Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования - Лев Колодный

Заглянув, чтобы еще раз перепроверить себя, в сохранившиеся документы, Алина Ивановна говорит:

– Мой отец, Иван Семенович Погорелов, родился на хуторе Патроновка Тарасовского района Ростовской области 13 августа 1904 года. Он на год старше Михаила Александровича. Оба родились на Дону.

В семь лет отец остался круглым сиротой, жил у бабушки в станице Митякинской, будучи своей бедной родне в тягость. Когда ему еще не исполнилось шестнадцать, отправился из станицы искать лучшей доли. Приехал в Луганск, не имея там ни родных, ни знакомых. На вокзале на него обратил внимание один из чекистов, пожалел бездомного, привел в свою семью, присмотрелся к нему и… предложил работать там, где работал сам, – в ЧК. Как разведчика Ивана Погорелова «внедрили» в отряд, который вел бои с регулярными войсками. Но и там имели агентуру.

– Когда однажды захватили группу красноармейцев, один из «пленных», оказавшийся тайным агентом, опознал и выдал папу, – рассказывает дочь Погорелова. – Повели его вместе с захваченными красноармейцами на расстрел. Отец не стал ждать, пока приговор приведут в исполнение. И в бешеном прыжке перепрыгнул яму, куда должны были сбросить расстрелянных. Ушел от погони, спрятавшись в шахте. Пулю, раненый в ногу, унес с собой. Выжил. Стал с тех пор действовать особенно осторожно. До начала боя, как разведчик, старался выполнять задания в одиночку, переодевался, ходил под видом нищего.

Эти слова дочери Ивана Погорелова дополняют записи в военном билете.

«10.1.20–12.1922 г. Уполномоченный по борьбе с бандитизмом и командир особого назначения отряда.

В боях с белобандами в 1920 – 21 г. три ранения».

Про одно ранение нам известно.

Другие получены при столь же чрезвычайных обстоятельствах.

Смерть много раз в юности пыталась его настичь, но он уходил от нее, как тогда, перед расстрелом.

После гражданской войны в ростовском журнале «На подъеме» в июньском номере 1928 года появился очерк Вс. Воскресенского под названием «Миллерово». Из него явствует, что Ивана Погорелова называли «красным дьяволенком», первым донским казаком-комсомольцем, утверждалось в очерке и то, что он «сражался в одиночку». По этому поводу Иван Погорелов заметил: «Неправда, был у меня отряд».

Правда была в том, что в расположении врага, на людях Иван появлялся один, связной находился поодаль. Отряд располагался в укрытии.

Так было и в тот раз, когда два часа отбивался один от множества нападавших. Помогло то, что умело выбрал огневую позицию – яму на дороге, а также то, что всегда ходил, обремененный оружием и боеприпасами. У него было два маузера, два нагана, четыре гранаты, карабин, много патронов. Вот это плюс умение стрелять позволило одному сдерживать многих. Прибывший к месту перестрелки отряд не ожидал увидеть в живых командира. Спешили, чтобы отомстить. Спасли раненого, но живого.

За ним охотились. Верил в предчувствия. Очень был чуток ко всему, что происходило вокруг. Попав в засаду в избе своей тети, сумел невредимым вырваться из огненного кольца.

Третью рану получил, выследив и пленив бывшего полковника царской армии, некоего Федорова. Иван в одеянии нищего выглядел подростком, умел разыгрывать сироту, попавшего в беду, вызывая у сердобольных казачек слезы. Таким образом от одной проникшейся к нему жалостью старухи выведал, в какой избе прячется неуловимый полковник. Поговорил с ним и поспешил к своим. Вот тогда и вступил в дело отряд. Началась перестрелка. Пришлось избу поджечь. Федорову ничего не оставалось, как спасаться через дымоход, откуда он попал в руки «сироты». Но глаза в той перестрелке командиру отряда обожгло.

Вот почему на снимке двадцатых годов Иван Погорелов в очках. За тот бой награжден орденом Красного Знамени. Более высокой орденской награды тогда у республики не было.

Держу в руках орден с винтом. На нем выгравирован № 3848. Сохранилось удостоверение. В нем сказано: «Предъявитель сего тов. Погорелов Иван Семенович действительно награжден орденом «Красное Знамя» за № 3848 по личному составу армии, что подписью и приложением печати удостоверяется».

Персональным пенсионером Иван Погорелов стал в конце двадцатых годов, молодым. Три ранения, хромота. Пришлось расстаться с военной службой.

Хотелось учиться. Поступил, сумев подготовиться, в Новочеркасский индустриальный институт, на факультет, готовивший электроинженеров. Специальность по тем годам явно престижная и романтическая. Хотелось быстрее, по «завету Ленина», электрифицировать страну. В институте пришлось не только учиться. Его, студента, избрали секретарем парткома института.

Даже когда Иван Погорелов учился, война для него не кончилась. Однажды от пули спасла его дочь. Ей было тогда два года. Она первой увидела в окне «дядю», который целился в отца. Иван Погорелов и на этот раз опередил выстрел, с дочерью в руках рухнул на пол. Террорист промахнулся. Приходилось Погорелову иногда участвовать в операциях по изъятию хранившегося незаконно оружия.

Еще один дополняющий образ И. Погорелова документ, сохранившийся на обветшавшем листке. В его левом углу, вместо бланка, кто-то старательно вывел большими буквами слова: «РСФСР, сельсовет», стараясь придать буквам торжественность и официальность, подобающую любому документу. Текст его гласил:

«Дано сие гражданину поселка хутора Патроновка Погорелову Ивану Семеновичу, что он действительно сын хлебороба, бедняка, имущественное положение: нет ничего. Что и удостоверяется».

Подпись председателя и печать.

Да, ничего у Ивана Погорелова после трех лет боев, тяжелой службы не было, ничего, кроме ордена, трех ран. Из них одна – в ногу – мучила всю жизнь, лишив возможности бегать.

Редакция по изданию альбома героев гражданской войны обратилась в двадцатые годы к Ивану Семеновичу с просьбой поделиться воспоминаниями, рассказать о себе, причем подробно и ярко, «дабы описание подвига было приближенно к жизни и не было сухим приказным перечислением фактов». Просьбы этой Иван Погорелов не исполнил. Не успел осуществить свое желание написать книгу и автор очерка о нем – Вс. Воскресенский. Жизнь, однако, готовила обладателю ордена Красного Знамени за № 3848 новое, еще более серьезное испытание, из которого не каждый признанный герой выходил с честью…

В 1937 году Новочеркасский индустриальный институт выдвинул Михаила Шолохова кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. По-видимому, именно тогда как секретарь парткома Иван Погорелов, занимаясь выборами, устраивал встречи кандидата в депутаты с избирателями и познакомился с писателем.

Избранный в Верховный Совет СССР, Михаил Шолохов получил депутатскую неприкосновенность.

Местные власти не могли решить его судьбу без Москвы.

А решить судьбу Михаила Шолохова так, как им вздумается, «неумелые управители» намеревались на Дону вот по какой причине. Не раз писатель восставал против беззакония, репрессий, преступных «хлебозаготовок», грабежа казаков, злоупотребления властью, невзирая на лица, и у себя в районе, и в крае.

Первое письмо Михаила Шолохова о таких делах, посланное Е. Г. Левицкой, как нам известно, попало в Кремль, к самому вождю, еще в 1929 году, а спустя четыре года состоялся обмен письмами между Михаилом Шолоховым и Сталиным. Снова речь шла о преступлениях на Дону

Далее, в 1937 году, Михаил Шолохов встал горой за невинно пострадавших руководителей своего Вешенского района, сидевших в тюрьме на Лубянке. Снова обратился (через головы руководителей края) в Москву. Добился того, что вопрос решался в кабинете Сталина.

По воспоминаниям Маргариты Константиновны Левицкой-Клейменовой, тогда Михаил Шолохов приехал хлопотать за друзей в Москву в конце лета. Жил в гостинице «Националь», в одиночестве находиться не мог, подолгу проводил время с Иваном Терентьевичем Клейменовым, ее мужем. Нередко Клейменову приходилось, чтобы морально поддержать друга, оставаться ночевать в гостинице, а утром отправляться на службу от подъезда «Националя».

Михаил Александрович добился встречи в кабинете наркома НКВД, зловещего Ежова, с арестованным секретарем райкома Петром Луговым. По словам Лугового, при той встрече «он первым делом взглянул, есть ли пояс на Шолохове или нет». И, увидев, что есть, убедился: слух об аресте Шолохова ложный.

Другой участник тех событий, Петр Красюков, рассказывая, что после встреч в НКВД их освободили, заключает: «На воле мы, конечно, оказались только потому, что Михаила Александровича уже знал весь мир, такому писателю, как никому, нельзя было отказать, и Сталин это понимал».

Естественно, что оправдание Петра Лугового и других руководителей района, возвращение их к исполнению своих обязанностей ставило в неудобное положение тех, кто их сажал. Эта реабилитация еще раз показала «неумелым управителям», как называл их писатель, что пока Михаил Шолохов на свободе, им не будет покоя.