Ад - Алексей Кацай

Кроме мэра, как оказалось, положение дел понимал и бывший редактор «Свободы Плюс».

— Потом, — заскрипел он после короткой паузы, — исчезновение связи по всему городу. Ну, сотовая — это такое. Что-то эфирное, эфемерное и поэтому — ненадежное. А обычная, устаревше-релейная? Может, кто-то под эти события и с ней балуется? Кстати, я узнавал, вчера и телевизоры в городе не работали: твоя Яременко так и не смогла в эфире покрасоваться. Но это — ерунда, потому что — последствия. А не ерунда — пик аварий: пожар этот на нефтеперерабатывающем. Однако здесь наш «кто-то» явно перестарался: что-то не учел с той впадиной, в которую резервуар съехал. Делай выводы, старик. У них совсем крыша поехала. А ты говоришь — совесть, — и Алексиевский презрительно фыркнул.

Мне почему-то вспомнились световые эффекты, с которых начались все эти события. И еще я подумал о том, что во время пломбирования полигона Мельниченко мог находиться на нем. Чем он там занимался?.. Я вздрогнул. Кажется, паранойя Алексиевского становилась заразной, а с этим я согласиться никак не мог и поэтому громко сказал:

— Это все, конечно, убедительно. Для какого-нибудь дешевенького триллера. Но ты предполагаешь присутствие в Гременце такого накала страстей, которое не снилось и древнегреческим трагикам. Проще на мир надо смотреть, Алексиевский, проще. С таким вдохновением и за президентство не борются, а не то что за какой-то средний украинский город. И, кроме того, осуществление твоего сценария предполагает наличие целой диверсионной сети, содержание которой, согласись, не под силу не только удачливому предпринимателю, но и депутату Верховной Рады.

— Не забывай, что этот депутат имеет большие связи в СБУ.

Я развел руками:

— Ну, Алексиевский!.. Я знаю, что ты не любишь КГБ, ФСБ, СБУ, ЦРУ, Моссад и прочие соответствующие учреждения. Но не до такой же степени!

Алексиевский молчал, уставившись на красную урну, из которой еще струился сизоватый дымок от его окурка. Я проследил за его взглядом и тоже замолк. Из-под урны и дальше, из-под кустов, где еще чуть шевелилась исчезающая ночная мгла, по земле растекался тоненький слой серебристой дымки. Казалось, он немного мерцает, просачиваясь сквозь асфальт и пожелтевшую траву на поверхность этой планеты. На свету дымка исчезала, но ощущение ее присутствия сохранялось.

— Явление десятое, — хрипло пробормотал Алексиевский, — те же и Мартын с балалайкой.

Я медленно наклонился и осторожно — очень осторожно! — погрузил свою измазанную сажей руку в призрачный свет, чуть колышущийся под чахлой лозой дикого винограда. Ничего не произошло. Лишь кончики пальцев ощутили легенькое покалывание, да во рту почему-то стало немножко кисло.

— Ну вот, Роман, ты и сам ее увидел… Это то, о чем я тебе вчера рассказывал, — нервным шепотом выдавил из себя Алексиевский и вдруг зашипел: — Слушай, кончай ты экспериментировать!

Я вытащил руку из дымки и поднес ее к глазам. Казалось, пальцы мои выделяют пар, словно облитые теплой водой на жестоком морозе. Чудеса какие-то!..

Мимо беседки протопал весь поглощенный своими заботами мужик в синем комбинезоне, прожженном на колене. Увидел нас и остановился, полуобернувшись. Почти одновременно из входа в цех вынырнул козацкоусый дежурный. Заметив мужика, он заорал:

— Семен, Семен, чертовщина какая-то! Я процесс останавливать буду. Все приборы словно взбесились. — И как-то жалобно добавил: — Ничего не понимаю!.. Иди-ка, поможешь.

— Не могу, Серега. Мне приказали Паламаренка отыскать. Он где-то здесь болтается. Кстати, ты его не видел?

— К чертям собачьим твоего Паламаренка! Я же сам не справлюсь!

— А вон — парни. Пусть помогут, — и мужик, сверкнув покрасневшими глазами, сорвался с места.

Дежурный растерянно хлопнул себя руками по бедрам и закричал Алексиевскому:

— Эй, борода, иди на вентиле постоишь!

Тот посмотрел на притихший, с надежным фундаментом, цех, перевел взгляд на загадочную дымку и произнес, отводя глаза в сторону:

— Ты, Роман, того… Разберись. А я пойду, это, человеку помогу.

И быстренько побежал к цеху, забыв на лавке свой имиджевый портфель.

Я остался один. Вдали что-то гудело, постукивало и потрескивало. Были слышны приглушенные расстоянием голоса и рев двигателей. В темных тенях около серых сооружений поблескивала серебристая дымка. Переплетение труб над цехами казалось переплетением окаменелых драконов далекого праархейского периода, на которое с высоты сочился тусклый медленный свет умирающего светила. А изнутри меня холодило ощущение предельного одиночества и такой же растерянности.

Еще раз бросив взгляд на дымку, я решил, что мне обязательно нужно сбегать на пожарище, узнать состояние дел и, если оно более-менее нормально, сгонять в город. Узнать, в конце концов, что-нибудь про Беловода и каким-то образом передать информацию в Киев. Но это — потом. Сначала нужно было сфотографировать феномен. Фотоаппарат должен находиться в портфеле Алексиевского.

И он был там. Даже с новой пленкой. Я сделал несколько кадров вплотную к дымке, а потом отошел подальше, почти к желтой двери, про которую говорил дежурный. Издали дымку было плохо видно, но мне показалось, что она начала не то чтобы сгущаться, а скажем так: уплотняться. Что же это за аномалия такая, черт ее возьми!

Присмотревшись к беседке, я убедился, что мне не показалось: дымка начала подниматься вверх, окутывая железный каркас легким прозрачным туманом, который едва колыхался и струился по железу. Чтобы вся эта картина попала в кадр, я отошел задом к приоткрытой двери и чуть не упал, споткнувшись о металлический порожек. Резко обернувшись, я присвистнул: в полутьме коридора было видно, что его свежеокрашенные стены чуть фосфоресцируют, отбрасывая неверный свет на ступеньки марша, ведущего куда-то на второй этаж.

Быстро сделав кадр, я вошел в помещение и посмотрел вверх. Там еще было полутемно: туда туман пока не добрался.

Рядом были еще одни двери, и я приоткрыл их, попав в большое помещение, по самую крышу набитое какими-то цилиндрами, трубами и вентилями. Дымка здесь стлалась только по полу, кое-где пузырясь небольшими холмиками с размытыми краями. Я уже было поднес фотоаппарат к лицу, когда услышал в помещении голоса. Что-то в их тоне насторожило меня, и поэтому я осторожно, прячась за трубами и цилиндрами, двинулся в направлении звуков.

Разговаривало двое. Выглянув из-за огромной облупленной камеры, я увидел Паламаренка со злым разгоряченным лицом и энергично жестикулирующими руками. Рядом с ним, спиной ко мне, стоял человек в неуклюжем пожарном костюме, нивелирующем все особенности мужского телосложения. Голову его покрывала каска, а правая рука, в которой что-то поблескивало, была заведена за спину. Паламаренко и неизвестный были так увлечены разговором, что не обращали внимания на дымку, в которую уже погрузились ступни их ног. Прячась за оборудованием, я подобрался еще ближе.

— Передай ему, — шипел от какой-то непонятной мне злости Паламаренко, — что ничего у него не выйдет. А если я узнаю, что он причастен к исчезновению Беловода, то поставлю на нем крест. Огромный осиновый крест.

Услышав фамилию профессора, я замер и весь превратился в слух.

— Ну какой же вы горячий, Олег Сидорович, — покровительственно и одновременно с этим насмешливо произнес пожарник, едва покачиваясь на носках ботинок. — Из-за чего такой сыр-бор? Ведь все можно решить в рамках общего взаимопонимания. Более того. Меня просили передать, что для вас возможен карт-бланш на выборах в обмен на документы…

— Да нет их у меня! — заорал Паламаренко. — Нет! А если б даже и были, то хрена б вы их получили!.. Хватит! Сегодня же сделаю заявление для прессы и покончу с этим раз и навсегда. Пусть даже и мэром не стану…

Пожарник угрожающе замер.

— Не спешите, Олег Сидорович. Ведь вы сами говорили про большой осиновый крест. А его в самых разных местах ставить можно.

И он медленно вытянул руку из-за спины, в которой наконец я различил небольшой тусклый пистолет. Меня передернуло, и я, бесшумно выскользнув из-за труб, несколькими большими прыжками преодолел расстояние до мэра и пожарника.

— Милиция! — зарычал мой голос, а рука всадила ребро фотоаппарата в спину пожарника. — Медленно поднимите руки и сделайте два шага влево.

Я надеялся, что все происходит довольно убедительно. Но краешком сознания вспомнил, как несколько лет тому назад Лялька укоряла меня опасным свойством моего же характера относительно влезания в воду, не спросивши броду. Однако тщательные измерения глубин мне всегда были не по душе. Несобранная я все-таки личность.

Пожарник окаменел. Впрочем, Паламаренко тоже. Не знаю от чего: то ли от моего появления, то ли от вида оружия. Мужик в пожарном костюме медленно начал поднимать руки, и тогда, когда его кулак с зажатым в нем пистолетом поравнялся с головой Паламаренка, случилось ЭТО.