Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

Адольфово художество экзаменационная комиссия оценила на не предусмотренное ведомостью «Великолепно!», а на мандатной комиссии старый, еще царских времен артиллерист Грендаль с кафедры огневой подготовки гневно протестовал против его зачисления в это танковое училище, ибо нечего таланты в землю зарывать…

Приняла окружная комиссия решение: Адольфа в танковую школу отнюдь не брать, а направить его без экзаменов в скромное такое 2-е Ленинградское артиллерийское училище, бывшее Михайловское, которое непрерывно, начиная с 1820 года, «иждивением графа Аракчеева, преискусных артиллеристов для нужд армии Российской готовит»…

Ну, понятно: «Красивый — в кавалерию, умный — в артиллерию!». Как государь Николай Павлович определил.

Ибрагим Петрович Ганнибал, гений артиллерийско-инженерный, тоже ведь из арапов был.

А что, в конце концов, танк — это всего лишь повозка для пушки, как великий Грабин говорил…

Да только не захотел Адольфо в артиллерию… «Потерял» он пакет с решением комиссии — да и в общем порядке «призвался». В танковые войска рядовым!

В полку его в связи с общей грамотностью (все-таки незаконченное высшее) и интересной фамилией пытались сначала пустить по хозяйственной части…

Не срослось.

И стал после полковой школы сержант Адольфо Эспадо командиром экипажа машины боевой — линейного танка Т-26.

И загнобил он на просторе свой экипаж — совсем как его недоброй памяти тезка товарища Эрнста Тельмана.

Зря, что ли, у него на петлицах «пила» из трех треугольничков — вот затем, чтобы бойцов пилить! По легенде, его бойцы вверенный им Родиной танк зубными щетками чистили.

А уж как над машиной этот маньяк наизмывался! Какие-то экраны приклепывал, что-то постоянно прикручивал и приваривал…

Такое ощущение, что на Кировском заводе, где танк собирали, — глупее его люди трудятся.

В довершение всего на броне гадость нарисовал — тигра с зубами! Нет бы, что-нибудь приличное написать, например «Красный резинщик», или «Кооперированный кустарь»… совсем никакой фантазии у некоторых нет!

Ведь над экипажем те же гжельские кустари могли бы, шефство взять — и посылки слать, к примеру…

А кто теперь над ними шефствовать будет? Зоосад? Или музей Дарвинизма? Начальство с Эспадо сначала боролось, потом устало плюнуло и просто прятало его на смотрах куда-нито в задний ряд, вместе с его «саблезубым» танком.

В ночь на 22 июня 61-й танковый полк 30-й танковой дивизии находился не в своем расположении, а на артполигоне Поддубно — на ночных стрельбах.

Отстрелялся полк в целом с отметкой «Удовлетворительно» — да и то только потому, что заранее прикормленные замом по боевой подготовке бойцы полигонной команды в щитах мишеней лишних дырок накрутили…

А что вы хотите? За все время существования полка это были первые такие стрельбы, а первый блин, как известно… вообще и не блин, а так — комок какой-то.

За исключением выродка Эспадо — этот выскочка единственный из всего полка отстрелялся на «отлично». Нет, надо было его в пушкари определять…

Надо!

Утром танкисты приступили к любимому делу — дружно банить ствол. Увлекательнейшее занятие: прикручивается ерш к здоровенному трех-составному баннику, и:

— Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два!

…На протяжении двух-трех часов…

Поневоле понимаешь, что танк — оружие коллективное…

Еще гусеницы хорошо с утречка перетягивать… Бодрит!

Однако закончить хорошее дело отчего-то не дали. К одиннадцати часам утра полк неожиданно собрался, не закончив программы стрельб, и колонной двинулся — и опять же не в родные Пружаны, а в сторону станции Жабинка…

Среди экипажей поползли какие-то нехорошие слухи… Благо, что ночью на Юго-Западе что-то знатно грохотало — как сухая гроза!

Куда именно двинулся полк — Адольфо определить смог на глаз, по восходящему солнцу…

Потому как карта была только у командира взвода. И нанесена там была местность — от Тересполя почитай что до самой до Варшавы…[50]

И пошли в боевой поход танки, имея на борту — одну заправку горючего и один боекомплект, которые пополнили из полигонных запасов…

Цель похода увидели издали — Жабинка жарко горела…

ГЛАВА 4

Горячий полдень

22 июня 1941 года. 11 часов 00 минут.

Южнее деревни Чернавчицы

Здесь, у пересечения двух шоссе: Брест-Каменец и Жабинка-Мотыкалы, расположился ЗАГРАДИТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД.[51]

А значит это вот что:

Группа бойцов в зеленых фуражках, броневик БА-10 с надписью на прикрепленном к борту листе картона «Сборный пункт», чуть подалее, под деревьями — цистерна с водой, полевая кухня и санитарный фургончик, на базе ГаЗ-ААА.

Проходящих одиночками и группами бойцов и командиров заворачивают с дороги, проверяют документы.

Люди самые разные — и военные строители, и тыловики, и «приписные» — те, кого в 80-х годах двадцатого века будут называть «партизанами». Привезли бедолаг в лесной лагерь, из оружия — только штык-нож у дневального, ночью стрельба поднялась. Начальства — никого, вот бедолаги и пошли себе, куда глаза глядят…[52]

Есть бойцы — из потерпевших поражение соединений, из той же 22-й танковой.

Есть и из вполне еще боеспособных частей — приехал, например, человек из командировки, а своих в казарме никого нет, и где они, никто не ведает, он и пошел на Восток.

А есть и просто так — вывели их ночью в поле, сели они в окопчиках, а начальство поматерилось, покрутилось малость да и куда-то сгинуло все.

Немцы утром стали стрелять из-за Буга из пушек. Кто-то на левом фланге крикнул: «Братцы! Пропадем тута все! Уходить надо!». Вот все встали и пошли… А куда шли? Да ребята говорят, что на старую границу… Там ведь такие укрепления!

У кого документы в порядке — первым делом отправляют к цистерне. Люди жадно пьют и пьют воду, умываются. Кому нужна перевязка — тут же получает первую помощь. Потом желающие подходят к кухне, но таких, на удивление, мало. Не до еды сейчас многим, да и жарко уже с раннего утра.

Поевших военнослужащих принимают под свою опеку армейские командиры — сразу отделяют специалистов: летчиков, связистов, артиллеристов, танкистов. Остальных формируют во взводы, роты и батальоны сводного стрелкового полка. Люди с удовольствием встают в строй, равняются, разбираются по номерам. Потому как строй — это порядок, это равенство и справедливость, а справедливость, это хорошо!

Страшно человеку оказаться на войне одному… Когда вокруг стреляют, никого из ставших за годы службы родными рядом нет, и кажется, будто ты один и остался против всех врагов…

Человеку не много и нужно — водички попить, успокоиться… Покормили его, организовали — глядишь, не все так и страшно…

А у кого с документами не порядок? Есть и такие.

Вот вальяжный, толстощекий красноармеец в замасленной, явно короткой ему гимнастерке и роскошных чисто шерстяных бриджах, заправленных в не менее роскошные хромовые сапоги. На голове — засаленная пилотка.

Кто такой? Сообщает, что он полковник, начальник тыла 62-го укрепрайона… А где же Ваши документы, товарищ полковник? Ах, сожгли… Вместе с формой? Случайно забыли из кармана вынуть, когда сжигали? А переоделись зачем? Понятно. Ну, пока мы Вашу личность установим, придется Вам повоевать рядовым стрелком. Встать в строй![53]

А вот и другой случай — лейтенант, из начсостава запаса, мобилизованный в январе 1941-го… Свои же солдаты его и привели — кричал, что воевать бессмысленно, немец все одно победит, и лучше покончить жизнь самоубийством, чем служить в РККА…[54]

Тут же рядышком, под деревьями, сняв сапоги, отдыхает тройка военюристов (утомились, так как пришли пешком из самого Кобрина). Не обуваясь, военный трибунал постановил: просьбу потенциального суицидника удовлетворить.

Через десять минут бойцы комендантского взвода уже копали неглубокую могилку. Это — война, знаете ли, а не дискуссионный клуб. Никто ничего никому доказывать не будет. Времени для этого совсем нет.

22 июня 1941 года. 11 часов 13 минут.

Тересполь. Штаб 45-й пехотной дивизии

Посмотрев, не щурясь, на яркое летнее солнце, генерал-лейтенант Фриц Шлипер с досадой произнес: