ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ - Хаим Зильберман

– Скажите ему, – обратился ко мне Вася, – что, по имеющимся у нас сведениям, в восьмом квартале есть запасный выход на поверхность. Спросите, согласен он открыть нам этот выход или нет?

Гауптмая не дослушал до конца вопроса и нетерпеливо прервал меня:

– Кому это «нам»? Кто это – «вы»?

– Мы – штаб восстания, – объяснил Вася.

– Ни о каком восстании не знаю!.. – решительно заявил Вернер и повернулся к двери.

Стоявший на посту Цой направил на него автомат и, выйдя в коридор, плотно прикрыл за собой дверь.

А Вася продолжал спокойным тоном не спрашивать, а скорее разъяснять всё более и более свирепевшему Вернеру:

– Под землёй стоят громоздкие и тяжелые моторы, трансформаторы, в течение нескольких лет сюда доставлялись рулоны бумаги, контейнеры с различными машинами. Как же их спускали вниз? На лифте? Или волокли по узким лестницам? Совершенно ясно, что тут есть какой-то другой вход. Господин Вернер не может не знать об этом! Переведите!

Я взглянул на Вернера. Он был смертельно перепуган и изо всех сил старался показать, что слушает самым внимательным образом. Куда исчез его апломб, его вера в своего фюрера! Было похоже, что он ничего не понял, хотя всё время смотрел мне в рот. Я повторил вопрос.

В коридоре послышался шум. Вася поднялся из-за стола.

– Подумайте, господин гауптман! – бросил он и пошел к выходу. – Присмотрите за арестованным! – сказал он мне.

Шум в коридоре усиливался. Вася выскочил за дверь, и мы остались один на один. Гауптман Вернер будто не замечал меня. Он прислушивался к тому, что делается за дверью, и напряженно молчал. Только стёкла очков его блестели и, по мере того как шум нарастал, всё чаще вздрагивали.

Мог ли я ещё двумя часами раньше представить, что мне придётся охранять арестованного гауптмана, одного из начальников подземелья?

Мы оба были безоружны: этот сытый, холеный убийца, представитель так называемой высшей расы, и я, узник, более трёх лет не дышавший свежим воздухом, приговоренный к медленной смерти в подземной тюрьме.

И захотелось мне поговорить с этим гауптманом, захотелось, чтобы он услышал мой голос.

– Вот и кончилась ваша власть, господин Вернер! – сказал я ему.

Он насторожился, повернул ко мне свои стекляшки, но тут же сник и уставился глазами в пол. Он старался угадать, что происходит по ту сторону двери. Шум в коридоре не умолкал, но мне было не до него. Хотелось знать, о чём думает сейчас этот гауптман, не считающий нас за людей, убеждённый в том, что убийство заключённого не должно и не может служить причиной для привлечения его к ответственности. Но гауптман сидел молча, беспокойно прислушиваясь к доносившемуся из коридора шуму и бросая в мою сторону ненавидящие, презрительные взгляды.

На столе лежала стопка бумаги. Я взял один лист, протянул его Вернеру и предложил:

– Чтобы не терять даром времени, вы бы пока, господин гауптман, нарисовали план восьмого квартала со всеми его входами. Прошу вас.

В ответ я услышал рычание. Лицо гауптмана покрылось красными пятнами, руки затряслись, он завыл, выражая таким образом свою злость, ненависть, негодование… Потом он поднял над головой сжатые кулаки и сорвался с места. Последнее, что я успел заметить, были его глаза: они вылезли из орбит и застыли на перекошенном побелевшем лице. Но, вместо того чтобы броситься на меня, Вернер вдруг повернулся к стене и стал с нарастающей яростью биться головой о камень. Он барабанил по стене кулаками, колотил головой, продолжая рычать, всхлипывать и что-то бормотать. Очки его упали, по лицу заструилась кровь.

Сказать по правде, я никак не ожидал подобного взрыва от такого солидного человека, каким казался вначале гауптман Вернер, и порядком растерялся. Больше тысячи дней пробыл я под землёй и впервые за это время видел, как человек терял рассудок, причём удивительнее всего было то, что безумие овладело не заключённым, а начальником. Это было настолько неожиданно и неестественно, что я бросился на помощь к Вернеру. Я старался оттянуть его от стены, предложил выпить холодной воды (графин с водой стоял тут же на тумбочке), пытался ухватить его за руку, чтобы, если это удастся, снова усадить на стул, но все мои усилия оказались тщетными. Продолжая хрипеть, стонать и скрипеть зубами, гауптман бился головой о стену, колотил её кулаками и всё больше и больше терял человеческий облик.

Может быть, мне следовало выскочить за дверь, позвать кого-нибудь на помощь, но я помнил наказ Васи: «Присмотрите за арестованным!» Совсем неопытный конвоир, я понял эти слова в буквальном смысле и не решился выйти хоть на одну секунду, чтобы не нарушить приказа своего командира.

К счастью, дверь открылась, и на пороге показался Цой, дежуривший у входа. Привлеченный шумом, который поднял Вернер, Цой заглянул в комнату и удивлённо остановился на пороге. Уже обессилевший, окровавленный, с почерневшим лицом, Вернер всё ещё продолжал биться об стену. Цой сокрушенно причмокнул языком и вздохнул.

– Парус без ветра – обыкновенная тряпка! – сказал он.

В конце концов пришлось сообщить о поведении гауптмана товарищу Эрнсту. Он прислал двух солдат, и они увели взбесившегося начальника восьмого квартала. Теперь было не до него.

Не успели мы избавиться от Вернера, как в штаб ввалилась целая толпа. Всё это были незнакомые, никогда ранее не встречавшиеся мне люди. Может быть, именно поэтому мне так резко бросились в глаза жестокие, непоправимые разрушения – страшные меты подземелья: быстрые, порывистые движения, вздрагивающие руки, беспокойный взор, нервное подергивание головы, беззвучная, какая-то шелестящая речь и бешеное, неодолимое стремление вступить в драку, вцепиться зубами и перегрызть горло хоть одному коменданту, хоть одному конвоиру…

Таких нетерпеливых было много. Один француз, номер 91, по имени Анри, пожилой человек, гравёр из четвертого цеха, бросился вдруг на Эрнста, когда тот пришел в штаб, и схватил его за горло. Француз кричал, шипел, в чём-то клялся… Немалых трудов стоило вырвать из его рук нашего товарища.

– Вы все предатели! – кричал нам француз.

Его чёрное, как у африканца, лицо, изъеденное глубокими морщинами и обрамлённое густой, совершенно белой бородой, всё время подёргивалось. Он проклинал всё и вся, грозил расправиться с нами при первой же возможности и без конца спрашивал:

– Кого вы защищаете? Немца? Все немцы – фашисты! Всех надо на верёвку!

Любопытно, что остальные товарищи не только не согласились с Анри, но с явным сожалением смотрели на него. Старик вскоре выдохся, замолчал и опустился на стул. Потом вдруг сорвался с места и закричал:

– Тогда отправьте меня назад, под замок!

Его успокаивали, просили посидеть молча, не мешать, не терять понапрасну сил. Когда стало тихо, кто-то проговорил:

– Кто бы поверил, что Анри может схватить человека за горло. Эх, Анри, Анри…

Товарищ Эрнст снова, на этот раз более спокойно и поэтому более подробно, объяснил положение. Надо было тут же решить, что делать дальше. Пока открыли только одну дверь – четвертой секции, в том же седьмом квартале. Здоровые люди пришли в штаб, они были тут, с нами, но в камере оставалась добрая половина народа – все больные и истощенные. Как быть с ними?

Поднялся невообразимый шум. Я начал было переводить слова Эрнста, но мне не дали говорить. Все, оказывается, знали немецкий язык и понимали Эрнста без переводчика.

– О чём тут совещаться? О чём говорить? Надо немедленно открыть двери всех секции и…

Этого потребовал наш новый товарищ, итальянец Сальваторе, гравёр из четвертого цеха.

– И повесить всех немцев! – крикнул Анри. Сальваторе нетерпеливо теребил двумя пальцами подбородок, поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, как бы спрашивая: «Неужели вы даже этого не понимаете? Неужели у вас могут быть какие-нибудь сомнения?»

– Надо немедленно открыть двери, – повторил Сальваторе. – Люди побегут по лестницам. Это будет штурм! Сколько времени потребуется на то, чтобы бегом выбраться наверх? Ну две, ну три, ну пять минут! И вот мы, несколько сот человек, совершенно неожиданно для начальства врываемся в кабинеты, сокрушаем всё на своём пути… Неужели мы не выйдем на поверхность? Кто так смеет думать? Допустим даже, что несколько человек погибнет, зато мы будем воевать! Война без жертв не бывает!

– Мы только напрасно теряем время, – поддержал его Али. – Надо как можно скорей открыть все двери и двинуться наверх!

– А как быть с больными? – спросил Эрнст. – Они тоже побегут наверх?

Сальваторе вспыхнул. Растолкав людей, он выскочил на середину комнаты и, отчаянно размахивая руками, закричал:

– Кому нужна эта демагогия! Да, больные не побегут наверх! На то они и больные! Но кто сказал, что из-за больных должны погибать здоровые? На фронте тоже есть раненые. Ну и что же? Разве здоровые бойцы из-за этого прекращают битву?