Последний перевал - Алексей Котенев

Глянув на высокий ворох мешков и ступенчатую пирамиду ящиков, Ермаков распорядился соорудить из них баррикаду. Разведчики хватали все, что попадало под руку, валили позади тридцатьчетверки. Вскоре здесь образовался высокий вал из мешков, ящиков и бочек, за которым можно было укрыться от вражеских пуль.

Пока сооружали баррикаду, Шилобреев пробрался вдоль стены к дверям, лег у гусеницы танка, стал прислушиваться, стараясь понять, что делается во дворе. В густой тьме хлопали выстрелы. Пули шлепались в кирпичную стену, бились в железную дверь, отскакивали в лужу. Японцы, видимо, окружали склад, и надо было быть наготове. С тыла и флангов прикрывают каменные стены, а вот двери — уязвимое место. Тут гляди да гляди. Жаль, боеприпасов маловато — придется выкручиваться, экономить. Кто мог подумать, что противник вздумает воевать после капитуляции? Видно, у самурая такая повадка — его, дьявола, и в могиле надобно остерегаться.

Завалив дверной ход, разведчики принялись подтаскивать мешки да ящики к высокому единственному окну, чтобы использовать его как бойницу. Когда ворох вырос до подоконника, Ермаков вскочил наверх, глянул в окно и пустил ракету. В дождливом небе сверкнул зеленый огонек, осветил захламленную ограду: сваленные под тополями пустые ящики, рулоны оберточной бумаги. Среди мокрого хаоса он различил несколько вертких фигурок и дал короткую очередь.

В ответ что-то тяжелое стукнулось в оконную решетку, зазвенело стекло, потом раздался взрыв. «Это граната», — сообразил Иван и еще раз глянул в окно. «Ничего не видно, — пожалел он. — Может быть, для освещения поджечь ящики?» Он подбежал к танку и крикнул Шилобрееву:

— Подожги ящики — освети двор!

Филипп вскочил на колени и запустил в ящичную пирамиду гранату. Грянул взрыв, вспыхнуло багровое пламя, заплясало в дверном проеме и на решетчатом окне. В складе стало светло. Блеснул мокрой броней стоявший у входа танк, вынырнула из мрака воздвигнутая за ним баррикада, увидели наконец друг друга хлопотавшие разведчики. Из глубины склада вырвался пронзительный крик Ляли:

— Здесь японцы!

Ермаков и Ахмет кинулись на крик, держа наготове автоматы. В проеме между стеной и стеллажом они увидели японского солдата с поднятой рукой. Это был тот самый часовой, обнаруженный у склада.

— Это же наш Судзуки, — успокоил Ахмет переводчицу. — Я его сам закрыл сюда, у нас же гауптвахты нет.

Пламя от горящих ящиков осветило багровым светом поникшие от дождя тополя, высокие железные ворота, черные окна купеческого особняка.

— Вот теперь другое дело, — обрадовался Терехин и, пользуясь светом от костра, дал несколько коротких очередей по суетившимся внизу японцам.

У мешков с чумизой, сгорбившись над рацией, сидел на полу Сулико, вызывал бригаду:

— «Амур»! «Амур»! Я «Шилка»! Как слышите? Прием.

Ему никто не отвечал, и он снова и снова повторял позывные.

В лобовую броню тридцатьчетверки стукнулась граната и, отскочив в сторону, разорвалась. Дрогнули оконные рамы, повалились винные бутылки. Потом граната ударилась в окно, застряла в железном переплете, разорвалась и вырвала оконную решетку. Это было опасно — Ахмет схватил мешок с чумизой и с помощью подоспевшего Шилобреева, встав на ящик, заткнул дыру. В мешок шлепнулась пуля, потом ударилась граната. Мешок, втиснутый в оконный проем, становился все меньше. Бойцам удалось втиснуть на его место другой. Но и другой быстро опустел. Ахмет хотел схватить третий, но тут по опустевшему мешку ударила пуля и оцарапала ему руку.

— Шайтан проклятый! — выругался он, отскочив в сторону.

В это время в окно влетела граната: упав на пол, гулко разорвалась. Сидевший у мешков Сулико повалился на пол.

— Ой, царица небесная! — запричитала Ляля, подбегая к радисту.

Сулико, чтобы сдержать стон, крепко сжал зубы. Ляля хотела оттащить его подальше от окна, но у нее не хватило сил. На помощь подскочил Судзуки, повесил автомат Сулико себе на шею, и они вдвоем понесли радиста за стеллаж. Евлалия принялась перевязывать раненого, Судзуки ей помогал. Рана была серьезная: осколок попал в грудь.

От взорвавшейся гранаты зачадили кули с крупами, вспыхнули тюки материи. Терехин схватил мешок с солью и бросил его в огонь. Потом он стал хватать со стеллажа винные бутылки, бил их над огнем о ствол автомата, заливал огонь вином. Шипели тлеющие тюки, от них валил густой пар, смешивался с дымом. Нечем было дышать. Терехин закашлялся, отступил в глубь склада, но и там было не легче. Густой, едкий смрад заполнил весь склад.

— Удушить хотят! — негодовал Терехин, разрывая воротник. — Вот дьяволы!

Санька хотел подозвать на помощь Ахмета, но тот был занят своим делом: опасаясь, что в склад залетит еще граната, он заваливал мешками с солью пролом, подтаскивал к нему все новые и новые кули, заменяя просверленные пулями.

К Ахмету подбежал Судзуки, подал ему автомат Сулико.

— Что даешь? Зачем даешь? Сам не можешь стрелять? Боишься убить своих проклятых самураев? А ты бей их, не жалей, подлецов!

Судзуки что-то забормотал, отрицательно закрутил головой.

— Не хочешь? Тебе жалко этих бандитов? На цепь тебя приковали, как собаку! Эх ты, дурак набитый!

Ахмет говорил это на ходу, продолжая подтаскивать к выбитому окну кули с солью и крупами. Дым и винные пары ели ему глаза, застревали в горле. Он закашлялся и в изнеможении упал на кули. Судзуки крутил головой, совал ему в руки автомат.

— Давай, давай! Я сам тебе не доверю оружие. Катись отсюда!

Ермаков выглянул в окно — он ждал рассвета. А еще больше ждал Хлобыстова. Хорошо, если бы его танки ворвались в город! Но не слышно шума танковых моторов. Значит, не подвезли горючего. Да и как его подвезешь по такой слякоти?

К Ивану подбежала перепуганная Ляля.

— Он умер! — еле выговорила она, задыхаясь от дыма.

Иван почувствовал, что подходит конец. Дым, смешанный с винными парами и пороховым смрадом, захватывал дыхание, сдавливал грудь. Что же делать? Как выйти из этой ловушки?

Вверху на мешках надрывно кашлял Ахмет.

— Будьте вы прокляты! — кричал он, задыхаясь от кашля.

Завалив окно кулями с чумизой и солью, он скатился вниз.

— Не могу я больше, — простонал он.

В это время в оконном проеме рванула граната. Сверху полетели мешки. В склад просочилась струя свежего воздуха. Ахмет вскочил на ноги и снова полез вверх, чтобы завалить кулями зиявшую дыру. На помощь ему бросился Судзуки.

— Вот что делают твои проклятые самураи! Война кончилась. Зачем лезут?

Но Судзуки не понимал, что говорит русский солдат. К японцу подскочила Ляля, схватила его за воротник и что-то прокричала ему со злостью в лицо. Вероятно, по-японски. Судзуки вырвался из ее рук, метнулся к окну и, высунувшись из него, с яростью закричал и затряс над головой руками. За стеной стало тихо. Вероятно, японцы немало удивились, услышав голос своего соотечественника. Но тишина стояла не более минуты. Хлопнул одинокий выстрел — и Судзуки упал на мешки.

— Вот гады! Своих не щадят! — выругался Ермаков и бросился к танку. — Но погодите, мы еще вам покажем! Вы еще попляшете! — Он вскочил на танк, заглянул в башню: — Чего приуныли? Помирать — так с музыкой!

— Солярки для музыки не хватит, — пожалел Звягин.

— А может, хватит? Хотя бы на один заезд — вокруг склада. А?

— Попробуем, — ответил командир танка. — Не помирать же добровольно.

Рявкнул мотор, танк мигом выскочил из своего укрытия и, круто повернув влево, понесся вдоль стены, опрокидывая и разметая в стороны все, что попадалось на пути: горящие ящики, сложенные бревна, груды шифера. Клокотал надсадно пулемет. Из люка вылетали гранаты и рвались, едва успев упасть на землю.

— А-а, не нравится! — торжествовал Ермаков и дивился, на чем же едет эта обезумевшая от ярости машина. Раз надо, значит, надо!

Тридцатьчетверка, пронизывая горящими фарами ночную темень, обогнула склад и, сметая на пути сложенный штабелями тес, повернула обратно в сторону складских дверей.

— Ну давай! Давай! — орал Терехин, моля в душе, чтобы тридцатьчетверке хватило горючего вернуться на свое место.

Но Санькина мольба не дошла, видно, до всевышнего. Чудес на земле не бывает. Танк врезался в высокую пирамиду теса, чихнул и заглох. Потом раздался гранатный взрыв, вспыхнули доски, и красно-желтое пламя охватило тридцатьчетверку.

— Подбили, гады! — с досадой сплюнул Ермаков.

Над верхним люком показалось что-то темное, хлопнул выстрел, потом второй, третий. И темное рухнуло на землю. От танка донесся хриплый голос.

Пламя от горящих досок осветило желтым трепетным светом все пространство между складом и купеческим особняком. После яркой вспышки оно начало было затухать, но потом снова стало набирать прежнюю силу. Ермаков беспомощно смотрел на его иссиня-красные языки.