Лев Толстой в зеркале психологии - Коллектив авторов

– Может быть, это проявление разумной жизни?

– Может быть. Я убежден, что в человека вложена бесконечная не только моральная, но даже физическая бесконечная сила, но вместе с тем на эту силу положен ужасный тормоз – любовь к себе, или скорее память о себе, которая производит бессилие. Но как только человек вырвется из этого тормоза, он получает всемогущество. Хотелось бы мне сказать, что лучшее средство вырваться есть любовь к другим, но, к несчастью, это было бы несправедливо. Всемогущество есть бессознательность, бессилие – память о себе. Спасаться от этой памяти о себе можно посредством любви к другим, посредством сна, пьянства, труда и так далее. Часто вся жизнь людей проходит в поисках этого забвения. Отчего происходит сила ясновидящих, лунатиков, горячечных или людей, находящихся под влиянием страсти? Матерей, людей и животных, защищающих своих детей? Отчего вы не в состоянии произнести правильно слово, если думаете только о том, как бы его произнести правильно? Отчего самое ужасное наказание, которое выдумали люди, есть – вечное заточение? Смерть как наказание выдумали не люди, они при этом слепое орудие провидения. Но заточение, в котором человек лишается всего, что может его заставить забыть себя, и остается с вечной памятью о себе, – вечная мука. И чем человек спасается от этой муки? Он для паука, для дырки в стене хоть на секунду забывает себя.

Чайковский писал Н. фон Мекк: «Читали ли вы, дорогой друг, „Исповедь“ гр. Л. Н. Толстого? Она ходит в рукописи, и мне только здесь удалось, наконец, прочесть ее. Она произвела на меня тем более сильное впечатление, что муки сомнения и трагического недоумения, через которые прошел Толстой и которые так удивительно хорошо высказал в „Исповеди“, и мне известны. Но у меня просветление пришло гораздо раньше, чем у Толстого, вероятно, потому, что голова моя проще встроена, чем у него, и еще постоянной потребности в труде я обязан тем, что страдал и мучился менее Толстого».

– Способствует ли состоянию интенсивного осознавания физическая нагрузка?

– Да, даже в самых сложных условиях. Например, переходы от двадцати до тридцати верст пешком при хорошей пище, дневном отдыхе после двух дней ходьбы физически укрепили Катюшу Маслову. Общение же с новыми товарищами открыло ей такие интересы в жизни, о которых она не имела никакого понятия. Таких чудесных людей, как она говорила, как те, с которыми она шла теперь, она не только не знала, но и не могла себе и представить.

– Что приводит к такому озарению?

– Когда человек утомляется физически, он может почувствовать поддержку других людей, дающую силы. Например, Николенька Иртеньев вспоминал, что ему в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что они не одни, то есть его семейство, живут на свете. Не все интересы вертятся около них. Существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с его семейством, не заботящихся о них и даже не имеющих понятия об их существовании. Без сомнения, он и прежде знал все это; но знал не так, как это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал.

– Чем отличается состояние интенсивного осознавания от измененных состояний сознания?

– Измененное состояние сознания появляются в результате полного отключения рассудка. Но эти явления иногда сопровождают друг друга, когда одно диалектически сменяет другое. В метафизических рассуждениях я любил ту минуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другой и, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец, до такой степени туманности, что не видишь возможности выразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришь совсем другое. Я любил эту минуту, когда, возносясь все выше и выше в области мысли, вдруг постигаешь всю необъятность ее и сознаешь невозможность идти далее.

– Влияет ли на процесс интенсивного осознавания природа, окружающая обстановка?

– Конечно, влияет. Например, когда я два месяца жил в Clarens, то всякий раз, когда я отворял ставни окна, на которое уже зашла тень, и взглядывал на озеро и на зеленые и далью синие горы, отражавшиеся в нем, красота ослепляла меня и мгновенно, и с силой неожиданного действовала на меня. Тотчас же мне хотелось любить, я даже почувствовал в себе любовь к себе, и желал о прошедшем, надеялся на будущее, и жить мне становилось радостно, хотелось жить долго-долго, и мысль о смерти получала детский поэтический ужас. Иногда даже, сидя один в тенистом садике и глядя на эти берега и это озеро, я физически чувствовал, как красота через глаза вливалась мне в душу.

– Это состояние всегда приятно?

– Нет, но часто. Когда я отворил окно на озеро, красота этой воды, этих гор и этого неба в первое мгновение буквально ослепила и потрясла меня. Потом я почувствовал внутреннее беспокойство и потребность выразить как-нибудь избыток чего-то, вдруг переполнившего мою душу. Мне захотелось в эту минуту обнять кого-нибудь, крепко обнять, защекотать, ущипнуть его, вообще сделать с ним и с собой что-нибудь необыкновенное.

– Воспринимая привычные объекты в необычных ситуациях, человек как бы заново познает их смысл, который был скрыт за ранее сознанным образом?

– Да. Например, Николенька Иртеньев, украдкой наблюдая молитву юродивого Гриши, был потрясен, каким величественным может казаться человек, о котором было принято говорить с насмешкой.

«О, великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость Бога, твоя любовь так велика, что слова сами собою лились из уст твоих — ты их не проверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на землю!»

– Человек может почувствовать приближение такого состояния?

– Обычно это бывает внезапно. Как будто что-то странное случилось с ним. Сначала он перестает видеть окружающее, потом все начинает изменяться. Например, лицо собеседника исчезает перед ним, только одни глаза блестят, потом кажется, что глаза эти в нем самом, все мутится.

– Что может быть катализатором измененных состояний сознания?

– Музыка. Например, Делесов при слушании игры прекрасного музыканта испытывал непривычное чувство. Какой-то холодный круг, то суживаясь, то расширяясь, сжимал его голову. Корни волос становились чувствительны, мороз пробегал вверх по спине, что-то, все выше и выше подступая к горлу, как тоненькими иголками кололо в носу и небе, и слезы незаметно мочили ему щеки.

– Чем определяется уровень готовности к измененным состояниям сознания?

– Многим. Романтичностью, чуткостью, ощущением опасности. Например, когда Константин Левин косил траву, он потерял всякое сознание времени и решительно не знал, поздно или рано теперь. В его работе стала происходить перемена, доставлявшая ему огромное наслаждение. В середине его работы на него находили минуты, во время которых он забывал то, что делал, ему становилось легко. В эти минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.

– В «Записках сумасшедшего» вы описывали состояние просветления. Состояния интенсивного осознавания и просветление – это одно и то же?

– Не совсем. Интенсивное осознавание – процесс, а просветление – результат. Это особое психологическое состояние, момент озарения, когда человек отчетливо сознает свое место в жизни и способ движения по ней. Кроме того, интенсивное осознавание относится к области психологии, а просветление – этико-религиозное понятие.

– В сентябре 1869 года с вами произошло событие, которое получило название «арзамасский ужас». О нем много спорят, и его наличием пытаются обосновать самые разные идеи.

– Я хотел купить имение, для чего отправился в путь, который лежал через Арзамас. Городок мне сразу не понравился, что-то было в нем нехорошее: ночью, когда мы приехали, была какая-то особая прозрачность в спящем городе, какая-то особая слышимость, раздражавшая меня. Я обратил внимание на то, что лошадиный топот как-то особенно отражался от домов. Все было белое: дома какие-то большие, белые, гостиница белая, номер в гостинице – чисто выбеленный. И на фоне белизны комнаты – ярко-красный квадрат гардинки на окне. Я не мог спать. Я чувствовал, что от кого-то убегаю, и не мог понять, от чего убегаю. Думал: «Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, никакое имение ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе». Я спросил себя: «Чего я тоскую, чего боюсь?» – «Меня, – неслышно отвечал голос смерти. – Я тут». – Мороз подрал меня по коже. Я пытался стряхнуть с себя ужас. Смерть не должна быть близко, и я не думал, что сейчас умру, но чувствовал свое право на жизнь и вместе с тем какую-то совершавшуюся смерть.