Кондотьер Богданов - Анатолий Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евпраксия ахнула.
– Не знаю, откуда ее привезли, но, по ее словам, во Христа там веруют только старики, непросвещенные. Просвещенные, по ее словам, Господа отринули. Поведала, что состоит в языческом племени, которое называется «комсомол», а этот комсомол ставит целью искоренить веру в Христа! Опасного человека ты приютила, княжна!
Иерей был вне себя, его едва успокоили. Получив заверения, что язычница в хоромах не задержится, отец Пафнутий ушел. Евпраксия внутренне ликовала. Богдан не ведает, кого держит рядом! Отцу Пафнутию удалось чародейку разоблачить. Богдан, как узнает, прогонит! Непременно! В сонме многочисленных дел, которыми был полон этот день, княжна не раз возвращалась к этой мысли. Улыбалась. День тянулся бесконечно, но все ж кончился. В княжий двор въехал запыленный кмет – проводник Богдана.
– Не нашли ведуна! – сказал с порога. – Весь ручей обшарили – нет там пещеры! Богдан попрекал меня – не туда завел, но я места те добре знаю. Нет там второго ручья! Я его и к броду водил, где кметов Жидяты убили, и лес показывал, где стан беженцев сожгли…
Кмет выглядел расстроенным.
– Что Богдан? – спросила княжна.
– Обратной дорогой слова не проронил. Почернел с лица. Как вернулись, пошел к своей птице, взял какую-то флягу. Позвал свою девку и наемника, велел принести соленых огурцов и хлеба, более никого не пускать.
«Пусть поест! – решила княжна, отпуская кмета. – Успокоится…»
Она сменила платье, глянула в серебряное зеркало. Хороша! Княжна села на лавку и стала думать. Как держать себя с ним, что сказать? Что Богдан знает о пророчестве? До сих пор виду не казал, ну так времени перемолвиться не было. Зачем ему ведун? Что хотел узнать? Может, о ней? Княжна забылась в сладких грезах. Прервала их Неёла.
– Матушка! – завопила, врываясь в светелку. – Богдан помирает!
Словно вихрь сорвал Евпраксию с лавки. Она бежала по переходу изо всех ног, но казалось, что медленно.
– Девка его прибежала, – тараторила едва поспевавшая за княжной Неёла. – Мы кинулись, а он в непритомности. Никого не видит, не слышит…
Ворвавшись в ложницу, княжна сразу ощутила запах. Резкий, неприятный. Возле отцовской кровати сгрудились люди. Евпраксия разметала их.
…Богдан лежал на спине, безжизненно свернув голову. Евпраксия наклонилась над милым лицом. Богатырь дышал, но тяжело. Тот самый резкий, тревожный запах исходил из его уст. На Евпраксию накатило тяжкое воспоминание. Неловко повернутое, безжизненное лицо отца… Упавшая с кровати холодная рука… И запах! Другой, едва уловимый, но страшный запах смерти… Беда не ходит одна: опоили Богдана… Княжна повернулась. Под ее взглядом люди порскнули по сторонам. Княжна увидела на лавке миску с недоеденными огурцами, надкушенный ломоть хлеба, рядом – флягу, обтянутую тканью цвета навоза. Княжна шагнула, взяла флягу. От нее исходил тот же запах. В глазах княжны потемнело. На мгновение свет исчез. Затем стали проступать испуганные лица. И среди них одно, ненавистное.
– Ты! – княжна выхватила нож. – Ты его опоила! Поняла, что не поддастся! Язычница, чародейка!..
В лице девки проступил страх.
– Он сам! – сказала жалобно. – Я говорила: не надо так много! Не слушал…
– Лжа! – зашипела княжна, подступая. – Я слышала: ты говорила ночью! Требовала, чтоб взял тебя! Отец Пафнутий тебя разоблачил. Язычница! Гореть тебе в геенне!..
Княжна замахнулась. Девка сжалась, но цели удар не достиг. Железная рука схватила княжну за кисть. Евпраксия попыталась вырвать руку, но противник был сильнее.
– Пусти! – закричала она в ярости. – Как смеешь! Я княжна!
– Я не служить тебе! – сказал Конрад. Княжна не заметила его ранее. – Я давать клятва кондотьер. Я сечь мечом любой, кто нападать на кондотьер и его люди.
– Велю вас убить!
– Вы пробовать, – усмехнулся наемник, – не выходить. Я не советовать. Мы рубить кметь в рагу!
– Ты в сговоре! – догадалась княжна.
– Нет сговор! – сказал Конрад. – Я рассказать!
– Пусти! – сказала княжна, и Конрад разжал стальные пальцы.
– Кондотьер приехать печальный, – сказал Конрад. – Брать фляга и звать меня пить. Это – спиритус вини, его еще называть «аква вита», вода жизни. Дорогое лекарство, помогать от болезнь. Я говорить кондотьер, что нельзя его много, он не слушать. Я не мог мешать – он кондотьер. Он сказать, чтоб я рядом сидеть, я соглашаться. Он пить, есть огурец. Много пить. Потом петь песня. Он мне переводить. Хороший песня, душевный. О птиц, который лететь все выше и выше – к спокойствию наших границ. Потом кондотьер обнимать и целовать меня. После чего падать на пол. Я носить его на постель. Анна бежать, звать люд. Она не наливать. Она просить его не пить. Кондотьер ругаться. Ее нет вина.
– Он может умереть? – спросила княжна, отступая.
– Так, – сказал наемник. – Аква вита – крепкий. Его надо пить совсем мало. Кондотьер выдуть фляга.
– Как его спасти?
– Я пробовать, ты не мешать!
Евпраксия кивнула и спрятала нож. Конрад снял с головы берет, вытащил из украшавшего его пука длинное перо. Подошел к Богдану, разжал рот и засунул перо глубоко в горло. Богдан замычал, задергался, елозя ногами. Евпраксия едва не бросилась на помощь, но сдержалась. Внезапно судорога пробежала по телу богатыря. Конрад перевернул его на живот. Поток жидкости хлынул изо рта воина, образовав на полу зеленую лужу. Мерзкий запах наполнил спальню. Конрад выждал окончания рвоты и аккуратно уложил Богдана на бок.
– Теперь он спать! – сказал, разглядывая испачканное перо. – Утром просыпаться, болеть голова, но зато жить.
– Я буду с ним! – сказала Аня.
– Только попробуй! – рыкнула Евпраксия.
– Здесь оставаться я! – сказал Конрад. – Бабы нет. За дверь стать мои парни. Ульяна забрать Анна, я не советовать беспокоить их ночь. Я буду рубить такой в капуста! Пусть баба прибрать здесь и нести мне кушать. Много пива! Кондотьер утром мучить жажда…
8
В голову всунули раскаленный обруч и распирали его изнутри. Горячий металл въедался в кость, обжигал мозг, нестерпимая боль опоясывала череп, прогоняя забытье. Богданов пошевелился и застонал.
– Товарищ лейтенант! – раздался над ухом горячий шепот. – Товарищ лейтенант!
Богданов разлепил тяжелые веки. Над ним колыхалось испуганное девичье лицо.
– Мы так боялись, что вы умрете!
Каждый звук ее речи вызывал муку.
– Умереть не страшно! – скрепя зубами, сказал Богданов. – Страшно, что ты рядом!
Сверху всхлипнули, и лицо исчезло. Сильная рука взяла Богданова под голову и приподняла. Обруч сдвинулся, вызвав новый прилив боли, Богданов замычал. Перед глазами возникла глиняная кружка, доверху полная мутной жидкостью. Жидкость источала влекущий запах.
