Мифы и легенды народов мира. Том 10. Восточная и Центральная Азия - Татьяна Редько-Добровольская

— Как нельзя более устал я в эту ночь!

Увидав его, Гекше–Амурчила в испуге поспешно вернулась домой.

Разошлись по домам все триста языков живых существ, поднялась на небо и белая небесная дева, Арья–Аламкари. Тогда восходят на Куселенгский холм–обо жребьеметатели, Моа–Гуши и славный Дангбо, и ждут знамения: сбудется ли все, что предсказали они?

И в надежде, что сбудется, разошлись и они…

7. Рождение Гесера

Когда Гекше–Амурчила возвратилась домой, она вдруг так располнела, что не в силах была ни стоять, ни сидеть. Пятнадцатого числа утром старик берет свой силок и собирается отгонять скот, но перед самым его уходом Гекше–Амурчила говорит ему:

— Зачем ты уходишь? Во мне как будто бы раздаются детские голоса: я очень боюсь оставаться одна — побыл бы ты сегодня со мною.

— Если я буду все время сидеть около тебя, — отвечает ей старик Санлун, — то кому же добывать оготона и присматривать за двумя–тремя моими скотинами; а не добывать оготона, так чем же и кормиться?

Не согласившись остаться дома, старик ушел, поставил силок и, добыв семьдесят оготонов, принес их на спине в юрту, свалил и, присев, радостно подумал: «По сравнению с прежними днями сегодня я добыл слишком много; должно быть, и в мой дом пришло счастье!»

Санлун прибрал оготонов и опять ушел.

После полудня, уже под вечер, во чреве матери стало вдруг раздаваться пение детских голосов. Один голос поет так:

— Вот возрождаюсь я, Боа–Данцон–Гарбо. Тело мое хрустальное, зубы белоснежные, голова — птицы Гаруди с кудрями злато–желтыми, а по концам волос у меня как будто рассыпаны цветы с дерева Ута. А возродившись, я сделаюсь властнейшею высших тэнгриев.

Другой голос поет:

— Вот возрождаюсь я, Арья–Авалори, все озаряющая ясным светом, палево–красноликая. Сверху я как человек, снизу — как змей, царь драконов. А возродившись, я стану владычицей преисподних драконовых ханов.

Поет затем третий голос:

— Возрождаюсь я, Чжамцо–Дари–Удам–Уткари белоснежная, сиянье которой осияет десять стран света. А возродившись, я буду владычицей фей–дакинисс десяти стран света.

Послышался и еще один голос:

— Возрождаюсь я, Гесер–Гарбо–Донруб. Верхняя часть моего тела исполнена признаков Будд десяти стран света, средняя — четырех великих тэнгриев, нижняя — великих царей драконов. А возродившись, буду я милостивым и премудрым Гесер–ханом, государем сего Джамбутиба.

— Увы мне, горе мне, — стонет мать. — Как это могло случиться, что мною зачаты и рождаются Будды? Мною, которая, по ненадобности и простым–то смертным, изгнана в пустыню у слияния трех рек? Вернее, что зачала я и рождаю демоново отродье.

— Вашему негодному отцу, — продолжает она, — вашему отцу, старику Санлуну, не до того, чтоб еще вас няньчить: его самого–то некому кормить. И не то что вас вырастить и воспитать, он и меня–то не в силах прокормить в этой черной полуюрте с птичье гнездо.

И она порешила выкопать девятиалданным[34] железным колом для рытья корней растения гичи–нэнэ яму на всех четырех сразу:

«Вот где я вас убаюкаю!» — думала она, как вдруг раздался голос:

— Матушка, пропусти меня! — и из ее темени выпала несравненной красоты Боа–Данцон–Гарбо и тотчас же неуловимо ускользнула от матери. Пока та напрасно пыталась ее поймать, от вышних тэнгриев подали в полной упряжи хрустального слона. Загремели тимпаны и барабаны, зажглись жертвенные пахучие свечи, и под звуки тимпанов и барабанов малютку посадили на слона и унесли в небеса.

— Милая моя оказалась настоящим божеством, — в слезах причитает мать, а в это время опять раздается голос: «Сестрица, пропусти меня!»

Приподняв правую руку, мать сдавливает себе темя, а в это время у нее из правой подмышки выпадает ребенок. И этот ускользает у нее из рук, и его она не может поймать, а тем временем из глубины океана царь драконов подает для него, как и для первого малютки, хрустального полуслона–полульва, также в полной упряжи. Гремят тимпаны и барабаны, возжигаются пахучие жертвенные свечи, и драконов царь уносит малютку и вселяет в глубины океана.

— Сестрица, пропусти меня! — опять раздается голос.

Мать, стиснув подмышки, обеими руками сдавила темя, и у нее из пуповины выпал ребенок, еще прекраснее двух первых, и, так же как и тех, не удержать его матери. Пока она тщетно пыталась это сделать, дакиниссы десяти стран света подали в полной упряжи бирюзового слона. Зажглись благовонные жертвенные свечи. Ударяя в литавры и барабаны, дакиниссы десяти стран приблизились к малютке, подхватили его и унесли.

— Увы мне, горе мне! — причитает мать. — Малютки вы мои, что я наделала? Ведь сущею правдой оказались ваши уверения, что вы хубилганы Будд. Как же я посягнула вырыть яму на всех вас четверых? Не то что закопать, но хоть бы одного из вас на прощанье довелось рассмотреть хорошенько, обнять, приголубить! О, детушки мои родимые, что же я наделала?

И во время этих причитаний раздаются слова:

— Сестрица! А каким способом мне пройти?

— Проходи, родимый, положенным путем! — отвечала мать, вскрикнула и тотчас же родила естественным образом.

Родился же вот какой ребенок: правым глазом смотрит искоса, левым — вдаль; правой рукой замахнулся, левую сжал в кулак; правую ногу приподнял вверх, левою — как будто топнул; все сорок пять белоснежных зубов прикусил.

— О горе! Что будет со мной? Как видно, предыдущую тройню я родила настоящими хубилганами Будд, почему и не удержала, а теперь родила я, и, должно быть, удержу вот это лишь демоново отродье, ребенка греха.

— Чем бы тебе, мой родимый, перерезать пуповину? — И с этими словами она достала из–под подушки большой нож с двумя лезвиями и принялась резать его пуповину.

— Этот нож не годится для пуповины! — говорит ребенок. — Тебе, матушка, не справиться с моей пуповиной этим твоим ножом: ее нужно резать черно–острым камнем, который к югу от нас, в море–океане. Этим камнем режь и приговаривай: «Крепче камня будь крепок, родимый мой!» Перевязывай потом белой травкой и приговаривай: «Гуще белой травушки плодись родимый улус у любезного!»

Мать завернула ребенка в полу своего халата и побежала; подняла она со дна морского черно–острый камень и отрезала им пуповину, а отрезая, приговаривала по сказанному. Перевязала затем пуповину белой травой, а перевязывая, сказывала тот самый йороль — слово заветное.

Но, перерезая пуповину, мать отморозила себе мизинец, так как при появлении Гесера на свет вдруг пошел мелкий моросящий дождь. Отморозила и плачет:

— Вот я ознобила себе мизинец из–за пуповины этого злосчастного ребенка, грехом зачатого.

— Не бранись, родимая, и не плачь! — говорит ребенок. — Опусти свой мизинец в море — посмотри, что будет.

Мать послушалась, опустила палец в море, и он опять приобрел прежний прекрасный вид. Пошла она с ребенком на руках, а на дороге и говорит:

— Где мне баюкать тебя, родимый мой? Убаюкаю тебя вот в этой яме! — Но приподнятый было ребенок вырвался у нее из рук. Мать опять поднимает его на руки, но тот вырывается со словами:

— Родимая моя! Ведь правый–то глаз мой косо смотрит оттого, что я косо смотрю на демонов–элиэ и шимнусов. Левый же глаз мой взглядом устремлен вдаль потому, что я проницаю вдаль и эту, и будущую жизнь. Правой рукой я замахнулся в знак того, что прочь смахну всех супостатов, а левую сжал в кулак в знак того, что всех я буду держать в своей власти. Приподнял я правую ногу в знак того, что подниму я правую веру, а левой топнул я в знак того, что уничтожу и попру ногами своими всех неправоверных, еретиков. Я родился со стиснутыми сорока и пятью белоснежными зубами в знак того, что окончательно сокрушу я силу и величие злых шимнусов.

— Ах, горе мне! — забранилась мать. — У людей коли родятся дети, так родятся, бывало, уткнувши два безымянных пальца в нос и с закрытыми глазами. Почему же я–то родила вот этого злого на язык болтуна таким драчуном и спорщиком с самого рождения?

В то время как мать бранится, домой возвращается Санлун, и ему слышится, будто раздается женский голос вперемежку с ревом тигра. Санлун возвращается со скотом. На спине он тащит десяток оготонов, а свободной рукой волочит свою девятирядную железную ловушку.

— Что тут такое? — спрашивает он.

Тут напускается на него Гекше–Амурчила:

— Злой черт, иссохшая, несчастная кляча! Не просила ли я тебя побыть сегодня со мной? Сию минуту у меня поисчезали кто куда три ребенка: известно, что когда возрождаются настоящие хубилганы Будд, то они или восходят на небо, или ниспускаются к драконовым царям, или восходят в область дакинисс. И эти вот так же: не успела я даже их сосчитать, как они поисчезали кто знает куда, упоминая то вышнее небо, то преисподних драконовых царей, то дакинисс десяти стран света. А сейчас вот, негодная ты кляча, не успела я родить вот это демоново отродье, как он уже, кажется, готов схватить меня и съесть. Убери его прочь, совсем!