Золото мертвых - Александр Прозоров

— Опять у нас за зиму трое мужиков отошли, — перекрестился приказчик. — Ладно Филон, он уже пожил. А двое и вовсе молодые. Мрут мужики, Андрей Васильевич, мрут, аж самому страшно. Ныне трое, о прошлом годе четверо, два тому назад — опять трое. И так людей в деревнях не осталось, одни бабы, а все тянет и тянет лихоманка добрых работников. Кому пахать-то ныне, княже? Кому косить, убирать? Нечто девкам и детям малым такое выдюжить?

— Сколько же сейчас в княжестве мужиков?

— Осьмнадцать смердов, батюшка, со мною вместе. На них шестьдесят баб взрослых, да больше вдовых. Семь девок на выданье выросло, да на них всего три жениха гоголями ходят, кривятся, самых ладных выбирают, а прочих попортить норовят. Не знаю, как и быть, батюшка. В Кореле иным женихам покажешь — так ведь и увезут, вовсе никого не останется. Посулами молодцев сюда не заманишь. Про проклятье наше вся округа знает. Как бы свои не сбежали, и то слава Богу. Они ведь пока без земли, вольные смерды.

— Что за проклятие? — не поняла Полина. — Ты о чем, Фрол?

— Брось, милая, все это языческие суеверия. Пред Господним крестом все заклятия бессильны. Забудь, не тревожься.

То, что Полина, потомок великого Гостомысла, не знала про висящее над ней родовое проклятие, Андрея не удивило. Каково бы ей жить с таким знанием? Вот никто глаза-то и не открыл. Но сам молодой человек сразу вспомнил про совет Лютобора побрататься с вековым дубом: «Нужно сделать это, и побыстрее. А то как бы в новом сезоне не попасть в число жертв какой-нибудь „лихоманки“ или „колик“».

— Насколько посевов меньше стало?

— На двадцать чатей, Андрей Васильевич. — Староста чуть отступил, нервно тиская шапку. — Всего двести тридцать семь чатей ныне вспахано, вместе с озимыми. Можешь проверить, батюшка, дважды все счел, усе до колоска проверил.

— Вот, черт! — не выдержал Зверев.

По правилам разрядных книг со ста чатей пашни полагается выставлять государю на службу одного человека. Коли признать нынешнее положение, то выходить на службу ему придется самому, с одним холопом. Князь Сакульский с ополчением! Позорище!

— Коня мне оседлай. И себе тоже. Едем земли осматривать, — резко приказал Андрей. Поднял к губам руку жены, поцеловал в ладошку: — Извини, надо самому все осмотреть. Жди меня на ушкуе. Сегодня же до ночи вернусь.

— Ты же не обедамши, куда так срываешься?

— Вечером пообедаю, жди.

— Забава, ступай, — тут же отослал девицу староста. — Будет конь, батюшка, сей же час будет. Самый лучший в княжестве. Лично оседлаю.

Лучшим в княжестве конем оказалась пегая в яблоках, тощая кобылка. Впрочем, если здесь уцелело всего два десятка подворий, то скакунов имелось не больше сотни. Так что лошадка вполне могла быть и лучшей. Выбора-то никакого. Себе староста оседлал серого мерина с устало повисшей головой — так тот все время и скакал, почти касаясь мордою травы.

Из Запорожского на запад уходила накатанная грунтовка, но Фрол свернул на тропинку, проскакал по ней с полверсты по гребню широкого, вытянутого далеко на север холма, и остановился у прыгающего по камням шумного прозрачного потока, над которым висело прохладное облако брызг.

— Вот они, пороги наши, Андрей Васильевич, — похвастался староста. — Хотя летом, бывает, и пересыхает досуха, однако, пока течет, в него лучше не ступать. Сносит, ровно чекой тележной по ногам бьет. Силища!

Над ручьем, почти касаясь искрящихся струй, свисали влажные ивовые ветви, сквозь которые, саженях в двухстах, за небольшим разливом, виднелся внизу ушкуй. На причале Полина давала холопам какие-то распоряжения. Андрей находился над судном довольно высоко, примерно на пятом-четвертом этаже. Он повернул коня против течения, поехал по тропинке дальше и вскоре увидел перед собой раскинувшееся озеро.[18]

— Суходол, — с готовностью пояснил Фрол. — По этому берегу озера твоя земля, княже, а по ту сторону — тиверская.

— Рыба тут есть?

— А как же, княже? Ловим! Но токмо для себя, в пост покушать, свиней покормить, детей побаловать. Продать некому. В Кореле свои рыбные промыслы, иные же — города далече. Да и кто повезет? У себя рук не хватает… А так сиг ловится вкусный, форель, красная рыба, белорыбица изумительная попадается. Поставлять можем хоть каженный день, только прикажи.

Похоже, хотя бы с рыбой тут проблем не было.

— А дубравы у вас тут есть? Старые, вековые.

— Есть, княже, имеются. На Боровинке дубрава стоит. Токмо не ходит туда у нас никто. Сказывают, выпь там живет каменная. Бессмертная. Такая старая, что все кости окаменели. Оттого она сама не ходит, а коли кто рядом окажется, целиком глотает — хоть человека, хоть всадника. А где стоит, неведомо. Потому и боятся.

— Вкусная, сказывали, птичка — эта выпь, — пожал плечами Андрей. — Давай-ка, Фрол, на рысь перейдем. Не то засветло не обернемся.

Староста послушно дал шпоры коню, тут же вырвавшись на десяток саженей вперед, и разговор оборвался.

Особой пользы князю Сакульскому поездка не дала. Деревни стояли пустые — народ трудился в поле, а от малышни да немощных стариков многого не узнаешь. Фрол показывал одни пашни, другие, жаловался на их истощение, на каменистость, отсутствие дождей. Андрей пропускал это мимо ушей. Смерды всегда жалуются хозяевам, пытаясь получить скидку на оброк, и верить каждому их плачу — сам без штанов останешься.

Единственное, что узнал Зверев, — так это где проходит западная граница его владений. Земли Руси и Дании разделял здесь черный торфянистый поток, река Волчья, впадающая в Вуоксу. В нее же тек и Кивинемский ручей, ставший самой дальней точкой границы княжества с его северным соседом, городом Тиверском.

Ручеек мило журчал почти по таким же камушкам, что и его близнец на другом конце Суходольского озера, но сильного перепада высот, как на востоке, тут не имелось.

— А этот ручей летом пересыхает? — поинтересовался Андрей.

— Точно не скажу, Андрей Васильевич, — покачал головой староста, — не слыхал.

— Ты посмотри сюда, Фрол. Если этот ручеек засыпать, то вода будет течь только в одну сторону, к нам. Ее станет вдвое больше, и Вьюн перестанет пересыхать.

— Это верно, княже, — признал смерд. — Токмо зачем нам эта река? Пользы от нее никакой. Для лодок узка больно, рыбу мы в озерах ловим.

— Ничего ты не понимаешь, Фрол. Совершенно ничего.

Там, где местные жители видели всего лишь стремительный ручей, красивое, но непреодолимое для лодки препятствие, гость из двадцать первого века сразу узнал знакомый с детства гул турбин и шум вращающихся колес. Природа сама выстроила на его земле высокую плотину — Андрею оставалось лишь добавить к ней водяную мельницу, заставить вращать валы и колеса. И он даже знал, что станет делать его мельница. Пилить доски! Огромное количество ровных и гладких, а главное, дешевых обрезных досок. Ведь ему не понадобятся десятки живых пильщиков, каждый из которых тратит по целому дню на разделку всего лишь одного бревна. Работать станет вода. А пара смердов покрепче — просто подкладывать смолистые сосновые хлысты. И когда он привезет эти доски в Новгород, продаст корабелам — серебро придется считать не гривнами, а сундуками! При таком доходе о количестве пашни можно будет не беспокоиться вовсе. Себе на обед хлеба бы хватило, и ладно.