Христианская альтернатива революционным потрясениям в России. Избранные сочинения 1904–1907 годов - Николай Николаевич Неплюев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одиночество тем более тягостно, чем более является человек поборником мира и единения, чем более убежденно он предпочитает путям борьбы путь мирного созидания.
Принадлежа сам именно к этой категории лиц, жаждущих мира, единения и мирной, дружной созидательной работы на пользу общую, я по собственному опыту знаю, как тяжело чувствовать себя одиноким, с небольшим кружком единомыслящих и единодушных друзей, не находя возможным, по совести, цельно примкнуть к какой-либо из больших влиятельных партий, оказывающих наиболее сильное воздействие на общественное мнение и на будущие судьбы нашего отечества. Трудно с убеждением сказать, отчего это происходит, отчего, горячо желая единения, приходится оставаться в одиночестве: от действительной несовместимости понятий и симпатий или от недоговорённости, от небрежного отношения к формулировке своих мыслей и программ. Так много накопилось недоразумений! Так часто в те же слова вкладывают бесконечно разнообразное внутреннее содержание, что можно, будучи довольно солидарными по мыслям и желаниям, совершенно не понимать друг друга и считать себя представителями совершенно разных партий, и, напротив, думая и чувствуя совершенно разно, ошибочно воображать себя солидарным с той или другой партией, вкладывающей в дорогие слова самое антипатичное содержание.
Себя я не могу упрекнуть в недоговорённости. В моих печатных трудах я достаточно подробно и ясно высказался, а дело Трудового братства является достаточно наглядной иллюстрацией практического, жизненного значения моих теоретических положений и моей программы осуществления идеалов, соответствующих моему мировоззрению. Из того факта, что до сих пор как своими печатными трудами, так и делом созидания жизни и труда на началах братского единения, я остаюсь одинок в области литературы и в области жизненной практики, казалось бы, можно заключить, что мои мысли и моя жизненная программа почти никем не разделяются[45] и что я тем самым обречён с моими друзьями на полное одиночество. Оказывается, однако, что людей, сочувствующих моим взглядам и делу Трудового братства, а следовательно, и моей жизненной программе, очень много, как в пределах нашего отечества, так и в других странах. Письма, получаемые мною со всех концов России, и восторженное сочувствие, нередко выражаемое посетителями Трудового братства, громко говорят о том, что это не так. Отчего же эти многие не составляют отдельного союза, не выставляют одной жизненной программы, с которой мы могли бы по совести признать себя вполне солидарными?! В основе этого прискорбного явления лежит очевидно какое-то недоразумение, может быть тесно связанное с непривычкой наших соотечественников высказываться, когда дело не идёт о протестах, осуждениях и пререкательствах, с непривычкой наших соотечественников к энергичной деятельности, когда приходится не бороться и устраивать демонстрации, а исповедовать правду и осуществлять её в жизни. Что делать! мы так долго смотрели на себя как на рабов, а потому и были рабами, что нам естественно более свойственно понимать свободу как буйство и крамолу порвавшего свои цепи раба, нежели как мирную солидарную, созидательную деятельность свободного гражданина!
Не будем ошибаться, мы ещё далеко не разобрались в собственных мыслях и чувствах, мы ещё далеко недостаточно выяснили себе, какой жизненный смысл вкладываем в слова, нами употребляемые, у нас ещё масса суеверных симпатий к одним из них и столь же суеверных антипатий к другим. Мы ещё гораздо больше склонны к ребячливому ухарству легкомысленного разрушения, нежели к плодотворной деятельности мирного созидания!
Сознание этой грустной правды побуждает меня кратко высказать, почему я не чувствую себя солидарным ни с одной из существующих политических партий и в чём состоит та жизненная программа, которую я считаю наиболее разумной и общественно полезной. Делаю это в надежде или убедиться в солидарности стремлений и жизненной программы нашего Трудового братства с какою-либо из ныне существующих партий, которая откликнется, печатно выразив сочувствие предлагаемой мною жизненной программе, и тем даст возможность присоединиться к ней не только нам, но и всем тем, которые нам сочувствуют и единодушно с нами тяготятся своим одиночеством, или, если ни одна из больших влиятельных партий не признает нас своими, вызвать сочувственные отклики всех, с нами солидарных и, по примеру нашему, внепартийных, чтобы предложить им сплотиться в новую партию, с новой программой и новым печатным органом, отстаивающим дорогие для нас идеалы и проводящим в жизнь излюбленную нами программу.
* * *
Все существующие партии можно разделить на два больших лагеря: на консервативные и либеральные. Все консервативные, от крайних ретроградов до консервативно-прогрессивных, делают впечатление, будто вся их программа сводится на бесправие народа и безответственность власти. Говорю «делают впечатление», т. к. не теряю надежды, что это только недоразумение, происходящее от недоговорённости. Во всяком случае, ни до какой определённой программы гарантий прав народных и ответственности власти они не договариваются.
Вся разница между крайними ретроградами и представителями консервативного прогрессизма сводится на то, что первые зовут вернуться в туманное прошлое, мотивируя это чрезвычайно туманными воспоминаниями о каком-то лучшем прошлом, а вторые зовут надеяться на столь же туманное будущее, на основании туманной веры в благодетельные попечения безответственной власти, нимало не определяя при этом той программы созидания общего блага, которую эта безответственная власть, во имя какого-либо идеала, признала бы для себя обязательной.
Все либеральные партии, от умеренно-оппортунистских до радикально-анархических, делают впечатление, будто, одни менее, а другие более сознательно, но все стремятся к одному: бесправию власти и безответственности народа, причём ясна и определённа только программа разрушения всех существующих устоев хотя бы внешнего порядка и благочиния и совершенно туманны программы созидания нового общественного здания на развалинах старого, причём эти программы так многочисленны, что есть полное основание опасаться истинного столпотворения Вавилонского в тот день, когда разрушать будет уже нечего и будут вынуждены приступить к созиданию. Вера в благополучный исход варварского дела разрушения старого здания на головы живущих в нём, не только не переводя их в новое лучшее здание, но и не имея даже общепринятого плана построения этого нового здания, имеет совершенно неприличный для «свободомыслящих»
