Маскарад любви - Люси Рэдкомб

– Ах, Дорис! Вы опять за старое. Как вам не надоедает произносить эти отвратительные декларации? Такое впечатление, что вы злы на весь мир только за то, что проглотили что-нибудь неудобоваримое и теперь маетесь! Постарайтесь не быть такой упрямой и неблагодарной. – Он долил в стакан сока. – Доктор велел пить много жидкости. Он, а не я, поэтому не стучите стаканом по столу, а то разобьете его и все разольете. Протест выражайте ему, а не мне! – в его голосе прозвучала отнюдь не добрая ирония.

Женщина, лежащая без сил с полузакрытыми глазами, подумала: наверное, Брюс уже теряет терпение из-за моего поведения, да и вся ситуация ему порядком надоела. Что бы он там ни надеялся получить в виде награды за проявленную доброту, он, видимо, понял, что его надеждам не суждено сбыться, и это его разочаровало.

Дорис с трудом могла сконцентрироваться на какой-нибудь одной мысли. Сказывалось напряжение последних дней и особенно часов. Что на самом деле руководило Брюсом, она сказать не могла, но постаралась тем не менее выдавить из себя несколько слов:

– Думаю, мне следует поблагодарить вас за все.

– Признаюсь, роль сиделки мне никогда раньше исполнять не приходилось.

Легкая, почти неуловимая улыбка тронула его выразительно очерченные губы. Это только укрепило ее подозрения касательно его подлинных намерений. Пытаясь перевести разговор в другое русло, она подхватила его слова и задала простой на вид вопрос:

– А разве вы не возились с вашим сыном, когда он заболевал?

– Нет, с ним рядом находился всегда кто-нибудь другой, – чуть помедлив, ответил Брюс. – Гораздо более квалифицированный, чем я.

Охваченная всепобеждающей усталостью, она с трудом удерживала глаза открытыми. Но тем не менее продолжала задавать вопросы.

– А вы не допускаете, что ему хотелось видеть рядом с собой именно вас?

– Вполне допускаю. И именно этим он отличается от вас.

– Вы же мне не отец! – сухо прокомментировала Дорис, прикрыв глаза, потому что устала держать их открытыми. Веки у нее были тонкими, как пергамент, и их прошивали ниточки голубых жилок, ресницы еле заметно трепетали.

– Можно не продолжать. Это тот случай, когда биологическая невозможность помножена на математическую невероятность, – заметил он иронически и добавил: – К тому же не в моих правилах выступать в роли заменителя кого-либо или чего-либо.

– А вы думаете, мне нужен суррогат отца?! – Слова она произносила медленно, но очень четко, пытаясь за самоиронией скрыть состояние, в которое ее вверг Брюс – вольно или невольно. Видимо, поэтому эта последняя фраза прозвучала фальшиво-патетически.

Брюс стоял на расстоянии вытянутой руки от кровати, и на его лице можно было прочитать отражение внутренней борьбы. Наконец рассудок взял верх над эмоциями. Он круто повернулся на каблуках и совершенно бесшумно вышел из комнаты.

Дорис медленно возвращалась из полубессознательного состояния и, придя в себя, опять долго не могла понять, где находится. Окружавшие ее вещи о чем-то напоминали, но она не могла сообразить о чем именно. Наконец она вспомнила все, но назвать эти воспоминания приятными было весьма трудно. Хотя кто-то заботливо поил ее прохладной жидкостью, когда она пребывала в беспомощном состоянии. Как: наяву, она ощутила горький вкус таблеток, которые чья-то рука протискивала ей сквозь сжатые зубы. Она отметила, что боль постепенно отступила, и ей захотелось проверить, действуют ли ее руки и ноги.

Дорис резко села в кровати, и оказалось, что только смятая простыня прикрывает ее. Она поняла, что в долгие часы ее беспамятства Брюс был рядом. А почему он проявляет такую подозрительную заботливость? Что им руководит? – думала Дорис. Ее постепенно стала охватывать паника – чем обернется ситуация, в которой она оказалась? Ее глаза остановились на валявшемся на полу весьма откровенном лифчике, который она сбросила перед тем, как залезть под одеяло. Беспокойство Дорис возрастало, все органы чувств напряглись, чтобы не пропустить ни малейшей угрозы, чтобы вовремя уловить первые признаки опасности. Женщина поглядела на свое тело, туго обтянутое простыней. Она отметила стройность бедер и для проверки напрягла их, прижав при этом одну лодыжку к другой. Она себе понравилась, и вдруг ее обожгла мысль, что за истекшие часы он мог ею любоваться сколько хотел. Дорис как бы ударило мощным разрядом тока, она облизнула пересохшие губы и скомандовала себе: «Соберись!»

Взяв пузырек с антибиотиками, она стала читать инструкцию. К сожалению, она не знала, когда принимала лекарство в последний раз и была ли достаточной полученная ею доза. Добровольный санитар не догадался оставить ей записку с указаниями, как поступить дальше. Это усилило ее раздражение.

Свою рубашку Дорис нашла на кресле. Надела ее, и выяснилось, что та едва доходит ей до бедер. В данный момент это не очень ее беспокоило, и она босиком направилась вниз. Но дойдя до половины лестницы, в ужасе остановилась: дверь в маленькую кухню была открыта и около газовой плиты она увидела знакомую фигуру.

– Я услышал, что вы встали, – сказал Брюс не поворачивая головы, наверное кожей чувствуя ее застывший от испуга взгляд. – Как вы себя чувствуете?

Дорис проигнорировала вопрос.

– Что вы здесь делаете? – Ее голос удивил саму Дорис, столько неожиданной злости прозвучало в нем.

Повернувшись, Брюс сделал всего два шага и оказался в гостиной.

– У вас как с памятью, нормально? – поинтересовался он. – Я-то грешным делом думал, что вы хоть спасибо скажете за все, сделанное мною за минувшие сутки.

Лицо Брюса сохраняло бесстрастное выражение, но глаза странно блестели. Он откровенно разглядывал Дорис, переводя взгляд снизу вверх и обратно, подмечая каждую деталь – и пышную копну рыжих волос, совершенной формы ноги, и все остальное, едва прикрытое недлинной хлопчатобумажной рубашкой.

– А может быть, мне все это только кажется, – на всякий случай спросила Дорис саму себя.

Представ в полуодетом виде перед Брюсом, она чувствовала себя ужасно неудобно. Но всячески постаралась выказать внешнее спокойствие. Она осознавала, что обтянутые тонкой тканью рубашки ее груди вызывающе торчат. Глаза мужчины продолжали изучать ее. Дорис сжала зубы, прикусив мягкую и полную нижнюю губу. Сердце ее колотилось так, что ей уже не стало хватать воздуха, все вокруг поплыло.

– Я не просила вас заботиться обо мне, но отвергать помощь тоже было бы глупостью с моей стороны, однако мне трудно восстановить ход событий.

Брюс при этих словах растянул губы в улыбке, которую она тут же окрестила про себя дьявольской.

– Неужели вы вообразили, что я мог воспользоваться вашим состоянием для удовлетворения своих низменных желаний? – Слова прозвучали так осуждающе, что на щеках Дорис выступили пятна румянца. – Позвольте заверить вас, что для меня предпочтительнее, чтобы мои партнерши утром помнили все, что с ними происходило ночью. Хотя не могу не понимать, что вам, конечно, трудно упомнить меняющиеся, как в калейдоскопе, лица ваших партнеров… Но меня-то вы запомните!