Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

8 Kagan Robert. Of Paradise and Power. NY., 2003. P. 3

Восточной Европой и вступить в затянувшуюся на десятилетия конку­ренцию с еще одним претендентом на мировую гегемонию. С распа­дом советской империи конкурент, естественно, занял освободив­шееся место.

Короче, просто никогда не существовало никакой «каменной стены международного права», к которой взывают политики, не све­дущие во всей этой беспрерывной смене «многополярной» анархии и «однополярной» гегемонии, длящейся столетиями. Роджер Мастерс прав, мировая политика остаётся «первобытной политиче­ской системой» и мало чем отличается от политики дикарей: во вся­ком случае правда по-прежнему на кончике копья. И покуда не упразднена международная анархия, так оно и будет: всякий, кто ратует против «однополярной» гегемонии, неукоснительно оказыва­ется на деле борцом за «многополярную» анархию.

В результате живет сегодня человечество как бы в двух времен­ных измерениях - цивилизованном и первобытном. В одном из них, внутригосударственном, господствуют закон и порядок (и игра без правил карается как преступление), в другом, межгосударствен­ном, - царят сила и анархия (и общие для всех правила игры даже теоретически считаются невозможными). Вот эта неестественная раздвоенность и постулируется в Realpolitik как нечто нормальное, непреодолимое, подобное закону природы, которому нет и не может быть альтернативы. Но ведь в действительности-то она есть. Коллегия великих держав Европы, известная под именем Священного Союза, как раз и была первой в истории попыткой преодолеть международ­ную анархию.

Глава третья Упущенная Европа

Головоломка

Если мы на минуту забудем специфиче­ские проблемы, связанные с этой попыткой (в конце концов вполне можно представить себе ситуацию, при которой стремление поло­жить конец международной анархии связано вовсе не с насиль­ственным подавлением либеральных стремлений общества,

а, напротив, с их защитой), мы тотчас увидим, с чем столкнулись в 1815 году европейские державы. С одной стороны, на собственном горьком опыте убедились они, что «многополярная» анархия, при которой каждое государство (или, если хотите, каждый «центр силы») преследует исключительно собственные национальные (или блоко­вые) интересы, раньше или позже, но неизбежно порождает чудо­вищ (вроде того же Наполеона). Но, с другой, «однополярный» мир, доминируемый единственной сверхдержавой, оказался ведь еще более чудовищным. И тут становится совершенно ясно, в чем акту­альность дилеммы, перед которой оказались создатели Священного Союза. Ведь стоит она перед нами и сегодня. И так же, как во време­на Меттерниха и Александра I, представляется нашим теоретикам неразрешимой.

Вспомним, однако, что на исходе средневековья точно с такой же головоломкой столкнулись во внутригосударственном строитель­стве практически все европейские страны. И каким-то образом им все-таки удалось найти её решение. Больше того, не найди они его тогда, теоретикам Realpolitik пришлось бы, боюсь, писать сейчас трактаты под названием «внутригосударственная политика как пер­вобытная политическая система».

Конечно, ошибок, чреватых будущими катастрофами, наделано было тогда предостаточно. В России и во Франции, например, вос­торжествовала сверхцентрализованная «однополярная» диктатура (Самодержавие, «Государство это я»). В Германии, напротив, победи­ла «многополярная» анархия. В результате страну растащили на лос­кутья «жалкие, провинциальные, карликовые, по выражению Освальда Шпенглера, государства без намека на величие, без идей, без целей»9. А в Польше и вовсе воцарился политический анекдот: в ее средневековом Сейме каждый шляхтич посредством знаменито­го «Не позволям!» мог парализовать любую общегосударственную акцию.

Разумеется, впоследствии все эти односторонние решения нашей головоломки за себя отомстили. И расплачиваться за них при­шлось не только тем странам, которые ошиблись в выборе пути, но и

9 Цит. по: Пленкав О.Ю. Мифы нации против мифов демократии. Спб., 1997. С. 51.

Европе, и миру. Во Франции вылилась «однополярная» традиция в грандиозную - и кровавую - наполеоновскую попытку воссоздать «универсальную империю», нечто подобное древнему Риму. В Германии «многополярность» кончилась Гитлером и еще более кровавой попыткой подчинить Европу. В России самодержавная революция Грозного привела к многовековой мутации государствен­ности и, в конце концов, к сталинской диктатуре, по сути, разрубив­шей мир надвое - в «биполярной» структуре перманентной войны (пусть холодной, но затянувшейся на полвека). А Польша так и вовсе на полтора столетия утратила национальную государственность.

Глава третья Упущенная Европа

И тем не менее, как свидетельствует история, решение у нашей головоломки всё-таки было. В Англии нашли его еще в 1215 году и состояло оно, как оказалось, в преодолении всей этой «однополяр- но-многополярной» контроверзы посредством компромисса, «сняв­шего», говоря языком Гегеля, неразрешимое, как полагают сего­дняшние теоретики, противоречие между анархией и диктатурой. Компромисс назывался Хартией Вольностей.

Преодоление анархии

Надо полагать, что средневековые анг­лийские бароны ничуть не меньше континентальных коллег ценили свой суверенитет, иначе говоря, анархическую «многополярность». И «однополярная» диктатура короля им вовсе не улыбалась. Но все- таки, в отличие от баронов, допустим, германских, сумели они дого­вориться с королем, который, тоже в отличие от своих континенталь­ных коллег, оказался вынужден подписать Хартию.

Документ длинный. Значение для будущего имели в нём, впро­чем, лишь два параграфа. Первый гласил, что свободный человек не может быть арестован, заключен в тюрьму, лишен имущества или изгнан иначе как по приговору пэров (равных) и по закону страны. Так с самого начала обозначился исторический вектор Европы - произволу власти полагался предел. Второй параграф создавалпостоянный комитет из 25 баронов (полвека спустя он превратился в парламент), обязанный следить за тем, чтобы обещания короля исполнялись. Бароны со своей стороны обязывались забыть о мно­гополярности и не создавать никаких местных «центров силы», под­рывающих королевскую власть.

И хотя король Джон тут же передумал и отозвал свою подпись под Хартией едва, последний барон покинул Лондон, его почти немед­ленная смерть предотвратила гражданскую войну. Но преемники Джона - от Генриха III до Генриха VII - Хартию торжественно подтвер­ждали. Суть в двух словах заключалась в том, что элита страны доби­лась легитимной политической роли в управлении государством.

Выяснилось, короче говоря, что внутригосударственная анархия вовсе не закон природы, какой изображали её идеологи средневе­ковой Realpolitik. И что как «однополярной» диктатуре короля, так и анархической «многополярности» может быть положен конец. Заменившая их коллегиальная, если можно так выразиться, модель государственности упразднила анархию. Во всяком случае во внут­ригосударственной политике.

Хитрость была в том, что никто из членов Коллегии, включая председателя, не имел права предпринять какую бы то ни было поли­тическую акцию без ее одобрения. Любая попытка короля нарушить установленные Хартией Вольностей правила игры наказывалась его изоляцией и восстанием всех против одного.

Преследовал этот средневековый компромисс, посрамивший современныхтеоретиков, двоякую, как мы сейчас понимаем, цель: прекратит^ «многополярную» анархию (в чем заинтересован был король или, если хотите, председатель Коллегии) и связать королю руки (в чем заинтересованы были бароны). Так или иначе, первая историческая модель выхода из тысячелетней ловушки, по крайней мере во внутригосударственной политике, была создана. То, что тре­бовалось доказать, было доказано: «многополярная» анархия, пусть хоть теоретически, но вовсе не является единственной альтернати­вой «однополярной» гегемонии.

Конечно, эта новая модель не предотвратила в Англии ни крова­вую войну Роз, ни тиранию Генриха VIII, ни диктатуру Кромвеля.

Важно, однако, что, создав прецедент и тем самым принципиально новую традицию, восторжествовала в конечном счете именно эта, коллегиальная модель. И ее решающее превосходство над конкурен­тами история продемонстрировала вполне недвусмысленно. В отличие от Франции, России или Германии, Англия никогда не под­далась сверхдержавному соблазну стать единоличной хозяйкой Европы. И потому не было там ни Наполеона, ни Сталина, ни Гитлера. И судьба Польши тоже никогда ей не угрожала.

Глава третья Упущенная Европа