ОБМАН ИНКОРПОРЕЙТЕД - Филип Дик

Она придвинула поближе свой стул, чтобы сесть рядом, он заметил это несмотря на своё волнение, а заодно и то, что благодаря этому нарочито небрежному манёвру она отделила его собой от драматичной смуглой мисс де Рангс и гибкой смазливой Гретхен Борбман с роскошными волосами. Он погрустнел от этой потери, ощущая собственное бессилие и осознавая, что в нынешнем наркотическом состоянии ему никак не под силу изменить вливающийся в него поток сенсорных данных, значимость и степень которых вновь принижала его до роли пассивного устройства, безответно воспринимающего внешние сигналы.

Шейла Куам ласково обхватила ладонью его руку.

— Болезнь называется синдромом Телпор, — продолжала Гретхен Борбман. — Размыкание системы восприятия и подмена её бредовым миром. Если она и проявляется, это случается вскоре после телепортации. Никто не знает почему. Болезни подвержены лишь некоторые, их ничтожно мало. Сейчас она поразила нас. Мы излечиваемся один за другим, но всегда появляются новые больные, вроде нас. Не беспокойтесь, мистер бен Аппельбаум, обычно болезнь уходит. Время, покой и, конечно, терапия.

— Терапия ученика чародея, — пояснил Хэнк Шанто из вектора пространства, недоступного зрительному диапазону Рахмаэля. — Они называют её ТУЧ, эти промыватели мозгов, то и дело наведывающиеся сюда, и среди них доктор Лупов — здоровяк из швейцарского города Бергольцляй. Боже, как я ненавижу этих пройдох, сующих носы во все уголки, словно мы лишь стая животных.

— Парамир, — произнёс Рахмаэль после паузы, показавшейся ему благодаря наркотику невыносимо долгой. — Что это?

— То, что видит долгоносик, — сказала ворчливым капризным голосом женщина постарше с лицом из тестообразных складок, словно обсуждение данной темы вызывало в ней мучительный приступ некоего костногенетического недуга. — Страшно даже представить себе столь ужасное преступление — позволять им программировать нас таким образом на пути сюда! И, разумеется, техники «Телпора» уверяют нас, что ничего подобного случится не может. — Её пронзительный осуждающий голос действовал на мозг Рахмаэля; боль слухового восприятия превратилась в белый режущий язык пламени, вращающийся подобно циркулярной пиле, и он прижал ладони к ушам, защищаясь.

— Бога ради, — сердито сказал Хэнк Шанто таким же отвратительно рокочущим голосом, но звучащим в низком регистре, словно содрогание почвы при катастрофически близких взрывных работах с применением мощной водородной бомбы. — Не вините людей из «Телпора», во всём виноваты проклятые маздасты. Разве нет? — Он обвёл окружающих взглядом, дружелюбие и любезность в котором уступили место угрожающей подозрительности. — Идите и вырежьте у маздаста глазные линзы. Если вы его найдёте. И если подберётесь достаточно близко. — Переходящий с одного на другого взор упал на Рахмаэля и застыл; некоторое время он изучал его со смесью презрения, гнева и… сочувствия. По степенно возмущение угасло, затем полностью исчезло. — Это круто, не так ли, Аппельбаум? Шутки в сторону. Расскажите всем о том, что вы видели, я слышал, как вы говорили об этом Шейле. — Он шумно вздохнул; воздух вырвался из него, словно вдруг иссяк источник энергии, регулирующий подачу жизненно важного кислорода. — Некоторые приобретают свойства мистикомимекрии, мы называем её Часами.

— Часы, — пробормотала Гретхен Борбман, хмуро кивая. — Но здесь их нет, и я не верю в их существование — это было бы всё равно что встретить собственную копию, только гипнотического происхождения. Уравновешенная личность должна преодолеть эту болезнь без необходимости пройти через класс… Проклятый класс, — добавила она вполголоса. — Чёртов бесконечный, бессмысленный, отвратительный класс! Боже, я ненавижу его. — Она скользнула свирепым взглядом по комнате. — Кто сегодня на контроле? Ты, Шейла? Держу пари, что ты. — Она говорила испепеляющим голосом, звериная свирепость которого на миг возродила в слуховых органах Рахмаэля видение ада, к счастью, нестабильное — оно колыхалось, спроецированное на пластиковую поверхность кухонного стола, включая чашки с син-кофе, шейкер с коктейлем и кувшинчик поддельного серебра с суспензией из восстановленного органического жира. Рахмаэль беспомощно наблюдал за тем, как натюрморт из безобидных предметов преображается в миниатюрную непристойность из сплетения тел наряду с иными, совершенно невинными штучками. Затем видение прошло, и он расслабился, чувствуя на сердце тошнотворную тяжесть — то, что ему пришлось наблюдать в этот фрагмент времени, внушило страх его биохимической субструктуре. Хотя наркотик продолжал цепляться за разум, извращая его, тело Рахмаэля оставалось свободным — и разъярённым. С него уже было достаточно.

— Что касается контроля, — заговорил Хэнк Шанто с ироничной сентиментальностью и подмигнул Рахмаэлю, — он у нас также имеется. Посудите, Аппельбаум: ваш парамир, для которого вас запрограммировали маздасты (если таковые существуют), и наверняка возникший во время телепортации, когда вы были демолекуляризированны, — закодирован властями здесь под версией «Ужасного водяного призрака». Чертовски редкая версия, видимо предназначенная для людей, зарезавших в прошлой жизни свою бабушку по материнской линии и скормивших её домашней кошке. — Он ослепительно улыбнулся, обнажив огромные зубы в золотых коронках. Рахмаэлю, благодаря вспененному возбуждению, вызванному лизергиновой кислотой у него в мозгу, они показались отвратительно гигантскими. Это уродство заставило его вцепиться в чашку с син-кофе и зажмуриться. Зубы в золотых коронках вызывали у него ряд спазмов и тошноту немыслимой интенсивности; узнаваемое ощущение было усилено до стадии конвульсий. Он съёжился над столом, ухватившись за него в надежду переждать приступы кишечного расстройства. Все молчали. Во мраке личного ада он корчился, изо всей мочи борясь с непроизвольными телесными страданиями и не имея сил даже на попытку осмысления только что произнесённых слов.

— У вас сильный приступ? — мягко прозвучал голос девушки у самого уха. Шейла Куам, он узнал её. Рахмаэль кивнул.

Её рука нежно и сочувственно поглаживала его шею под затылком, успокаивая безумные колебания нарушенной, охваченной паникой нервной системы. Он ощутил долгожданный успокаивающий спад мышечных судорог — процесс, вызванный её прикосновением, за которым следует длительный период выздоровления, когда больной возвращается к нормальным соматическим ощущениям и времени. Рахмаэль открыл глаза и посмотрел на девушку с молчаливой благодарностью. Шейла улыбнулась и непрерывный контакт с её поглаживающей ладонью стал ещё более надёжным. Она сидела рядом, запах её волос и кожи окружал его, девушка продолжала укреплять жизненный тактильный мостик между ними, усиливая его. Постепенно отдалённая реальность вокруг него словно сдвинулась, а люди и предметы вновь втиснулись в объём маленькой залитой жёлтым светом кухни. Он перестал бояться сразу, как только его высшие мозговые центры ощутили слабость очередной волны наркотической осцилляции.