Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

Из Мурманска прямой дороги к Петсамо не было. Поперек тянулся длинный Кольский фьорд — по-русски Кольская губа. Нужно было перебираться через него на пароме. А на чем добираться оттуда до Луостари — тоже было неизвестно. Прицкср сказал, что надо ехать до Мурмашсй, дачного пригорода Мурманска, там есть аэродром, и нас перебросят. Нашли попутную машину и отправились в Мурмаши. Из горной тундры въехали в прекрасный лесной поселок, добрались до аэродрома и доложились начальнику воинской части бомбардировочной авиации. Он сказал:

— Мне сейчас вас не на чем отправлять. Ждите.

Мы устроились на нарах в какой-то землянке или избе, сейчас уж не помню. Кто-то потеснился. Жили там два дня. Каждое утро приходили на аэродром и ждали до вечера. Самолеты приходили и уходили на свои боевые задания, а нас не брали. Я очень волновался, так как мне было приказано немедленно явиться. Прицкср, более опытный и знакомый с воинскими порядками еще с Испанской войны, говорил:

— Вы не беспокойтесь, еще прилетите слишком рано.

На второй или третий день дежурный сказал, что командир полка нас сейчас отправит. Там были маленькие бомбардировщики ИЛ-2', всему миру были известны штурмовики ИЛ-2 («черная смерть»), но эти (ИЛ-2 МЗМ) были оборудованы под бомбежку. В них было очень мало места: только для пилота и стрелка-радиста или бомбометателя. Прицксра впихнули в кабину вместо бомбометателя, а меня посадили в брюхо самолета — в бомбовый люк. Самолет летел без бомб, на какое-то другое задание. Я шутил сам с собой: а что если пилот по рассеянности нажмет кнопку, бомбовый люк откроется, и я полечу на немцев вместо бомбы? Это я в первый раз в жизни летел в самолете. Хотелось посмотреть на землю, но для обзора у меня была только маленькая щель, где люк неплотно закрывался. В щель была видна тундра, затем окопы и над ними дым. Видимо, шел бой западнее Луостари. Больше ничего я не мог разглядеть. Наконец, самолет развернулся, и мы приземлились в чистом поле, на временной посадочной площадке. Когда мы вышли, мы спросили у солдат — видимо, из Б АО (батальона авиационного обслуживания), — где тут штаб армии и политотдел. Они сказали, что недалеко — километров восемь-десять.

— Вы не потеряетесь: идите прямо, в этом направлении.

Мы пошли. Дороги никакой. Шли по тундре, ориентируясь по солнцу. Это были места недавних боев, непременно должны были быть минные поля. Всюду лежали убитые немцы — наших, видимо, убрали. У гражданских покойников близкие закрывают веки, а мертвые солдаты лежат, таращась в небо, и мелкий снежок падает в синие глаза.

Так мы шли, шли и шли. Все время попадались аккуратно сложенные огромные склады боеприпасов. Прицкср страшно сердился: они с Батсм занимались немецкими тылами и гордились тем, что подробно знают, где находятся все военные склады противника. Но из тех, что мы видели, ни один у них не числился.

Склады были нетронутые, боеприпасов было много. Немцы отступали, видимо, поспешно. Потом кое-где стали попадаться дощечки с надписями: «Разминировано. Сержант Петров» и т. п., — но где не было разминировано, там дощечек не было.

Позже, уже на норвежской территории, всюду были выставлены надписи: либо «Осторожно, мины!», либо «Разминировано, такой-то». — Впрочем, как потом стало ясно, много нсвыявлснных минных полей было повсюду, на всех фронтах. Полагалось составлять кроки («кроки») минных полей, но чаще всего не успевали, а немецкие кроки до нас уж никак не доходили.

Наконец мы стали спускаться с плоскогорья в долину и увидели там и сям желтые и зеленые дома Луостари.

Это не город. Как обычно на севере, жилье разбросано, и дорога соединяет разрозненные группы построек. Добрались до штаба армии затемно. Я «прибыл» к начальнику 7-го отдела Р., тут же встретил и других «седьмых» знакомых. Жили не в домах — дома, видно, были слишком разбиты, — а в наскоро оборудованных землянках — когда-то немецких, красиво обустроенных, но теперь уже довольно ободранных и грязных.

Помимо служб штаба армии, здесь же поблизости находился и выброшенный вперед эшелон штаба фронта. Я сразу разыскал землянку начальника политуправления и доложился:

— Товарищ генерал, по приказанию командующего фронтом, старший лейтенант Дьяконов прибыл в ваше распоряжение.

Генерал Калашников сначала ничего не понял. Я сказал, что знаю норвежский язык. Тогда он откликнулся:

— А, с норвежским языком! Ждите.

Я ушел в землянку 7-го отдела и в ожидании слушал там в течение суток или более всякий тыловой треп — о бабах, разные байки и анекдоты. Спал скорчившись где-то в углу. Срочности действительно никакой не было, Прицкер оказался прав.

Наконец, на второй день ко мне пришел адъютант генерала с сообщением, что назавтра в девять утра я должен выйти на перекресток дорог, будет проезжать генерал и меня подберет.

Утром я стою в полушубке у столба на перекрестке без вещей. Во время наступления по тыловым дорогам всегда идет много машин. Движение большое: легковые, виллисы, грузовики с боеприпасами, с людьми, связные офицеры тянулись непрерывно в одном направлении. Определить, в какой машине был генерал, я не мог. Стоял часа полтора. Вдруг с противоположной стороны подъезжает «козлик». Высовывается малосимпатичная физиономия генерала Калашникова:

— Вы Дьяконов? Ну что же Вы!

Я говорю: — Мне приказано стоять на перекрестке и ждать Вас.

— Ну, садитесь скорей!

Я сел в «козлик». Там было уже дна или три офицера. Генерал больше ничего не сказал мне ни тогда, ни после. Поехали по той же тундре, вверх из долины на запад, в горы. Это была уже не дорога, а скорее, наезженная тропа.

В одном месте генерал остановил машину, и все мы вышли. Он произнес: «Граница».

Это была граница между Норвегией и Финляндией, а теперь с нами, но что это вообще граница, наверное, только по карте можно было определить. Она никогда ранее не размечалась. У меня было удивительное чувство — как странно, что вот через столько лет я снова въезжаю в Норвегию, — только с противоположной стороны. Какой она явится мне?

Снова сели в «козлик». Через некоторое время среди редкой тундры и камней началась серпантина на крутом спуске вниз, и впереди заблестел кусочек фьорда.

Мы спускались все ниже, и снова попали в поток машин. Дорога была расквашена танками и самоходками. Вдоль обочины мы уже то и дело миновали норвежцев в синих свитерах с вытканными белыми оленями и в красных вязаных шапочках — знакомые зимние фигуры.

Зима только начиналась. Едва ложился снежок, по всей дороге была глубокая слякоть. Между гор внизу лежал синий Ярфьорд. Вдоль него были разбросаны знакомые цветные домики — хуторские, но похожие на дачки. Чаще красные, иногда зеленые, синие или желтые, всегда с белыми наличниками окон. Перед каждым домом, по скандинавскому обычаю, были белые флагштоки, а на некоторых уже трепетали национальные флаги: на тёмнокрасном фоне синий, окантованный белым крест.