Этот прекрасный сон - Макгвайр Джейми

Я отвел взгляд, пытаясь сообразить, что этот вопрос означает на женском языке.

– Э… Нет.

– Но, видно, ты не принял этого во внимание, когда заявился в дом к доктору Розенбергу?

– Черт!

Я потер сжавшиеся челюсти и подумал: «Убью гада!»

– То есть мы начинаем друг другу лгать?

– Я тебе не лгал.

– Ты намеренно скрыл от меня правду. Умолчание – тоже ложь.

– По крайней мере, я не хотел, чтобы ты узнала об этом сегодня. – Я вытер руку и потянулся к ней. – Все не так плохо, как ты могла подумать. Я завез ему книгу, и мы немного поболтали. Вот и все. Я не предполагал, что он окажется слюнтяем и побежит жаловаться. Да еще и в твой день рождения.

Эйвери скрестила руки на груди. Я приготовился к бою, но она не нападала, а только смотрела на меня, и в глазах ее читалось разочарование.

– Послушай, – сказал я, подойдя к ней, – если хочешь, я с ним поговорю.

– Ты уже поговорил. Или ты имеешь в виду, что извинишься?

Я стиснул зубы, чтобы не произнести слов, которые вертелись у меня на языке.

– Нет.

– Нет?! – Она сердито на меня посмотрела и отдернула руки.

– Я борюсь за то, что мы имеем, и не намерен за это извиняться.

– За то, что ты действительно имеешь, тебе бы и бороться не пришлось, – парировала она, закипая. – Господи, Джош, мы уже об этом говорили!

Я не собирался выбрасывать белый флаг из-за такой ерунды. Я ведь только защитил наши отношения, дав Розенбергу понять, что не позволю ему их разрушить. Эйвери потопала в гостиную, я за ней.

– Мне жаль, если я тебя огорчил. Ты права: я должен был сам тебе сказать. Но он пересек черту, и я, возможно, оказал ему услугу. Продолжая в том же духе, он мог бы потерять семью.

Эйвери повернулись: в ее глазах блестели слезы, углы рта были опущены. Она всхлипнула:

– Черт! Я тебя защищала, а доктор был прав.

– Что?

– Джош, мы уже не дети. Ты не должен грозиться его избить, если он засмотрелся на твою игрушку.

Мое лицо скривилось от отвращения:

– Эйвери, ты не игрушка, черт побери! Я никогда так к тебе не относился. А он не просто на тебя заглядывался, хотя у него жена и ребенок. Ты бы видела, как он мне лыбился, когда оказывался рядом с тобой! Он думал, это игра. Но я с тобой не играю. Ты дорогой мне человек. Может, он воспринимает семью как нечто само собой разумеющееся, а я так не могу!

У Эйвери дрогнула нижняя губа:

– Мне это не нужно.

– Тебе я не нужен. – Я произнес эти слова без эмоций, стараясь оставаться спокойным, но моя ярость все-таки прорвалась наружу: – Какого черта, Эйвери? А знаешь что? Пускай. Моей любви к тебе хватит на нас двоих.

– В том-то и проблема, – выпалила она, – ты иррационален. Ты не обдумываешь своих поступков. Мы с тобой вместе недавно, и, похоже, все развивается слишком быстро. Надо притормозить.

Она сняла с шеи монетку на цепочке и, сжав зубы, протянула ее мне. Я почувствовал себя разбитым. Как будто вмиг все потерял.

– Хочешь узнать мои мысли?

– Нет. Не хочу знать ни того, что ты думаешь сейчас, ни даже того, что подумал тогда.

Она положила пенсовик на столешницу. Я покосился на него, как на ядовитую змею.

– Эйвери. – Я сглотнул, борясь с внезапно начавшейся паникой. – Ты не можешь… не можешь сказать мне, что любишь меня, а потом слинять при первой же неприятности.

Эйвери задумалась над моими словами, и я немного расслабился, но она покачала головой и, вытирая щеки внутренней стороной запястья, ответила:

– Тебе ведь нравятся такие девушки, как я? Рассудительные и уважающие себя? Мы поступаем именно так, Джош. Мы обращаем внимание на тревожные сигналы, а ты, черт возьми, огромный красный флаг.

Она развернулась на каблуках и вышла, хлопнув дверью. Прорычав «Черт!» – я опрокинул кофейный столик, бросился навзничь на диван и закрыл лицо руками. Я никогда никого так близко к себе не подпускал, как Эйвери, а теперь потерял ее. Да, заявившись к Розенбергу, я сделал глупость. Потому-то я об этом и промолчал. Но даже если я ошибся, Эйвери не должна вот так меня бросать. «Значит, не любит», – подумал я.

Я поднял перевернутый столик, подобрал цепочку с монеткой. Мне захотелось отвлечься при помощи хозяйственных хлопот, но на каждом шагу попадались вещи, напоминавшие об Эйвери. Подушка пахла ее шампунем. В душевой кабине лежала ее бритва, в стакане стояла ее щетка. Даже мыльницу я поменял, потому что Эйвери зеленый цвет нравится больше голубого. Я двигался быстро и с силой нажимал на тряпку, но все без толку. Я не переставал думать о боли, которую видел в ее глазах перед тем, как она ушла, и меня мучили угрызения совести.

Моя квартира стала как никогда чистой и как никогда пустой. Декс принялся обнюхивать мои ноги: почуял неладное. Я достал телефон из кармана, встал и начал расхаживать по комнате, стараясь не споткнуться о пса, которому не терпелось завладеть моим вниманием. Занеся палец над экраном, я задумался: «Кому позвонить? Если позвоню Эйвери, а она не ответит, я сойду с ума».

Я набрал номер Куинна. Не хотелось оставаться со своими мыслями наедине. После трех гудков он снял трубку.

– Старик, – сказал я и, не переставая ходить туда-сюда, провел рукой по спутанным волосам, – я в полной заднице.

Послышался стон: Куинн спал. Протяжно зевнув, он спросил:

– Что ты на этот раз отмочил, придурок несчастный?

– Эйвери меня бросила. Она бросила меня к чертовой матери!

– Что? – крикнул он.

Рядом с ним недовольно забубнила какая-то женщина.

– Там у тебя Деб?

После короткой потасовки на другом конце линии кристально четко зазвучал голос подруги Эйвери:

– Она самая. Иначе твой приятель был бы полным идиотом, если понимаешь, о чем я.

– Пожалуйста, передай трубку Куинну. – Я прикрыл глаза и постарался говорить тихим ровным голосом.

Деб сердито фыркнула, послышался какой-то шум, после чего телефон снова оказался в руках Куинна.

– Я ездил домой к Розенбергу, – признался я.

Куинн усмехнулся:

– Куда ты ездил? Если я не ослышался, брат, то это слишком тупо даже для тебя.

– Знаю, – сказал я, потирая шею и не переставая мерить шагами комнату. – Но он женат. Мне открыла дверь его чертова жена.

– Боже мой! Джош, посуди сам: семья Розенберга – не твое дело. Я люблю тебя, дружище, но ты перешел черту.

– Это он, чтоб его, перешел черту! – рявкнул я.

– Джош, – спокойно сказал Куинн, – ты просто должен доверять Эйвери, и она сама разберется. Ты не можешь контролировать все.

– Знаю.

Мне не хватало кислорода, и я сел, тяжело дыша. Декс ткнул лапой мою ногу.

– Все наладится, – сказал Куинн. – Она, конечно, сейчас сердится, но потом простит. Вот и Деб кивает. Согласна со мной. Эйвери тебя любит.

– Да? – пробормотал я и закрыл лицо руками, не зная, искренне Куинн говорит или просто меня успокаивает.

– Да, старик. Отдохни пока, а завтра все будет не так уж плохо.

Нажав отбой, я поплелся в спальню и прямо в одежде повалился на кровать. Пружины в матрасе заскрипели, в очередной раз напомнив мне об Эйвери. Там, где я сейчас лежал один, мы недавно лежали вдвоем, обнаженные. Я уставился в потолок, молясь о том, чтобы заснуть. Вдруг я посмотрел через открытую дверь в гостиную, и мой взгляд остановился на запертом шкафчике. Я поклялся себе пить только в компании, для развлечения, но сейчас соблазн налакаться и отрубиться был очень велик.

Я сел. Стрелки часов сошлись на цифре «12». Еще раз взглянув на шкафчик, я достал телефон и набрал номер Эйвери. Через несколько секунд включился автоответчик. Я оставил сообщение: «Пожалуйста, перезвони мне. Ругаться я не хочу. Я хочу только… хотя бы извиниться. А там уж поступай как знаешь».

Нажав кнопку разъединения, я посмотрел на часы в десятый раз с того момента, когда Эйвери ушла. Мест, куда она могла отправиться в такое время, было немного. Я взял кошелек и отправился в бар. Отзванивать она мне не собиралась, а я не собирался сидеть сложа руки и ждать. Сказав то, что хотел, я бы отпустил ее от себя на большее расстояние, если ей это было нужно, но отстраниться сам я не мог.