Пружина для мышеловки - Александра Маринина

Ого, из меня уже сделали пугалку-страшилку. Впрочем, по большому счету Истомина, конечно, права, лучше перестраховаться, чем стать жертвой квартирного налетчика. В конце концов, участковые существуют в первую очередь для предупреждения преступлений, хотя мое начальство, разумеется, считает иначе. Начальство тоже можно понять, с него ведь за раскрытие преступлений спрашивают, вот они все силы на это и бросают, а предупрежденные, то есть несовершённые преступления – как их учитывать, как посчитать? В отчетность они не идут.

– Правильно, Майя Витальевна. Завтра в восемь я буду у вас.

Удивительное дело с этими женщинами, особенно писательницами! Ну как это можно – дать свой адрес совершенно незнакомому человеку, которого ты даже не видишь, только по телефону с ним разговариваешь, и разрешить прийти! В голове не укладывается. Как работник милиции я прекрасно знаю, что великое множество людей именно так и поступают, а потом страшно удивляются, что их обокрали или иным каким способом обнесли, делают большие глаза, рвут на себе волосы и обижаются на нас же, милиционеров, что мы преступников распустили, что они в полной безопасности ходят по городу и безнаказанно нарушают покой граждан. Хорошо еще, что мы с Истоминой успели познакомиться и у нее хватило ума позвонить мне и попросить поприсутствовать при встрече с прекрасным незнакомцем. А ну как не были бы мы знакомы? Кому бы она позвонила? Да и пришло бы ей в голову вспомнить про существование на этом свете участкового милиционера с табельным оружием в кобуре? Ой, вряд ли. Ведь раньше она, надо полагать, никому не звонила и никого для страховки не приглашала, и подтверждение тому – ее переговоры с неким затерявшимся в испанских дебрях Клюевым, представителем лопнувшего издательства. Спасибо тебе, дорогой сеньор Клюев, за то, что ты был, ибо без тебя писательница Истомина не прониклась бы ко мне теплыми чувствами, не запомнила бы как следует и не попросила бы меня завтра зайти. Хоть книжка, за которую ты добросовестно заплатил денежки, и не вышла, но все-таки польза от тебя есть. Одного только разговора о клубе было бы наверняка недостаточно, а так благодаря моим испанским книжно-магазинным приключениям мы с Истоминой стали почти приятелями, во всяком случае теперь она обо мне уж точно не забудет. Это еще большое счастье, что Майя Витальевна при таких-то легкомысленных привычках до сих пор жива, здорова и не ограблена. Это ей просто сильно повезло в жизни.

На другой день я радостно обнаружил, что у меня лежит запрос из разрешительной службы о проверке условий для хранения огнестрельного оружия у гражданина, проживающего аккурат в одном доме с Истоминой. Гражданин этот продлевал разрешение на охотничье ружье, и в мои обязанности как участкового входит проверить, есть ли у него специальный шкаф, запирающийся на замок. С гражданином охотником мы договорились о том, что я зайду к нему в половине восьмого. Без четверти восемь я, вполне удовлетворенный результатами проверки и наличием железного запирающегося шкафа для оружия, покинул увешанное охотничьими трофеями жилище и направился к Истоминой.

– Спасибо, что пришли, – приветливо улыбнулась Майя Витальевна. – Вы извините, что я вас побеспокоила. Знаете, нам придется немножко подождать, этот человек только что звонил и сказал, что опаздывает, стоит в пробке на Бульварном кольце. Это ничего?

– Ничего, – великодушно ответил я, – надеюсь, ждать придется не до глубокой ночи.

– Пойдемте, я вас накормлю ужином, – предложила она.

От ужина я отказался, а выпить чаю с тортом согласился с превеликим удовольствием. Истомина усадила меня в той же гостиной, в которой мы беседовали с ней в прошлый раз, поставила на стол торт, конфеты и всякие другие вкусности и отправилась на кухню заваривать чай. Интересно, а где ее муж? В моем кондуите указано, что он наличествует, а я здесь уже во второй раз и никакого мужа не наблюдаю. Может, разошлись? Если бы, не приведи господи, он умер, у меня были бы сведения из паспортного стола. Стало быть, жив.

Я оглядывал комнату и вспоминал затертое выражение «остатки былой роскоши». Видно, что в этом доме когда-то был достаток, но эти времена давно прошли. Мебель, бывшая дорогой и модной в восьмидесятые годы, во времена моего детства, устарела не только морально, но и физически, хотя мой хозяйственный глаз углядел старательные попытки сохранить ее товарный вид. Все в этой комнате было идеально чистым, сверкающим и отполированным, любовно ухоженным, но – увы – старым. Это вполне соответствовало тому, что сказала мне Светка Безрядина: Истомина была одно время очень известной, популярной, но давно уже ничего не пишет. Иными словами, когда-то деньги в семье водились, и весьма приличные, но теперь Майя Витальевна живет более чем скромно. Конечно, для нее те пять тысяч евро, которые принес ей в конвертике Клюев, – это не кот начхал, поэтому она и контракт внимательно не прочла, и данные издательства не записала. Какая разница при таких-то деньжищах?

Скрипнула дверь, медленно открылась, в комнате появилась сначала голова, а затем и туловище дряхлого старика, опирающегося на палку. Это еще кто? Не муж – это точно, я помню, что он ровесник Майи Витальевны, а этому деду лет девяносто, если не больше. Дед молча проковылял к столу и начал пристально вглядываться в вазочки и тарелки. Протянул трясущуюся руку, жадно схватил горсть шоколадных конфет и сунул в отвисающий карман просторной домашней вязаной кофты. Потом наконец соизволил остановить свой взор на мне.

– Украду конфетку, пока Майка не видит, – сообщил он мне с видом заговорщика. – А то она ругаться будет. Она их для себя покупает, мне не дает, а я ворую.

Он захихикал, продолжая буравить меня глазками из-за толстых стекол очков.

– Наверное, вам нельзя сладкого, – предположил я. – У вас диабет?

– У меня? Хи-хи-хи… С чего это у меня будет диабет? Нет у меня никакого диабета.

– Может, какая-то другая болезнь, при которой сладкого нельзя?

– Еще чего. Нет у меня никаких болезней. Я еще их всех переживу! Просто Майка жадная, она все вкусненькое покупает только для себя и своего Женьки, а мне ничего не дает, голодом морит. Надеется, что я сдохну. Но я не таков!

Он попытался гордо выпрямиться, для чего оперся на палку двумя руками, не сводя при этом алчно блестящих глаз от блюда с нарезанными кусками домашнего торта. Так, появился «свой Женька», стало быть, муж, Евгений Николаевич Чаинов, как гласят записи в моем кондуите. А вы-то кто, уважаемый? Не иначе, отец Майи Витальевны. Во всяком случае, по возрасту подходит.

– А ты кто таков? – спросил меня дед. – Ученик Майкин? Рукопись принес?

– Нет, я из милиции, участковый.

– О! Вот это дело! Это очень хорошо, очень! Майка – воровка, ее давно пора к ногтю…

– Дядя Жора!

Истомина буквально ворвалась в комнату, держа в одной руке большой чайник с кипятком, в другой – красивый заварочный чайник. Лицо ее было одновременно негодующим и почему-то испуганным.

Дед, названный дядей Жорой, пригнулся, втянул голову в плечи и затравленно посмотрел на нее.

– Только не бей меня, Маечка, девочка моя дорогая, – залепетал он, шаркая мимо нее к двери, – я ничего такого не сделал, я только вышел вот поздороваться с молодым человеком, все-таки гость в доме, надо быть вежливым… Я пошел к себе, я пошел… Уже ушел.

Истомина грохнула чайниками об стол и закрыла лицо руками. Я деликатно молчал. Пауза затягивалась и становилась тягостной. Наконец хозяйка дома подняла голову и с вызовом посмотрела мне в глаза.

– Я знаю, что он вам сказал, и примерно представляю, что вы подумали. Пойдемте.

– Куда?

– Пойдемте, – настойчиво повторила Майя Витальевна. – Лучше увидеть самому, чем слушать мои объяснения и не верить им.

Она направилась в коридор, и я послушно последовал за ней. Мы вошли в другую комнату, где в глубоком мягком кресле восседал дядя Жора с телевизионным пультом в руке. Напротив него стоял дорогой телевизор с большим экраном, и старик деловито переключал программы в поисках того, что ему интересно.

Я обвел глазами комнату и обомлел. Помимо кресла и телевизора здесь стояла широкая кровать, аккуратно застеленная и накрытая золотистым шелковым покрывалом, шкаф для одежды, небольшой диванчик с подушками и шерстяным пледом и два стола. Один – маленький, изящный – стоял в изголовье кровати, на нем телефон, лампа-ночник, стеклянный кувшин с водой, стакан и куча склянок и упаковок с лекарствами, одним словом, это был типичный прикроватный столик не очень здорового человека. А вот большой стол, расположенный рядом с креслом, поразил мое воображение напрочь: он весь был уставлен большими и маленькими вазочками с конфетами, халвой, зефиром, пастилой, печеньем разных сортов. На отдельной тарелке лежали несколько изрядных кусков того самого торта, на который с таким вожделением глядел старик, находясь в гостиной. Надо признать, на том столе, за которым меня собирались поить чаем, разнообразие десертов было не столь изобильным, как здесь, у дяди Жоры. И комната эта была не тесной, и шторы на окнах – дорогими, а уж про мебель я вообще молчу. Даже мне, человеку, далекому от дизайнерских изысков, и то было понятно, что эту комнату обставляли не так давно и не жалея денег.