Люся, которая всех бесила (СИ) - Тата Алатова

Мир полон извращенцев. Люсю даже передернуло от омерзения.

— Только стриптиз?

— Не только.

— Вот черт. Вы оказывали сексуальные услуги? — уточнила Люся специально под запись, хоть и так все понятно было.

— Оказ-з-зывали, — вздохнула навь.

— Сколько вас было?

— Ш-ш-шес-с-сть.

— Как давно вы там работали?

— Два мес-с-сяц-ц-ца.

— Кто вам предложил работу?

— Арт-директор клуба, Ярос-с-слав С-с-сабунов. Поймал нас-с-с на выходе из-з-з химичес-с-ского ц-ц-цеха. С-с-сказал, ш-ш-што от такой работы наш-ш-ша кож-ж-жа вот-вот облез-з-зет. Мы с-с-сказали, ш-ш-што плевать, нави долго не ж-ж-живут.

— Лет десять, да? — отозвалась Люся. — Достаточно долго.

— Тогда он предлож-ж-жил нам денег.

— Зачем вам вообще деньги?

— У нас-с-с ос-с-сталис-с-сь с-с-семьи.

Много ли они думали о своих семьях, когда травились и вешались?

Люди и нелюди — все одинаково с прибабахом. Любопытно, что бездушные нави заботились о живых родственниках, а вполне одушевленные тупые тетки отказывались от младенцев в роддоме.

Иногда Люся ненавидела всех без разбору.

— Сколько вам платили?

Навь ответила.

Получалось довольно щедро. Уж выгоднее, чем в химическом цехе.

— И что случилось?

— Мы с-с-стали пропадать.

Возможно, прямо сейчас Люсе захотелось вернуться в свою постель и больше ничего не знать. Но это не точно.

Сглотнув, она подумала о том, какой резонанс вызовет эта история, и дышать стало легче.

— Что значит — пропадать?

— С-с-снач-ч-чала пропала Галя. Прос-с-сто ищ-щ-щез-з-зла без с-с-следа. Ее вещ-щ-щи были на мес-с-сте. Мы подумали, прос-с-сто с-с-сбеж-ж-жала. Потом пропал Ваня. И мы наш-ш-шли перья в мус-с-соре.

— Клиентам позволялось убивать навей?

— Некоторые любили играть с-с-с ос-с-синой. Прич-ч-чинять боль. Мож-ж-жет, теряли тормоз-з-за. Мы с-с-самоубийц-ц-цы. Но мы не х-х-хотим умирать.

— Логично, — хмыкнула Люся, больше ничему не удивляясь. — Можешь назвать имена клиентов?

— Нес-с-сколько.

И навь перечислила парочку неизвестных имен и одного владельца бетонного завода. Прелесть какая. Сколько денег ни имей — все равно мало. Надо чуть больше развлечений.

— Что случилось потом?

— Мы х-х-хотели уйти. Нам не дали.

— И вы устроили пожар?

— Обыч-ч-чно мы выс-с-ступали на з-з-закрытых веч-ч-черинках-х-х. Клуб в такие дни з-з-закрывалс-с-ся под ос-с-собых клентов. Но с-с-сегодня — открытая ноч-ч-чь. Много людей. Реш-ш-шили подж-ж-жечь, да. Удрать в с-с-суматох-х-хе.

— Получилось?

— Не з-з-знаю. У меня — да. Других-х-х я потеряла.

— Не хочешь пойти в полицию?

— Неа. У навей нет граж-ж-жданс-с-ских прав. Мы не мож-ж-жем быть потерпевш-ш-шими.

— И что собираешься делать дальше?

— Прос-с-сто быть. У моей с-с-семьи в С-с-сиреневке дач-ч-а. Люди не отлич-ч-чают одну навь от другой.

Остаток дороги Люся продолжала задавать вопросы — навь не отличалась особой разговорчивостью, возможно, потому что обычно никто и не хотел с ней разговаривать.

Высадив ее возле Сиреневки и развернувшись, Люся открыла все окна, с наслаждением втянула носом морозный воздух. В салоне пахло подвалом. Потом остановилась на обочине и скинула аудиозапись Зорину. Вылезла из машины, прошлась туда-сюда, досадуя на то, что забыла трость. Позвонила ворчливому бояну.

— Что? — недовольно спросил Зорин, и не думая здороваться.

— Олежка, у нас супер-пупер-бомбический материал.

— Я догадался, — вздохнул Зорин, — четыре утра.

— Ты же любишь рано вставать! Я скинула тебе интервью с навью-проституткой, которая рассказала о том, что добропорядочные жители нашего города убивают их во время секса.

Долгое молчание ей было ответом.

— Люсь, — наконец отмер Зорин, — где ты берешь такие сюжеты? Ты по ночам спать не пробовала? Это очень просто: закрываешь глаза вечером и открываешь утром. И никаких навей! Никаких проституток!

— Не бухти. Интервью надо расшифровать и состыковаться с Носовым. У него должны быть фотки с пожара.

— Еще и пожар?

— Еще и пожар, — согласилась Люся оживленно. — А потом Ветров оторвет нам всем головы, потому что видовики наверняка не хотят огласки. А вот хрен им. Эту песню не задушишь, не убьешь!

— А нам-то за что? Нет, Люсь, ты шеф, на тебя и шишки.

Вот что значит — командный дух.

Когда Люся вернулась домой, Нина Петровна уже варила овсянку на воде.

— Люсь, а Люсь, — протянула она, не удивившись такому явлению, — у вас на портале написано, что в клубе «Вишенка» пожар, подробности скоро. Сильно сгорело, не знаешь?

— Полыхнуло от души. А вы что, собрались на танцы?

Нина Петровна помолчала, ловко кромсая ананас на крохотные кубики.

— Витькин клуб-то, — неохотно сказала она.

— Какого еще Витьки? — не поняла Люся, медленно соображавшая с недосыпа. — По документам — какой-то Глеб Терентьев.

— Ну да, Глеб. Одноклассник моего Витьки.

И тут Люся едва не села мимо стула, в последнее мгновенье только скоординировалась.

— В смысле — ваш Витька? Ветров? Бывший губернатор? Отец Павла?

— Прикупил лет десять назад на сдачу от продажи торгового центра.

— Так, — растерянно произнесла Люся. Ветров-старший в Москве. Ветров-младший только приехал. Очевидно, клубом занимался этот самый Глеб Терентьев, но насколько отец и сын были посвящены в подробности управления?

Судя по ночной оговорке на кухне — всякое может быть.

Доказать причастность Ветровых к «Вишенке» будет сложно, но, наверное, можно. Носов и не такое доказывал.

Вопрос в том, что теперь делать с этой информацией.

Глава 11

Так ни до чего и не додумавшись, Люся прибегла к испытанному средству при всяких невзгодах: просто пошла досыпать. У нее слипались глаза, и было немного совестно перед Ниной Петровной: та ведь ничегошеньки не знала про навей, только про пожар в клубе.

Основной материал выпустят через полчаса, не раньше.

Рассказала бы соседка про сына, если бы прочитала про убийства?

Переодевшись снова в пижаму, Люся зашвырнула джинсы и свитер в гардеробную, забралась под одеяло и мрачно подумала, что ни за что не уснет. И вырубилась, едва уткнушись в подушку.

А проснулась от резкой вспышки головной боли, едва не взорвавшей ее мозг изнутри. Из комнаты будто выпустили весь воздух. Задыхаясь, Люся в ужасе открыла глаза, едва преодолев неистребимое желание спрятаться. Еще мгновение — и исполнился бы самый страшный страх подросткового возраста: она бы перекинулась при посторонних!

Ветров стоял в изголовье кровати, и от него исходили такие густые волны гнева, что