Ад - Алексей Кацай

— Спокойно, — повторил я, пытаясь подняться и снова падая на колени.

Прикоснулся к плечу девчонки. Потряс ее. Она не реагировала. Переполнившись отвращением к самому себе, я размахнулся и влепил ей крепкую пощечину. Она икнула, изумленно уставилась на меня и попробовала что-то сказать. Но я прижал палец к ее губам и прошипел:

— Тс-с-с! Говорю же, спокойно. Бери носилки — потащили дальше. Уже недалеко.

Девчушка быстро-быстро закивала головой, в последний раз всхлипнула, взглянула на свои ладони, избегая смотреть на раненого, и тут же вскочила.

Никогда раньше я не представлял, что человек может быть таким тяжелым: только-только мы подняли носилки, как мне показалось, что сейчас я погружусь в землю, по меньшей мере, по колено. Но ничего — не погрузился. Наоборот, покачиваясь, побрел к заводоуправлению, напрягая руки, покрытые набухшими венами, и пряча опущенное лицо как можно больше между плеч.

Едва мы поравнялись с милиционером, как тот скользнул по нам равнодушно остекленевшим взглядом. И снова отвернулся. Из меня словно воздух выпустили, и я почувствовал, что сейчас упаду. На мое счастье из дома вышло несколько парией, а один из них, внимательно вглядевшись в раненого, ойкнул и подскочил к нам. За ним побежал и второй. А я даже не почувствовал никакого облегчения после того, как они забрали у нас носилки и рысцой побежали с ними к заводоуправлению. Девушка тихо, будто призрак, поплелась следом и, не оборачиваясь, исчезла в черном проеме выбитых дверей. Как и не бывало ее.

Взглянув вверх на кривой красный крест, я понял, что мне тоже кое-что надо сделать в этом временном учреждении, но, подумав, все-таки не рискнул появляться в человеческом водовороте. Довольно с меня хренаций-ситуаций. Надо рвать когти отсюда. И не потому, что я кого-то боюсь, а потому что где-то в разрушенном городе, под слоем кирпича, бетона и арматуры лежит Лялька. Живая и теплая. Хватает ртом пыльный воздух и приглушенно кричит, стараясь ослабевшим голосом пробиться сквозь взбесившиеся камни к своему сумасшедшему Волку. И крик тот становится все тише… тише… тише…

Я так выразительно представил себе эту картину, что даже застонал, упершись лбом в шершавую стену. Голова шла кругом. Перед глазами плыли какие-то зеленоватые пятна. Тошнило. Но нужно было идти. Нужно!.. Я за какое-то неуловимое мгновение успел навсегда возненавидеть это слово, но оно уже выкручивало мои суставы и заставляло передвигаться вдоль стены, вдоль накренившейся бетонной изгороди, к поваленным воротам.

На площади перед ними стояло несколько машин. Впрочем, «стояло» — это было явное преувеличение. Опрокинутая колесами вверх паламаренковская «Таврия» напоминала собой жука, поваленного на спину. Казалось, что она сейчас зашевелит колесами и завертится на месте, пытаясь перевернуться и поползти на поиски хозяина. Впрочем, машина тому была уже совсем ни к чему…

Старенький «УАЗик» своим помятым и уже навсегда курносым носом прислонился к наклоненному бензовозу, а рядом печально замер зеленый автобус с разбитыми стеклами. За ним я увидел запыленный белый микроавтобус. Марки «форд». Он выглядел бы празднично, если бы не побитые фары и не погнутое левое крыло. Дверца со стороны водителя была приоткрыта.

Мне показалось, что я быстро-быстро побежал к нему. Но на самом деле я еле переставлял ноги. Впрочем, до «форда» добрался. И даже успел сесть за руль, громыхнув дверцей. Мне бы сразу сорваться с места, тем более что ключи торчали в панели, но я решил минутку отдохнуть, ощутив уютную и явно не шедшую окружающему бардаку комфортность сидения.

«Ну, Виталий Владимирович, ну, Иван Валентинович, — думал я, — благодарю вас за авто! А за угон извиняюсь. Долг отдам тем, что напишу про вас самую лучшую статью, которую когда-нибудь видела украинская пресса. Спасибо, спасибо огромное, господин Мирошник! Благодарствую, господин Пригожа!»

И накаркал… Пригожа с Мирошником вынырнули на заводскую площадь из-за дальнего угла админздания. Я увидел их только тогда, когда они уже подходили к автобусу. Можно было, конечно, спокойно выйти из автомобиля, извиниться и попросить подвезти до города. За червонец, скажем. Но они — я был уверен в этом! — контактировали с Мельниченком и, наверное, уже все знали о произошедшем во время землетрясения. А о моем вкладе в последние события и подавно. С соответствующей интерпретацией фактов.

Для очередного бегства сил у меня уже не оставалось. О том, чтобы пробиваться с боем, вообще не могло быть и речи. Для применения хитрости голове требовался хотя бы получасовой отдых. А на счастливый случай (скажем, они не видели ни Мельниченка, ни Гречаник, ни их людей) я решил не полагаться. Что-то подсказывало мне, что полоса везения заканчивается. Впрочем, какая-то часть везения еще присутствовала, поскольку Пригожа с Мирошником так были увлечены разговором, что на микроавтобус совершенно не обращали внимания. Поэтому, вспоминая дьявола, черта и чью-то мать, я полез за задние сиденья, надеясь, что меня не будет видно в конце салона. Забился в щель за спинками высоких кресел и притих, пытаясь сдержать стук своего сердца.

3

Если вам кто-то будет доказывать, что «форд» — очень удобный микроавтобус, то пошлите его ко всем чертям. По крайней мере, скажите, что места между спинками передних сидений и сидениями задними абсолютно не продуманы конструкторами. Прилечь и расслабиться там может разве что пятилетний мальчонка, а не сорокалетний мужчина в полном расцвете сил. Пусть даже покрытый ожогами, ранами, царапинами и грязью. Эта едкая грязь особенно меня доставала: она разъедала кожу и испарялась вместе с сукровицей. Эстет Мирошник сразу же ощутил это и недовольно пробормотал:

— Слушай, Иван, что-то вся наша машина не бензином, а какой-то пакостью воняет.

«Сейчас обернется», — затаив дыхание, съежился я. Но, на мое счастье, Пригожа перебил его:

— Выкинь из головы. Сейчас все и вся этой пакостью пропиталось. Может, от тебя воняет, может, от меня. Не разберешь. Да и наездились мы сегодня сколько!..

Машина медленными рывками тронулась с места. Двигатель стучал. Что-то терлось об колесо с левой стороны борта. Пригожа выругался:

— Черт его возьми! Только недавно вам тачку купили. И надо же было в такую передрягу попасть!

— Это еще не передряга, — мрачно отозвался Мирошник. — Передряга начнется тогда, когда к нам высокое начальство из Киева прорвется. Когда оглядятся и разборки начнут устраивать. Когда Паламаренка будут хоронить. Может статься, как героя…

«Форд» медленно волочился по дороге, время от времени объезжая невидимые мне преграды. В салоне наступило непродолжительное молчание.

— Ну и что? — в конце концов нарушил его Пригожа. — Положим и мы цветы на его могилу.

— После того, как ты его перед народом позорил?

— Ну и что, — повторил Пригожа. — Про покойника или хорошо, или ничего. Будем благородными. Избиратель это любит.

— Тебя команда паламаренковская с грязью смешает.

— Это мы будем посмотреть. У них не было запасного варианта, и ставить им сейчас не на кого.

— Найдут. Ты же должен понимать, что выборы будут перенесены.

— А вот здесь, Виталик, собака и зарыта, — почти пропел Пригожа. — Пока в городе — каша, мы ее варить и будем. Поднимай всех, кого можно. И в Гременце, и в Киеве. Надо доказать, что выборы переносить нельзя. Было два кандидата. Один выбыл по независящим от нас обстоятельствам. Закон этого не запрещает. — И он добавил поучительно: — Все должно быть по закону. Об этом и Мельниченко говорит. Нам у него еще многому учиться надо.

— Мельниченко, Мельниченко!.. Мы еще с ним хлебнем горюшка. Вспомнишь мои слова.

Если до этого Пригожа разговаривал как-то иронично-приветливо, то теперь в его голосе прорезались металлические нотки.

— Без тебя знаю. Но сейчас он мне нужен. — Иванушка подчеркнуто громко произнес слово «мне». — Кстати, видел, как он прибрал спасательные работы к своим рукам? Школа!.. Всем кажется, что он самый главный. Однако, что самое интересное, ни за что же не отвечает, редиска! Но будь уверен, Тамара все распишет как нужно. Повезло ему с боевой подругой: все время рядом, только что в рот не лезет. А где же твои архаровцы, как говорил покойный, земля ему пухом?

— Яременко с Бабием на Юнаках работают. Делают, как докладывают, репортаж столетия. Я их видел, когда ездил туда, чтоб своей дуре приказать сидеть на месте: они там, возле бабы, собрались с утра митинг протеста устроить по поводу сатанистов, ну и попали в землетрясение… Впрочем, хорошо еще, что на открытой местности.

Пригожа так резко затормозил, что меня вдавило в спинки кресел.

— Как на Юнаках?! Ты что, Виталий, с ума сошел? Они же должны быть возле меня! Тамарина газетка — чепуховина, если ты меня в эфир запустишь в нужном ракурсе!.. Нет, Виталий, ты даешь! Возьми себя в руки: стихия — стихией, но наше главное землетрясение — это выборы.