуть? Нарисуй, срочно изобрази меня в своих планах! Ты же знаешь, я двадцать лет только тобой и живу. Бегаю как мальчишка по твоим следам, вижу во сне, днём рисую тебя – он говорил всё тише, удивляясь, как же тесно связан он с сидящей напротив женщиной.

– Ну случилась такое у нас с тобой – разбежались из-за глупой ревности. Карнавал он и есть карнавал: лишку хватил. Вероника была заводная, ты же свою подругу знаешь. Просто шутку затеяла, сценку как в театре. Целовались, конечно, всерьез, так уж получилось. А потом – дело чести. Вроде не в чем себя упрекнуть: отслужил Веронике до последнего её дня. Она так и не узнала, что женитьбу нашу разрушила. Потешились, расстались…

–Ты мне скажи, возьмёшь меня или нет. Деньги у меня есть, много за картины получил, хватит на двоих. За границей не был ни разу. В Италию хочу, как пацан на рыбалку. Ну возьми, Христа ради. Ты же знаешь какой я покладистый, буду у тебя на побегушках.

– Вот же пристал, Климов! Иди домой, утро вечера мудренее.

Глава 2

.

Мила плохо провела ночь. Просыпалась от тревожных видений, плакала, жалея себя. Под натиском переживаний стала вспоминать, где и что сделала не так. Петух на соседской лоджии извелся кукарекать и охрип, когда раздался звонок.

Голос Павла был слегка виноватый, но улыбка перекрывала едва обозначенную неловкость.

– Приглашаю тебя на завтрак! Ко мне, в десять. Мы никогда не встречались за завтраком. Не пожалеешь. Отказ не принимается. Очень нужно. Водитель на жигулях не заставит ждать, ровно в десять. – И отбой.

Что он ещё выдумал? После смерти Вероники Мила ни разу не заходила в хорошо знакомую раньше угловую двушку. Наконец–то закончилась игра в прятки. Пришло время определиться им с Павлом, кто они друг для друга.

День обещал быть тёплым. Мила задержалась с выбором наряда. Отчётливо поняла, что хочет удивить Климова, услышать похвалу. Выбрала маленькое платье, конечно же, выгодно обозначившее фигуру, и светлый кардиган. Островное лето – не черноморское. Осталась собой довольна, от духов отказалась, слегка протерла руки розовой водой.

Действительно, Климов минута в минуту посигналил в открытое окно жигулёнка. Изобразил пальцами пробежку. В свежей белой рубашке с высоким стоячим воротником он выглядел совсем иначе, чем она привыкла его видеть в мастерской за мольбертом. Павел вышел, открыл дверцу и, наклонившись, коснулся её лица. Поцелуй словно упорхнул. Оба стали быстро обсуждать цветение и запах черёмухи, уже усыпавшей крышу машины.

Мила не сразу узнала квартиру. Всегда неряшливая, заваленная книгами, старыми журналами, пыльными японскими черепками, жалующаяся немытыми окнами, напоминала запущенного больного. Вероника совсем не занималась домашним хозяйством.