Под чужим небом - Василий Стенькин

— Спасибо, Таров-кун. Я закончу мысль: тогда Японии будет очень нелегко. Я люблю мою страну, готов идти на смерть за нее... А вообще от политики надо подальше держаться.

— Невозможно, капитан: мы же на передовой линии.

— Это верно, но тем не менее... Лучше говорить о женщинах. Хочешь, сведу тебя в одно заведение? На Китайской, тут недалеко.

— Если возьмешь шефство надо мною, Токунага-кун. Мне не приходилось бывать. Не знаю, как там вести себя, наверное, попаду впросак.

Отделение подбирало и готовило шпионов, террористов, диверсантов. Агенты, прошедшие обучение, перебрасывались на территорию Монгольской Народной Республики и СССР, в районы дислокации советских и монгольских войск.

Капитан Токунага прилично владел русским языком, но его познания в монгольском и маньчжурском ограничивались фразами вроде: «дайте закурить», «я голоден, накормите», «не найдется ли выпить» и тремя-четырьмя крепкими словосочетаниями.

Токунага, а потом и начальник все чаще стали брать с собою Тарова на встречи с агентами из числа монголов и маньчжуров. Скоро это вошло в правило, и Таров знал почти о всех шпионах, подобранных отделением. Но знать агента в лицо, знать его кличку или фамилию, даже биографию — это только полдела. В чужой стране лазутчик будет выступать под вымышленной фамилией, выдавать себя за другого человека. Поэтому важно было заблаговременно выяснять, когда, где с какой легендой он перебрасывается. Начальник отделения майор Катагири — тот самый майор, который когда-то допрашивал его вместе с Юкавой, — и капитан Токунага, видно, хорошо понимали это и вовремя, под самым носом у Тарова, захлопывали ларчик. Необходимо было применить тонкое искусство разведчика, напрячь способности к анализу и логическому мышлению, чтобы добыть нужные сведения.

X

Наступила весна. Ярко зазеленела трава, на деревьях появились клейкие листья, заклубилась белорозовая дымка в садах, распустились цветы. Своенравная Сунгари унесла в море скопившиеся за зиму мусор и нечистоты.

Капитан Токунага в субботу пришел на службу в отличном расположении духа. Одет он был по-весеннему. Светлый костюм, цветастый галстук, шелковая рубашка салатного цвета.

— О, Токунага-кун, ты сегодня великолепен! По какому поводу? — воскликнул Таров, выходя из-за стола. Он пожал руку капитану. — У тебя день рождения?

— Нет, Таров-кун. Сегодня начинается праздник ханами — праздник любования цветами. В такой день все должны быть нарядными...

Ермак Дионисович знал эту отличительную черту японцев. Они с детства приучаются понимать красоту природы, видеть прекрасное в окружающем мире. Японец может часами стоять на берегу моря, любуясь бирюзовыми волнами; пойти далеко в горы, чтобы подивиться причудливо изогнутым веткам сосны, одиноко стоящей на вершине; слушать шум водопада или пение птиц в саду; умиляться стрекотом цикад или кузнечиков в траве. В простом камне, обросшем мхом, он способен увидеть бесконечные формы и колоритное многоцветие японских островов. Неутолимая любовь к природе, эстетически развитое воображение японцев породили множество праздников: ханами — любование цветами, цуками — любование луной, юкими — любование снегом.

Таров высказал неподдельное восхищение тем, что природа занимает большое место в жизни японцев. Токунага был польщен.

— Ты хорошо понимаешь японский характер и наш образ жизни. Не всякому иностранцу это дано. Есть предложение: завтра поехать на левый берег Сунгари. Расцвели черемуха и дикая вишня. О, это прекрасно! Приглашаю. Как?

— Если не помешаю... Ты с кем едешь?

— С приятелем. — Токунага, видимо, понял немой вопрос Тарова и пояснил. — В колледже вместе учились. Он врач, служит на станции Пинфань...

— Город такой? — спросил Таров, сдерживая волнение. В его мозгу моментально сработала мысль: «Может быть, это новая ниточка к пинфаньской тайне».

— Нет, железнодорожная станция, небольшой гарнизон.

— Что ж, Токунага-кун, я рад принять приглашение. Честно говоря, я подумал, что ты едешь с женщиной.

— Для женщин бог создал ночь, — Токунага потешно щелкнул языком и пальцами, уселся за рабочий стол. Он выложил перед собою фотографию неизвестного мужчины и долго всматривался, пуская к потолку кольца дыма. Таров тоже взглянул на карточку.

— Что за тип? — спросил он с небрежным тоном, видя, что на карточке заснят не японец.

— Уйгур. Весьма образован, внешность представительная, а болван. Смотрю и думаю, стоит ли возиться с ним дальше.

— Мой первый шеф, генерал Тосихидэ, в подобных случаях так говорил: сколько не шлифуй черепицу, она не станет драгоценным камнем.

Ермак Дионисович не сомневался: капитану известна эта фамилия, и он не ошибся.

— О, ты был знаком с генералом Тосихидэ?

— Да, и считаю это за счастье. Умнейший человек!

— Не зря взлетел на такую высоту.

В воскресенье, в десять часов утра, как обусловились накануне, Таров пришел на пристань. Токунага и его приятель уже ждали. Они стояли на причале, курили и любовались мощным в эту пору течением Сунгари.

— Здравствуйте! Простите великодушно за опоздание, — извинился Ермак Дионисович.

— Нет, нет, ты не опоздал, — сказал Токунага, ответив на приветствие Тарова. — Мы приехали пораньше и не жалеем: река восхитительна, сейчас она похожа на нашу Сумидагаву...[11] Знакомьтесь, пожалуйста.

— Кисиро Асада, — назвался приятель капитана и поклонился. Ермак Дионисович тоже отвесил поклон и пожал узкую, как у женщины, ладонь Асады с длинными тонкими пальцами. Асада был высок ростом, чуть ниже Тарова, и строен.

— Думаю о том, что был прав мудрец, открывший истину, что в одну реку нельзя войти дважды, — пошутил Асада, обращаясь к Тарову. — Простая мысль, а какая глубина!

— Говорят, все гениальное — просто. А нельзя ли, Асада-сан, истолковать эту истину расширительно? Скажем, так: с одним и тем же человеком нельзя встретиться дважды? Ведь люди тоже меняются. По крайней мере, идет постоянное обновление клеток.

— Пожалуй, — согласился Асада. — С известными допущениями, разумеется. Убеждения и характер человека меняются не так быстро, как клетки его организма.

— Свел на свою голову двух философов. Боюсь оказаться третьим лишним, — сказал со смехом Токунага. — Я подсмотрел хорошую лодку, вот там. Пойдемте...

Китаец-хозяин моторки издали заметил господ-японцев. Он выбежал навстречу и, не переставая кланяться, предложил свои услуги. Из носового ящика достал чистые коврики и застелил сиденья. Не меньше часа они катались по Сунгари. Для громоздкого корпуса мотор был слабоват, он оглушительно и надрывно ревел, а лодка не набирала большой скорости. Впрочем ни Таров, ни его спутники тогда не замечали этого, восторгаясь еще не кончившимся весенним половодьем и красотою берегов.

Потом лодка причалила к песчаной косе, и они высадились. Метрах в двухстах от берега поднимались раскидистые кусты черемухи. Легкий ветер доносил их терпкий запах до самой реки. Дальше, немного правее, высились ажурные кроны маньчжурского орешника. На ветках покачивались буровато-зеленые серьги соцветий. Тут и там попадались гладкие валуны, валялись коряги, выброшенные рекой.

Японцы подолгу стояли возле каждого куста, камня и коряги. Они обменивались одними восклицаниями, которые филолог определил бы как «междометия, выражающие чувства радости и восхищения».

Китаец-перевозчик ожидал их. Он хлопотал возле лодки, отчищая пятнышки на ее белоснежном корпусе, которые, должно быть, мог заметить только хозяин. При виде пассажиров китаец раскатал засученные штанины и стал суетливо собирать тряпки и разложенные на них инструменты.

За все время, пока были в лесу, Тарову так и не удалось поговорить с Асадой. Между тем поездка была удобным случаем для того, чтобы завязать знакомство с ним, и Ермак Дионисович не хотел упускать этой возможности.

Но японцы долго находились под впечатлением путешествия. И в городе они еще продолжали любоваться природой: белоцветными акациями, могучими вязами, каштанами, на которых природа щедрой рукой расставила роскошные свечи.

Остановились возле отеля «Модерн». Таров предложил зайти в ресторан. Токунага согласился, а Асада возразил. Он пригласил их к себе домой на чашку чая.

— О, домашний час — это превосходно! — воскликнул капитан. — Но нам не хотелось бы причинять беспокойство тебе, Асада-кун, и твоей несравненной супруге Фусако. Верно я говорю, Таров-кун?

— Да, конечно, — подтвердил Таров, хотя ему очень хотелось побывать v Асады. Этот визит, несомненно, закрепил бы их знакомство.

— Никакого беспокойства. Мы будем рады дорогим гостям. Вы сделаете нам большое одолжение...

Взаимный обмен любезностями кончился тем, что приглашение было принято. Асада жил в Новом городе, занимал половину двухэтажного особняка.