Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

– Как же так, как же так? – причитал Конн, нервно гладя животное по шерсти. – Почему же так получилось?

– Никто не застрахован от уличной преступности, – вздохнул я, – а Эрик…

– …Он такой ранимый! – удивительно точно подметил дядюшка Альф, лучше, чем кто-либо, знавший своего бойфренда. – Я теперь и сам убит. Расскажите, как его самочувствие.

– Он очень слаб, – сказал я, – потерял много крови, но опасности для жизни уже нет. Врачи подоспели вовремя. У него проникающее ранение брюшной полости, однако органы не задеты. Останется шрам. Скорее всего, неприятные последствия тем и ограничатся.

– Кошмар, какой кошмар! – педераст чуть не плакал, от его румяных щек пахло лавандой. – Завтра же я его навещу. Спасибо огромное, что вы приехали. Где он лежит?

Я доходчиво растолковал, как попасть к Эрику, попутно отметив, что маслозадый ебун доведен до вполне приемлемой кондиции, дабы его можно было прокачать и добиться желаемых результатов.

– Ну какое несчастье, – простонал Альфред Карлович, на него было жалко смотреть. Он скрупулезно заносил мои наставления по больничному режиму в деловой календарь, вызывая невольное сопереживание. Пес, вывалив язык, сидел рядом.

– Он поправится, – мягким, располагающим тоном обнадежил я.

– Данке шон, – кивнул расчувствовавшийся Конн, не отрываясь от записи.

Он закрыл блокнот и положил поверх него ручку.

– Ах, что же я, глупая башка! – вдруг спохватился он, порывисто вставая. Выдрессированный овчар ничуть не удивился. Наверное, был привычен ко всяким странностям, творившимся в этом доме.

Широко ступая, дядюшка Альф пересек комнату, распахнул дверку стенного бара и достал из зеркального нутра его бутылку изысканной формы. О, это дело! Давно пора. Ну-ка, что пьют сотрудники вербовочной фирмы?

– Прошу меня простить, – бормотал дядюшка Альф, водружая на столешницу бутылку и три коньячных бокала.

Мы со Славой придвинулись к столу. Корефан с Прежним отсутствующим видом, а я – проникаясь заслуженным уважением к герру Конну.

Должно быть, в самом деле любил он Эрика, если без колебаний выкатил, хоть и початый, графин «Реми Мартина» в самой наидостойнейшей его разновидности «Луи XIII» пятидесятилетней выдержки, который я видел в магазине ценою под две тонны баксов.

У меня аж слюнки потекли. Себе я до сих пор не Мог позволить посмаковать столь дорогой коньяк. Дядюшка Альф же умел, по-видимому, угодить своим богатым поклонникам, чтобы они расщедрились на такой шикарный подарок. Впрочем, тому могло быть и другое объяснение. Эрик рассказывал, что еще не так давно Альфред Карлович работал во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика Грабаря и на досуге занимался восстановлением редких икон, да и сам ваял «под старину». А это тоже доход, и немалый.

– Прошу… За здоровье нашего мальчика! – Кона элегантно откупорил бутылку и плеснул каждому классическую порцию – ровно по сорок граммов.

Все-таки он был большим педантом!

– Охотно, – молвил я, поднося к носу бокал. Согретый теплом моих пальцев, коньяк с расстояния в полруки донес до ноздрей божественный аромат. – Я бы тоже согласился оказаться с распоротым брюхом, лишь бы друзья подняли за мое здоровье бокалы с таким напитком!

– Спасибо, – кивнул польщенный Альфред Карлович. – Но я бы предпочел поднимать его за здоровье без такого ужасного повода.

Слава залпом заглотил дозу и даже не изменился в лице. Ну и пусть! Я постарался не обращать внимания на сей вопиющий факт варварства. Продолжая завораживающий ритуал, я описал бокалом круг под носом и погрузил нюхательный орган в «тюльпан», отчего мои обонятельные рецепторы пришли в экстаз.

– Что же, Эрик, будь здоров! – прочувствованно изрек я, пригубив «Реми Мартин».

Альфред Конн смотрел на меня, и в глазах его читалась солидарность, объединяющая тонких ценителей прекрасного вне зависимости от пола, национальности и вероисповедания. Это была эмпатия в чистом виде.

– Как вам? – спросил он.

– Теперь Эрик просто обязан поправиться, причем в кратчайшие сроки.

Я отставил незаконченный бокал. Хорошего понемножку, а прекрасного – и того меньше!

– Бедняжка ничего не просил передать на словах? – поинтересовался заботливый дядюшка Альф, немного овладевший собой под воздействием старика Луи.

– Де-юре: нет, – солгал я, ощущая себя отогретой за пазухой ехидной, выпускающей ядовитое жало, – а так, де-факто: очень беспокоился, что вы расстроитесь.

Глаза маслозадого ебуна снова оказались на мокром месте.

– Он знал, мой мальчик, – прошептал он, опустив ладонь на голову верного Рольфа. – Только ты один меня понимаешь, славный мой дружище!

Рольф, похоже, действительно улавливал мельчайшие нюансы настроения хозяина – собачья морда прямо излучала искреннее сочувствие.

– Временами поражаешься, наблюдая, как случай связывает воедино людские судьбы, – перешел я к главной цели своего визита – сбору информации о работе фильтровщика истинных арийцев. – Эрик рассказывал, как вы познакомились. Пришел искать работу по объявлению, а встретил вас.

Конн грустно вздохнул и потянулся за бутылкой. Добивался я немного не такого эффекта, хотел навести на разговор о служебной деятельности, но решил не упускать возможности покайфовать на халяву и поспешно осушил бокал. Когда еще представится такой случай? Радушный хозяин налил всем по сороковке. Похоже, меру знал в любом состоянии души.

– Работа-работа, – поскольку исподтишка выведать ничего путного не удалось, я попробовал говорить определеннее, благо озабоченное состояние оппонента допускало известную прямолинейность, – Эрик говорил, что вы – реставратор. Натура творческая и высокодуховная. Как же получилось, что вы, художник, стали каким-то сотрудником отдела кадров?

– Обстоятельства распорядились, – лаконично ответствовал Альфред Карлович, настороженно глянув на меня.

Бдительности у него хватило бы на целый отдел абвера. Поэтому я предпочел не рисковать (все-таки впервые друг друга видим) и сменил тему. Я был уверен, что в удобный момент сумею перевести разговор в нужное русло. Ебуна маслозадого следовало прощупывать в ином направлении – в области искусства. Я знал, что Конн увлекался поздней немецкой готикой, на этом и решил его зацепить.

– Э-э, между прочим, Альфред Карлович, – деловым тоном начал я новый натиск, – не могли бы вы меня немого проконсультировать в области церковной скульптуры? – И, заметив, как дядюшка Альф навострил ушки, продолжил, не давая ему вставить ни слова: – Есть у меня дома деревянная статуэтка Девы Марии из одной саксонской кирхи. Мне она досталась случайно, ну, вы понимаете, – многозначительно приподнял я бровь, прозрачно намекая, что вещица краденая; реставратор мою гримасу истолковал правильно. – Специалисты сказали, что это пятнадцатый век. Она за давностью лет немного повредилась: пообломалась кое-где, краска облупилась. Пока я тарахтел, Альфред Карлович зачарованно подавался всем корпусом ко мне. У него побелел кончик носа.