Постскриптум. Поможет ли России Путин? - Алексей Пушков

В январе 2009 года британская газета «Файнэншл таймс» писала: «Вся система, созданная при Рейгане и Тэтчер, находится под угрозой. Кредитный кризис уничтожил репутацию банкиров Уоллстрит». По мнению газеты, в условиях кризиса президент и министр финансов США получили такую власть, какой не обладал ни один глава этой страны со времен Франклина Рузвельта. Он, как известно, был адептом идеи сильного государства, к которой Америка обратилась для выхода из кризиса 1929–1933 годов. Рузвельт выводил страну из стагнации до 1940 года — выздоровление длилось очень долго.

В России неолиберализм провалился на 10 лет раньше, чем на Западе. При Ельцине у власти стояла команда сторонников неолиберальной доктрины. Ее составляли Анатолий Чубайс, Егор Гайдар, Борис Немцов и другие. Им помогала большая группа западных советников, таких, как Андерс Ослунд и Джеффри Сакс. Российских реформаторов поддерживал Международный валютный фонд. Эта команда заявила: сейчас мы все организуем так, что управлять будет «невидимая рука рынка». Российские реформаторы взяли за образец англосаксонский капитализм, и прежде всего США и Великобританию, где была совершенно другая и экономическая, и социальная база. И если для краха неолиберальной модели на Западе потребовалось 30 лет, то в России она «лопнула» намного быстрее — за несколько лет. В России эта модель привела к колоссальному разворовыванию государственного достояния, к массовому обнищанию и социальной катастрофе. Покойный американский журналист Пол Хлебников назвал это «самой крупной социальной катастрофой в истории России» — даже более страшной, чем потери от Великой Отечественной войны. Применение неолиберальной модели в российских условиях закончилось дефолтом 1998 года.

В политике этой модели соответствовала модель «однополярного мира» во главе с США. Когда в 1991-м обрушился Советский Союз, США заявили: теперь мы — единственный лидер мира. Джордж Буш-старший говорил о «новом мировом порядке», Збигнев Бжезинский — об американской гегемонии. Но смысл был один: мир стал однополярным. Его центр — Вашингтон. Эта модель также провалилась, а кризис подписал ей смертный приговор.

Сейчас в США признают: был «однополярный момент», возникший в силу исчезновения СССР, распада Варшавского Договора и победы в «холодной войне» западного альянса во главе с США. Но по масштабам истории это был не более, чем момент. Этот период закончился в 2003–2004 годах, когда Вашингтон переоценил свои возможности и начал агрессию против Ирака. Барак Обама стал президентом США уже в эпоху универсально признанного «многополярного мира». Экономической идеологией «однополярного мира» как раз и был неолиберализм.

К началу 2009 года кризис уничтожил представление, что частный бизнес без вмешательства государства способен обеспечивать сбалансированное поступательное развитие общества. Доверие к частному бизнесу было серьезно подорвано. Весной 2009 г. опросы общественного мнения в США показывали: если 58 % респондентов в 2008 году доверяли частному бизнесу, то в 2009 — только 38 %. И лишь 49 % американцев считали, что свободный рынок должен действовать без государственного вмешательства. Для Америки, где исторически недолюбливают государство и боготворят рыночную свободу, это поразительные цифры…

Способна ли мировая элита по-новому ответить на ключевой вопрос: как развиваться дальше? Сомнительно. За последние 20–25 лет люди в развитых экономиках перешли к сверх-потреблению. Утвердилось повсеместное стремление к роскоши. Еще в 1980-е годы не было такого объема рекламы, не было такого числа людей, которые хотели бы приобрести украшения от Chopard, отдыхать в пятизвездочных отелях на Мальдивах и кататься на Мерседесах. Финансовая вакханалия, порожденная неолиберализмом, сформировала свою идеологию — «идеологию гламура».

«Идеология гламура» захлестнула мир во второй половине 1990-х и в 2000-е годы. Она выросла на финансовых пузырях. Она стала следствием появления — причем в очень малые сроки — огромных состояний, чаще всего — за счет финансовых спекуляций, а также криминальной деятельности. Эти деньги быстро зарабатываются, и так же быстро эти деньги тратятся. Смысл идеологии гламура — быть причастным к роскоши, главный двигатель — желтая пресса, главный способ добиваться успеха — скандал. В этом смысле Пэрис Хилтон не просто пошлая блондинка, она — один из главных символов эпохи гламура.

Таковы три лика эпохи «финансовых пузырей» — неолиберальная экономика, «однополюсный» мир (то есть американская гегемония) и «идеология гламура». Однако привлекательность неолиберальной модели в результате кризиса подорвана, однополюсный мир не состоялся, будущее — за многополюсным миром, регулирующая роль государства в условиях кризиса резко возросла. Но означает ли это конец модели, которая завела мир в кризис? Вовсе нет. Неолиберализм остается идеологией элиты, а стремление к «гламуру» и роскоши сохранились — они глубоко засели в умах людей. И это создает возможность не одного, а даже нескольких рецидивов глобального кризиса. Если людям тридцать лет подряд говорят: вы имеете право на сверхпотребление, «вы этого достойны», то они от этого права быстро не откажутся.

В 2009 году на Западе стали говорить: да, бизнес должен ориентироваться на прибыль, но не любой же ценой! Зазвучали призывы вернуться к старым консервативным ценностям — бережливости, порядочности, прозрачности. Но смогут ли эти ценности вернуться в экономику и общественную жизнь? Они ведь мешают сверхпотреблению и сверхприбылям. А когда ученые и аналитики, такие, как нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц или нью-йоркский профессор Нуриэль Рубини, предупреждали о грозящих мировой экономике опасностях, элита от этих предупреждений отмахивалась. Ведь они мешали делать бешеные деньги. Глобальный кризис стал возмездием за некритичное мышление, безответственность и алчность мировой капиталистической элиты. 

ТРУП, РАЗОРВАННЫЙ НА ЧАСТИ, АЛАН ГРИНСПЕН И НОВОЕ БОЖЕСТВО

«Мы будем перестраивать капитализм» — заявил 17 февраля 2009 года французский президент Николя Саркози. В неолиберальных кругах и прежде всего в цитадели современного капитализма — Америке — забеспокоились. «Он что, с ума сошел? — возмущались те, кто все эти годы доказывал, что свободный рынок дает ответы на все вопросы, стоящие перед человечеством. — Капитализм не надо перестраивать, его надо лишь чуть-чуть подправить, спасти банки и концерны за счет казны и простых граждан и все! Чтобы все было, как прежде».

Однако Саркози — умелый демагог. Он умеет говорить то, что от него ждут. Вряд ли любитель роскоши и личный друг миллиардеров Николя Саркози имел в виду что-то серьезное. Он просто хотел успокоить народы Франции и Европы, возмущенные тем, что их обманули. Им 30 лет вколачивали в головы убеждение, что наконец-то создан бескризисный капитализм, система, в которой все только обогащаются и выигрывают, и почти никто не проигрывает, — и вот, нате вам! Такой обвал.

Алан Гринспен в течение двадцати лет был главой Федеральной резервной системы США. Его часто называют главным виновником мирового экономического кризиса. Гринспен, однако, не какой-нибудь жалкий Мавроди. Он создал не личную воровскую пирамиду. Он создал глобальную модель спекулятивного капитализма, от которой выиграла вся мировая олигархия и целая армия инвестиционных банкиров и дельцов от финансов. Еще совсем недавно московские — да и не только московские — интеллектуалы и экономисты в восхищении округляли глаза и поднимали указательный палец, цитируя главу Федеральной резервной системы: это сказал сам Гринспен! Но Гринспен, за редким исключением, говорил лишь то, что поддерживало и обосновывало созданную им модель финансовых пузырей. Когда пузыри стали лопаться, его цитировать перестали. Великий гуру был временно отвергнут и почти что проклят. Но созданная им система сохранилась.

Классический капитализм, как мы помним, действовал по принципу «Товар — деньги — товар». Новый капитализм выдвинул другую формулу, которая обещает быстрое, стремительное обогащение: «деньги — ценные бумаги — деньги». В этой системе главный критерий успеха — уже не товар, главный критерий успеха — прибыль, а точнее — сверхприбыль. Еще недавно на Западе смеялись: мол, в России, в условиях ее «дикого капитализма», никто не хочет работать менее чем за 100 процентов прибыли. Теперь же выясняется: такова же логика и лидеров западного, якобы, добропорядочного и приличного бизнеса. «Бог умер!» — заявил 100 лет назад Фридрих Ницше. Но за минувшие сто лет было изобретено новое божество — сверхприбыль.

Адольф Меркле еще совсем недавно занимал пятое место среди самых богатых людей Германии. В 2007 году его состояние оценивалось журналом «Форбс» в 12,8 млрд. долларов. 5 января 2009 года он бросился под скорый поезд Нойштадт — Ульм. Его разорвало на куски. Останки были разбросаны мелкими и крупными частями на расстоянии 120 метров. Почему он это сделал? Под сметающий все на своем пути поезд глобального кризиса попала его фармакологическая империя «Феникс Фармхандель». Банкротства 74-летний Меркле пережить не смог. И не только банкротства, но и позора.