ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ - Хаим Зильберман

Так размышлял я, пока мы шли по коридорам. О чём думали мои товарищи? О чём думал Вася? Почему он так спокойно следовал за конвоирами?

Только в лифте я увидел его лицо. Наши глаза встретились. «Смелей! – говорил его взгляд. – Надо же когда-нибудь сказать вслух всё, о чём думаешь!»

В глазах у Васи можно было прочесть много, очень много: в них было зрелое, продуманное решение, вселявшее в сердца уверенность и спокойствие. «В конце концов, – думал я, – мы уже давно сказали: идем до конца! Теперь надо быть готовыми ко всему!»

Клеть лифта медленно падала в бездну. Каждое мгновение всё больше отдаляло нас от Отто и Шарля, от окна в потолке, через которое видно было «голубое небо»… Я изо всех сил прижимался к стенке, чтобы Вася не видел, как дрожат у меня руки, как под курткой вздрагивают плечи. Было больно думать о том, что мы, возомнившие себя мудрецами, могли оказаться обманутыми человеком, которому так необдуманно доверились.

А кабина всё опускалась и опускалась.

«Куда нас везут? – думал я. – На что мы идем? Если мы наивно поверили записке дежурного офицера, если все наши тайные надежды и расчёты пошли прахом, значит, мы идем на прямое и страшное предательство!» Я ещё раз посмотрел на Васю. Это случилось в тот самый миг, когда лифт, наконец, дёрнулся и замер. Вася видел не только моё лицо: против него стояли Иван, Али, Цой… Они, надо думать, задавали ему тот же вопрос.

– Выше головы, друзья! – шепнул он. – Немногим выпадает такая доля, как нам!

Вы можете мне не поверить: правда очень часто бывает неправдоподобной! Но что бы там ни было, а я увидел на лице Васи улыбку… Самую настоящую улыбку!

Я вам говорил, что, прощаясь с нами, дежурный офицер поднял кулак на уровень головы. Моего ума хватило на то, чтобы понять это не как обыкновенное приветствие, которым обмениваются друзья при расставании, но я не знал, какой глубокий смысл вкладывают люди в этот мужественный жест. Не все так умеют! Поднявший руку со сжатым кулаком сам верит и внушает доверие другим! Он как бы говорит: я дал слово, и это слово выполню, хотя бы мне пришлось трижды умереть!

Кранц спустился в лифте следом за нами. После разговора с высоким начальством он был подавлен. Его дежурная улыбка бесследно исчезла. Он оглядывал нас, стараясь угадать, о чём мы думаем, что намерены делать. Потом достал из кармана большой ключ и, потрясая им, объявил:

– Смотрите! Ключ, которым открываются все камеры. Его доверили нам. На нас возлагают большие надежды. Надо их оправдать!

Кранц не потребовал даже, чтобы я перёвел его слова. Всё было понятно. Он сунул ключ в карман и приказал конвоирам:

– Смотреть в оба! Автоматы на изготовку! Помните, за лишний выстрел вас судить не станут. Но вы совершите преступление, если начнёте раздумывать тогда, когда надо пускать в ход автоматы!

Он помолчал немного и повернулся в нашу сторону.

– Помните, – в последний раз предупредил он, – всё зависит от вас самих!

Нас вели глухими коридорами. Впереди шли два конвоира с автоматами, затем мы, пятеро узников, а позади – ёще два вооруженных конвоира. Шествие замыкал Кранц. Кругом стояла мёртвая тишина; было жутко. Лишь одинокий часовой, обыкновенно укрывавшийся в нише, оживлял этот склеп, созданный для живых людей в век величайшего расцвета человеческого разума. По мере перехода из одного коридора в другой мы шли всё быстрей и быстрей. Конвоирам, видимо, подземелье было хорошо знакомо; они знали, в каких местах не следует задерживаться.

– Шире шаг! Шире шаг! – то и дело напоминали они.

Мы давно отвыкли от длительной и быстрой ходьбы. Болели ноги, не хватало дыхания. Бог весть, сколько коридоров пришлось бы ещё пройти, если бы перед нами вдруг не вырос часовой.

– Стой! Кто идёт? – окликнул он.

– Проклятие! – прошипел Кранц и махнул рукой, давая понять часовому, чтобы тот убирался к себе в нишу и не путался под ногами.

Но солдат и не подумал подчиниться. Он стоял посреди коридора с наведенным на нас автоматом и требовал, чтобы ему доложили, кто идёт.

– «Кто идёт»? – рассвирепел Кранц, выскакивая вперед. – Я тебе сейчас покажу, кто идёт! Смирно!

– Я нахожусь на посту и вам не подчиняюсь, – заявил солдат. – Вызываю начальника караула!

Его зычный голос совсем вывел из себя Кранца. Надо же было напороться на такую дубину как раз возле коридора, в котором помещались мастерские и камеры-общежития и где следовало пройти как можно незаметней и быстрей, не подымая шума!

Вдоль стен коридора замигали разноцветные сигнальные лампочки, послышались резкие звонки. Кранц выхватил револьвер и бросился на караульного, но тот навел на него автомат.

– Бросай оружие! Стрелять буду! – предупредил солдат.

– Взять его! – скомандовал Кранц конвоирам.

Но – удивительное дело – конвоиры не двинулись с места, словно бы и не слышали команды.

Между тем на вызов спешили начальник караула и два солдата. Они выбежали из бокового коридора, узкого и незаметного. Повсюду вспыхнул свет.

– Что случилось? – спросил начальник караула.

– Этот негодяй… эта грязная свинья осмелилась… – кричал Кранц и размахивал рукой с зажатым в ней револьвером.

– Успокойтесь, герр обер-ефрейтор! – прервал его начальник караула. – Расскажите толком, в чём дело? – приказал он часовому.

Солдат доложил:

– Через этот пост дозволяется проходить только с разрешения начальника караула! Я не получал никаких указаний! В ответ на моё требование остановиться господин обер-ефрейтор бросился на меня с оружием!..

– Я тебе покажу, грязная свинья! – заорал Кранц. – Немедленно снять его с поста! – потребовал он у караульного начальника. – Обезоружить и отдать под суд!

Караульный начальник, на две головы выше Кранца, спокойно ждал, пока тот наконец перестанет кричать.

– А куда вы направлялись? – спросил он обер-ефрейтора.

– Я не обязан перед вами отчитываться! Вы мне не начальник! – снова разорался Кранц. – К тому же вам должно быть известно, какое задание я выполняю!..

– Я ничего не обязан знать, я нахожусь на посту! – оборвал его начальник караула и добавил: – Часовой поступил правильно, он не получал приказа пропустить вас! У меня нет на вас заявки, дежурный офицер мне ничего не сообщал. Вам придётся подождать, пока я выясню. Пройдите в караульное помещение.

– Никуда я не пойду! – завопил обер-ефрейтор и бросился на начальника караула.

Тот ловким движением вышиб из рук Кранца оружие и так толкнул его, что обер-ефрейтор пролетел чуть ли не полкоридора и растянулся на полу.

– Доставьте его в караульное помещение! – приказал начальник караула пришедшим с ним солдатам.

Кранц брыкался, размахивал руками, отчаянно мотал головой, угрожал кому-то виселицей, но солдаты крепко держали его. Через минуту все трое скрылись за поворотом. Нас ввели в тесную каморку возле самой ниши.

Мы ничего не поняли. Вся эта сцена длилась много меньше, чем мой рассказ о ней. Мы только чувствовали, что на наших глазах происходят очень важные события, участниками которых мы должны стать, хотим мы этого или нет. Нас даже не удивил начальник караула, убравший Кранца.

К тому же мы услышали слова «дежурный офицер», и в сердца наши вернулась надежда. А потом…

Потом мы снова увидели руку со сжатым кулаком, поднятую на уровень головы. Эта рука принадлежала начальнику караула.

Вася был прав: немногим выпадала такая доля, как нам!

И тут я в третий раз скажу: ад кан! Теперь уже в последний раз. Не знаю даже, как мне приступить к изложению этой части рассказа. Вы уже, наверно, обратили внимание на то, что по натуре я человек спокойный, немножко философ, чуть-чуть мечтатель. Мне гораздо легче рассуждать, толковать со своей мечтой, чем бросаться в неизвестность, действовать, рисковать… Не однажды ловил я себя на том, что самые высокие, самые смелые мои мечты могли бы воплотиться в жизнь даже в условиях нашего маленького, богом забытого Чермина… В подземелье же они почти совсем меня покинули, потому, что там всякое, пусть самое скромное желание становилось просто фантазией. А я никогда не умел по-настоящему фантазировать. Скажите мне, прошу пана, о чём ещё может мечтать человек, по самым скромным расчётам более трёх лет не видавший солнечного света, заживо погребённый глубоко под землёй, глубже всех мертвых?..

Но то, что мне предстоит вам рассказать, слишком велико даже для мечтателя.

Мы остались одни в маленькой, узкой, бог весть для каких нужд устроенной каморке. Начальник караула ушел вслед за солдатами, забравшими Кранца, исчезли и наши конвоиры. Мы растерянно смотрели друг на друга. Но вот открылась дверь, и мы увидели дежурного офицера, прежнего нашего коменданта, запыхавшегося, очень взволнованного. Вася схватил его за руку, и они крепко обнялись.

– Эрнст! Эрнст! – повторял Вася, обнимая немца. Он хотел сказать ещё что-то, но, как ни напрягал память, не мог вспомнить ни одного немецкого слова.