В лапах страха - Александр Юрин

— Ты в своём уме? — с трудом выдавила из себя Марина.

— Да, — Светка пожала плечами, равнодушно посмотрела на барахтающегося в луже малыша. — А чего в этом такого?

Юрка окончательно запутался в складках своего скафандра, а мамочка отчего-то упорно не желала приходить на помощь.

— Это исключено, — произнесла Марина тоном, не терпящим возражений и, спохватившись, вытащила Юрку за руку из грязи. — Ты-то ещё чего на ногах не стоишь?! Ну ни дня без происшествий!

— Я не специально, — надулся Юрка.

Светка невольно прыснула.

Марина кое-как смахнула грязь, в большей степени размазав её по синтепону курточки; потом просто махнула рукой: мол, чего зря стараться, вечером и того хуже будет.

— Мы к ночи обязательно вернёмся, — сказала Марина, когда они возобновили движение. — И будет лучше, если в квартире никого, кроме тебя и Юрки не окажется. А ещё лучше, если вы к этому времени соизволите улечься спать.

Светка кивнула и отделилась от процессии.

— Ты всё поняла? — крикнула вслед Марина, на что девочка лишь помахала рукой.

Марина шла под мелким дождём размеренной, никуда не спешащей походкой. Только что она вышла из аптеки, и на языке всё ещё вился горьковатый привкус лекарства. Марина предпочитала грызть таблетки. Непонятная, труднообъяснимая привычка, корнями уходящая в заоблачное детство, в те времена, когда от всяческих недугов и мук детей заставляли сосать анальгин. Однако от душивших сознание спазмов это не помогало уже тогда. Скорее даже наоборот, способствовало укоренению странных образов и теней, неподвластных и невидимых никому другому.

Марина не могла с уверенностью сказать, откуда они являлись и на что именно походили. Нет, они не хлопали перепончатыми крыльями, наподобие тех тварей, что приподнимали над кроватью ещё никому неизвестного Говарда Филиппа Лавкрафта, в бытность того впечатлительным мальчиком вундеркиндом; они не шептали на ухо всяческие гадости, чем знамениты мистические голоса Стивена Кинга, доводящие его персонажей до умопомрачения; они не советовали и не предрекали, как то повелось в чреде писателей мистиков. Нет, тени просто приходили и уходили, не подчиняясь никакой логике или закономерности. Между маленькой Мариной и тенями образовался своеобразный симбиоз, который с годами лишь креп, в результате чего отмахнуться от навязчивых паразитов становилось всё труднее и труднее. Скорее всего, если бы в те далёкие времена церковь не находилась под запретом, у Марины бы диагностировали одержимость, как только всё началось. Именно так и никак иначе, потому что внутри маленькой девочки уже тогда поселился некий зловредный демон, готовый в один прекрасный момент породить на свет божий зверя.

Марина притормозила на светофоре, неприятно поморщилась, ощутив кожей лица ледяную дорожную морось, летящую во все стороны от чумазых автомобильных тел. Казалось бы, таблетки должны напрочь отбить всяческие чувства, замочить их в самом зародыше, однако на деле, туманилось лишь сознание, а инстинкты, напротив, — обострялись вплоть до животных.

Запищал звуковой сигнализатор светофора, оповещая о свободности пути.

Марина подождала, пока осядет густая морось, и рысью перебежала улицу.

Каждый день она описывала этот незавершенный полукруг, что замыкался вечером в новостройке жилого комплекса Братиславский, на южной оконечности города, в совершенно другой реальности.

Обычно Глеб выезжал на Черновицкую, затем кружил по переплетениям многочисленных «линий», каким-то непостижимым образом выруливал на Ленком и тормозил у здания 44-ой школы, куда Светка продолжала ходить даже не смотря на переезд. Выгружал её с детьми и укатывал на работу. Она отчитывала дочь, вела сына в сад за школой, снова петляла по «линиям» и, выбравшись на Гагарина, шла во дворы улицы Полетаева, к месту своей работы — конторке «Видикон». Вечером забирала Юрку, если никто больше не додумывался, по Островского выходила на Братиславскую, и круг замыкался. Своего рода, путь, заключённый внутри окружности, что сдерживала человеческую сущность.

«А мы сами, насаженные на штырьки фигурки, как в настольном футболе или хоккее. Для восприятия доступно лишь оперативное пространство, ограниченное длиной шарнира, связанного с ручкой… Но вот чьи пальцы держат за эту самую ручку? Вопрос не из лёгких, — Марина зажмурилась на ходу, силясь совладать с дурнотой в голове. — Что-то вертит ручки и наблюдает за процессом взаимоотношений, за социальным градусом, за тем, как мы все день изо дня друг друга унижаем. Однако порой случается, что одна расхлябшая фигурка слетает со штырька — она летит за ограждение и падает на пол, не в силах пошевелиться, потому что начинает видеть мир таким, какой он есть… Каким он сотворён изначально. И то, что протянуло клешню, чтобы водворить на место. Но это уже не имеет значения — данный процесс называется смертью. Поэтому лучше не выглядывать за ограждение — мало ли что может поджидать там, с другой стороны… А уж выкинет, так выкинет — куда от этого деться?»

Горечь прошла. Лекарство соскользнуло с языка, прокатилось вниз по носоглотке, растворилось в желудке и теперь неслось по артериям, ублажая урчащего в голове зверя.

В детстве мама заставляла маленькую Марину пить противный травяной отвар. Не то корень какой-то солодки, не то ещё дрянь какую… Якобы, это сродни успокоительному. Только проку от подобного зелья никакого не было. С подобным же рвением можно поить больного нефролитиазом уксусной кислотой или ацетоном, в надежде избавить того от камней в почках. Вряд ли это принесёт ожидаемый результат, но процесс поглощения активной жидкости, думается, вызовет ни с чем не сравнимые ощущения.

От солодки было расстройство желудка — от ацетона тоже, скорее всего бы, стошнило, причём теми же самыми камнями с почками в придачу! Но с маленькой Мариной и впрямь было что-то не так. Бабка, пока оставалась в разуме, постоянно твердила, что нужно вести ребёнка к священнику. Какому-никакому, лишь бы очутится в храме господнем. Одно это уже может сыграть знаковую роль. Однако Марина не понимала, что именно должно произойти с ней в церкви. Вдруг ей сделается дурно, и она умрёт?.. Но возможно, ничего не случится, а все окружающие будут наперебой тыкать в неё пальцами и смеяться. Просто так, забавы ради — им ведь невдомёк, что зверь сбежал, испугавшись могущества бога… или чего там…

(а, может, это и есть сам бог?)

Оказаться выставленной на всеобщее посмешище, в понимании маленькой Марины, казалось куда более тяжким испытанием — самым, что ни на есть линчеванием! — нежели обрести истину творящегося в действительности безумия. А как-то иначе происходящее с собой Марина охарактеризовать не могла. Она нутром чувствовала постороннее присутствие. Что-то выжидало подходящего часа. Оно не спешило. Оно просто питалось страхами девочки, не желая себя выдавать. Но маленькая Марина знала про это, и это знало, что Марина знает. Лишь много позднее Марина поняла, что с визитом в церковь многое в её жизни могло бы измениться. Но как бы она сама со всем этим справилась?.. Выжила ли бы? Сохранила бы здравым рассудок? Обрела бы веру?..