Врата судьбы - Агата Кристи

– Не попадались ли тебе старые проповеди среди книг, когда ты их разбирала?

– Нет. А что?

– Я просто подумал, что это самое подходящее место, для того чтобы что-нибудь спрятать. Какие-нибудь особенно скучные неудобочитаемые опусы, у которых вырвана вся середина.

– Ничего подобного там не было. Я бы непременно заметила.

– И что, стала бы читать?

– Ну конечно нет.

– В том-то и дело, – сказал Томми. – Читать не стала бы, просто выбросила бы, и все тут.

– «Венец успеха». Вот эту я запомнила. Там было два экземпляра. Ну что же, будем надеяться, что наши усилия увенчаются успехом.

– Что-то не верится. «Кто убил Мери Джордан?» Вот какую книгу нам с тобой придется когда-нибудь написать.

– Если мы это узнаем, – мрачно изрекла Таппенс.

Глава 4

Какие возможности таит в себе хирургическая операция

– Что ты делаешь сегодня вечером, Таппенс? Будешь помогать мне составлять эти списки имен, дат и прочих вещей?

– Пожалуй, нет, – отозвалась Таппенс. – Мы же все это уже делали. Ужасно скучно и утомительно записывать все на бумаге. К тому же я иногда ошибаюсь, верно?

– Ну, в этом тебе не откажешь. Ты действительно наделала ошибок.

– Мне хотелось бы, чтобы и ты иногда делал ошибки. Твоя аккуратность иногда действует мне на нервы.

– Так что же ты собираешься делать?

– Пожалуй, немножко подремала бы. Впрочем, нет, я не собираюсь расслабляться, – заявила Таппенс. – Пойду-ка я лучше вспорю брюхо Матильде.

– Прошу прощения?

– Я сказала, что пойду и вспорю брюхо Матильде.

– Что с тобой происходит, Таппенс? В тебе появилась какая-то жестокость.

– Я говорю о Матильде. Она находится в КК.

– О чем ты говоришь? Что значит – она находится в КК?

– Это то место, куда складывали всякий хлам. Матильда – это лошадь-качалка, та самая, у которой дырка в животе.

– Ах вот что. И ты… ты собираешься исследовать ее внутренности?

– Именно это я намерена сделать. Не хочешь пойти со мной и помочь?

– По совести говоря, нет.

– Томми, будь так добр, пойдем, пожалуйста, со мной и помоги мне, – взмолилась Таппенс.

– Если так, – вздохнул Томми, – то я вынужден согласиться. По крайней мере, не так скучно, как составлять списки. А где Айзек? Он где-нибудь поблизости?

– Нет. По-моему, у него сегодня выходной. И вообще, лучше обойтись без него. Мне кажется, он уже рассказал все, что мне требовалось.

– Он ведь много чего знает, – задумчиво произнес Томми. – Я это обнаружил вчера, когда с ним разговаривал. Он мне рассказал массу интересного, причем о таких вещах, которых сам он знать не мог.

– Но ведь ему уже почти восемьдесят, – сказала Таппенс. – Я в этом вполне уверена.

– Да, я знаю, но он рассказывал о том, что происходило еще раньше, до него.

– Люди постоянно слышат о том, что произошло тогда-то и тогда-то, – возразила Таппенс. – И никогда не знаешь, правда или нет то, что они слышали. Как бы то ни было, пойдем и распотрошим Матильду. Только нужно предварительно переодеться, потому что в этом КК ужасно грязно и полно паутины, к тому же нам придется копаться во внутренностях.

– Хорошо бы найти Айзека. Он бы помог положить Матильду на спину, и тогда было бы легче подступиться к ее животу.

– Ты говоришь так, словно в прежней жизни был хирургом.

– А что, вполне возможно.

– Но мы не собираемся удалять посторонние предметы из желудка несчастной Матильды, если это будет угрожать ее жизни – она и так в ней едва теплится. Напротив, мы ее покрасим, и, когда в следующий раз приедут Деборины детишки, они смогут на ней покататься.

– У наших внуков и без того уйма всевозможных игрушек.

– Это не имеет значения, – сказала Таппенс. – Детям совсем не обязательно, чтобы игрушка была дорогой. Они охотно играют с обрывком бечевки, с какой-нибудь облезлой тряпичной куклой или с куском старого ковра: свернут его в трубочку, приделают пару пуговиц вместо глаз – и вот у них уже мишка, да еще самый любимый. У детей свои собственные представления о ценности игрушек.

– Ну ладно, пошли, – сказал Томми. – Вперед, к Матильде. Отправляемся в операционную.

Опрокинуть Матильду, то есть привести ее в положение, необходимое для произведения операции, оказалось нелегким делом. Она была довольно-таки тяжелая. Помимо этого, она была крепко сколочена – в ней было достаточно гвоздей, которые порой больно ранили руки. Таппенс вытирала с рук кровь, а Томми крепко выругался, зацепившись за гвоздь пуловером, который тут же безнадежно разорвался.

– Черт бы побрал эту проклятую конягу!

– Ее давно нужно было бросить в огонь, – вторила ему Таппенс.

В этот самый момент неожиданно появился старик Айзек.

– Что это вы здесь делаете? – с удивлением спросил он. – Да еще оба вместе. Что вам понадобилось от этой старой клячи? Может, вам помочь? Вы хотите ее вытащить наружу?

– Не обязательно, – сказала Таппенс. – Мы хотим ее перевернуть, чтобы вспороть брюхо и извлечь то, что хранится у нее внутри.

– Вы хотите сказать, что собираетесь вытащить что-то у нее из нутра? Как это пришло вам в голову?

– Именно это мы и собираемся сделать, – подтвердила Таппенс.

– Думаете что-нибудь там найти?

– Ничего, кроме мусора, – сказал Томми. – Однако было бы приятно удалить эту грязь и освободить место для чего-нибудь другого. Может, нам самим захочется держать там какие-нибудь игры – крокет, например.

– Здесь была крокетная площадка. Только очень давно это было. Во времена миссис Фолкнер. Да. Там, где сейчас клумба с розами. Только она была не очень большая.

– Когда же это было? – спросил Томми.

– Что, крокетная площадка? Ну, это еще до меня. Люди любят вспоминать разные истории о том, что случалось в старые времена. Судачили о каких-то спрятанных вещах, о том, кому понадобилось их прятать и зачем. Много было всяких разговоров, да только и вранья порядочно. Впрочем, может быть, кое-что было и правдой.

– Вы очень умный человек, Айзек, – сказала Таппенс. – И все, похоже, знаете. Но откуда вам известно о крокетной площадке?

– Да ведь я видел ящик с шарами и молотками, он давно уже там лежит, бог весть сколько. Не знаю уж, осталось что от него или нет.

Таппенс оставила Матильду и направилась в угол, где стоял длинный деревянный ящик. С трудом приподняв крышку, покоробившуюся от времени, она обнаружила там пару шаров, которые были когда-то красного и голубого цвета, и один-единственный молоток, погнутый и покореженный. Больше там ничего не было – только паутина.

– Да-да, это было, верно, во времена миссис Фолкнер, думаю, именно тогда. Говорят, что она даже участвовала в соревнованиях, – сказал Айзек.

– В Уимблдоне? – недоверчиво спросила Таппенс.

– Да нет, не то чтобы в Уимблдоне, этого я не думаю. Местные бывали соревнования, здесь же, в этих краях. Я видел фотографии в лавке у фотографа.

– У фотографа?

– Ага. В деревне, его зовут Дарренс. Вы же знаете Дарренса, верно?

– Дарренс? – неуверенно переспросила Таппенс. – Ах да, это тот, который продает фотопленки и тому подобное, да?

– Ну да. Только имейте в виду, это не тот прежний Дарренс, это его внук, я бы даже не удивился, если бы оказалось, что правнук. Он продает в основном открытки – обыкновенные почтовые, рождественские, поздравительные с днем рождения и разные другие. Раньше к нему ходили фотографироваться, у него целые кучи старых фотографий. К нему тут одна приходила недавно. У нее потерялась фотография прабабушки – то ли сгорела, то ли истлела от времени, – так вот она спрашивала, не сохранился ли у него негатив. Только я думаю, не сохранился. Но там у него целая куча разных альбомов.

– Альбомов? – задумчиво повторила Таппенс.

– Я вам еще нужен? – спросил Айзек.

– Помогите нам немного с этой лошадью… как ее там, Джейн, что ли? – сказал Томми.

– Нет, не Джейн, ее зовут Матильда, а может, и не Матильда, кто ее знает. Но почему-то ее всегда называли Матильда. На французский манер, что ли?

– Французский или американский, – задумчиво проговорил Томми. – Матильда. Луиза. Что-нибудь в этом духе.

– Отличное место для того, чтобы прятать разные вещи, – сказала Таппенс, засовывая руку в отверстие в животе Матильды. Она вытащила оттуда красно-желтый резиновый мяч, от которого почти ничего не осталось – одни сплошные дыры. – Это, наверное, дети, – сказала Таппенс. – Они любят прятать разные вещи.

– Верно, им стоит только увидеть какую-нибудь дырку, – сказал Айзек. – Но был здесь один молодой человек, который, как я слышал, имел обыкновение оставлять в разных щелях письма. Использовал их вроде как вместо почты.

– Письма? А кому же они предназначались?

– Какой-то девице, как я думаю. Но это было еще до меня, – добавил он, по своему обыкновению.

– Все почему-то случалось до него, – проговорила Таппенс, после того как Айзек, положив Матильду поудобнее, оставил их под тем предлогом, что ему нужно закрыть рамы.