Единственный принцип - 2 - Дмитрий Хоменко

И все же, его искренность не осталась неоцененной. Лучо не пытали, не томили в сыром подземелье, не мучили голодом и жаждой. Ему просто выстрелили в затылок, точно так же, как когда–то выстрелил он сам.

После этого тринадцать правителей больших и малых государств, все вместе превращавшиеся в равноправных сенаторов ордена Ормуса, еще долго обсуждали услышанное. Было сказано много слов о Генрихе, выдвинуто множество предположений по поводу таинственного Захария, но так и не было принято решения, как распорядиться полученными сведениями. Все сводилось к тому, что нужно искать Захария, но вслух никто эту мысль не высказал, ограничившись намеками в сторону хранителя спасенной реликвии, светящейся пирамиды. Но тот вообще молчал, погрузившись в тяжелые раздумья. Только немного позже, оставшись наедине с Посредником, хранитель счел возможным высказать вслух все, что его тревожило.

— Сегодня у меня неплохо получалось читать чужие мысли. Достаточно было встретиться взглядом с кем–то из сенаторов, чтобы понять, о чем он думает.

— И о чем же они думали? — поинтересовался его собеседник, заранее предвкушая ответ.

Хранитель уловил ироничные нотки в его голосе и бросил на развалившегося в массивном кресле толстяка недобрый взгляд. Но этим его недовольство и ограничилось.

— Половина из них не сомневается, что я каким–то образом связан с этим загадочным Захарием, и все эти годы скрывал от них правду. Остальные не столь категоричны, но, пожалуй, считают, что если бы я не заварил всю эту кашу с Вильштоком, реликвии не достались бы какому–то проходимцу. Соответственно, я и должен сделать все, чтобы их вернуть.

— Вторые, пожалуй, ближе к истине, — невозмутимо констатировал толстяк.

— А кто меня подбил на эту авантюру? — возмутился Хранитель.

— По–моему, вы в результате получили не так уж и мало, — моментально охладил его пыл собеседник.

— Не спорю, — вынужден был согласиться с ним хранитель, но тут же не удержался от нового замечания. — Но большего мне не получить, даже если я найду реликвии. Так какой смысл мне их искать?

— Никакого, — поддержал его толстяк и надолго умолк, хотя хранитель явно ждал от него какого–то совета, в глубине души надеясь, что какой–то смысл все–таки есть.

— Что же мне все–таки делать, Оливер? — не выдержал затянувшейся паузы хранитель.

Толстяк не спешил с ответом. Он нарочито долго ворочался в кресле, потом столько же времени потратил на придание своему обрюзгшему лицу подобающего ситуации выражения. И только после этого непринужденным тоном соизволил успокоить собеседника..

— Доверьтесь мне, Фердинанд. Я сам организую поиски таинственного Захария, так, чтобы у ваших братьев не осталось никаких сомнений. Я никогда вас не подводил, не подведу и на этот раз. Пока я рядом, вашей власти ничего не угрожает.

— А что будет, когда реликвии найдутся? — спросил хранитель, с надеждой глядя ему в глаза.

— Они не найдутся, — тут же убил надежду толстяк и добавил, глядя куда–то сквозь Фердинанда. — Это уже совсем другая игра.

КТО МЫ?

Когда сильный взрыв сотряс подземелье Борга, Отто Визар стал тревожно поглядывать в сторону двери. Наверху что–то произошло. Что–то, что могло изменить участь пленников. В душе Отто теплилась надежда, что этот взрыв даст ему и Скулде шанс если не освободиться, то хотя бы увидеть солнечный свет. О них не могли забыть. Сейчас придет кто–то из охранников или неизвестных спасителей и выведет их наверх.

Последняя свеча моргнула на прощанье и оставила узников в полной темноте. Вслед за ней исчезла и надежда на спасение. Самое реальное из всех возможных предположений наконец–то получило доступ к сознанию Отто и заставило его оцепенеть от ужаса. Мысль о том, что их похоронили заживо под развалинами замка, едва не свела Визара с ума. Если бы не напоминавшая тихими шорохами о своем присутствии Скулда, он уже взвыл бы от бессилия, словно загнанный зверь.

— Наверху никого нет, — отрешенно заявила Скулда и, без труда сориентировавшись в темноте, нашла Отто и присела рядом с ним. Потом она склонила голову ему на плечо и повторила сказанное уже с новой интонацией, еще меньше соответствовавшей происходящему, чем отрешенность.

«Наконец–то, мы остались одни», — приблизительно так прозвучали ее слова для Визара, и он, грустно улыбнувшись, позволил себе обнять женщину, впервые за время их знакомства. Сколько раз ему хотелось сделать это… но только теперь, когда она стала для него единственным во всем мире человеком, когда все условности и обстоятельства остались где–то за толстым слоем грунта, он позволил себе обнять ее. И разрывавшее его чувство безысходности стало незаметно отступать, уступая свое место чувству безразличия.

— Я никогда не мог представить себя старым, — сказал человек, для которого все или почти все значимое уже осталось далеко позади. — Вот только свою смерть я представлял несколько по–другому: мгновенную в каком–нибудь сражении или мучительно долгую от тяжелых ран, в крайнем случае, в результате какой–нибудь болезни. Но то, что буду похоронен заживо, я не мог представить даже в самых кошмарных снах.

— Еще не все потеряно, — тихим голосом возразила ему Скулда.

— Не все, — согласился с ней Отто, — только то, в чем и так нет уже никакого смысла. Еще несколько минут назад я готов был бросаться на эти стены, лишь бы снова оказаться в мире людей. Но теперь я задаю себе вопрос: «А что, собственно, мне там нужно?». И не нахожу на него ответ. Странно все это. Как будто кто–то решил подшутить надо мной. С тех пор, как я увидел тебя, никто, и ничто в мире меня уже не интересовало. Но для того чтобы быть с тобой, нужно было оказаться в этом подземелье. Словно другого места для нас двоих в этом мире не существует.

— Может быть, так оно и есть, — предположила Скулда.

И снова грусть в ее голосе сказала Отто значительно больше, чем произнесенные слова. Неожиданно мужчина тихо засмеялся и сильнее прижал к себе девушку.

— Странно слышать слова «может быть» от человека, который предсказывал судьбы. Ты предсказала погибель непобедимому Генриху, а теперь пытаешься вселить надежду заживо погребенному.

— Генрих мертв, — остановила его ироничную тираду Скулда.

— Совсем скоро у меня появится возможность проверить правдивость твоих слов, — не унимался Визар.

— Еще не все потеряно, — словно заклинание повторила Скулда, но не смогла скрыть одолевавшие ее сомнения.

Именно эта вырвавшаяся наружу неуверенность заставила Отто вспомнить, что девушку ожидает та же судьба, что и его самого. Ему стало даже стыдно, что вместо того, чтобы поддержать Скулду, он изводит ее бессмысленными замечаниями. В дальнейшем Визар вел себя так, будто действительно не все еще было решено, будто им просто предстояло дождаться, пока откроется дверь, а не умереть.

Но дверь оставалась запертой, а силы неумолимо покидали Отто. Последние Визар потратил на то, чтобы после долгого молчания высказать мысль, которая не давала ему спокойно уйти.

— Я ни о чем не жалею. Только об одном. Если бы я мог вернуться в прошлое и изменить свою жизнь, я бы сделал только одно, — я опередил бы Генриха и сам спас бы тебя. И пускай потом целый мир ополчился бы на меня, все равно мы были бы вместе, — прошептал Отто и, с трудом глотнув воздух, добавил. — Прости.

Скулда почувствовала, как закрылись глаза Отто, и сильнее прижалась к нему. Впервые за все время заточения она плакала, слушая затихающие удары сердца Визара. В этот момент она не сомневалась, что сердце мужчины продолжает биться только потому, что все еще надеется достучаться до ее сознания и заставить сделать то, что ей не было позволено.

И этот неровный обреченный стук оказался сильнее страха перед неминуемой расплатой. Скулда отказалась повиноваться судьбе. Обхватив голову Отто обеими руками, она прикоснулась губами к его холодному лбу и стала шептать то ли молитву, то ли заклинание. Постепенно ее голос набирал силу, а отчаяние и страх в нем уступали свое место холодной решимости, сменившейся в свою очередь дерзким вызовом, брошенным кому–то неведомому и могущественному. Тому, на чью власть сейчас покушалась Скулда, борясь за жизнь Визара. Когда все закончилось, у девушки осталось не больше сил, чем у мужчины. Ее сердце теперь стучало так же прерывисто и тихо, как и его.

Волуны бережно уложили бесчувственные тела узников на мягкий травяной покров и стали молча разглядывать их при лунном свете, дожидаясь дальнейших распоряжений своего вожака. Несмотря на ужасное зрелище, тот был единственным, кто проявлял хоть какие–то чувства. Руки Флодина явно не находили себе места, пока не прикоснулись к шее Отто Визара. Только почувствовав под рукой слабую пульсацию, Флодин успокоился и смирился со своей собственной участью. Теперь он был готов исполнить предназначенное, но не смог отказаться от возможности потянуть время.