Верная Рука - Май Карл Фридрих

Итак, лицо Виннету покрылось каплями пота, и дуло его знаменитого ружья было наведено на заросли на противоположном берегу. Значит, там появился некто, заслуживающий пули. Я быстро подошел к Виннету, тоже опустился на одно колено и приник к прицелу ружья. Наблюдая сквозь полуопущенные веки за зарослями, которые на первый взгляд выглядели совершенно необитаемыми, я вполголоса переговаривался с Хаммердалом, и вдруг в один миг произошло сразу несколько действий: из зарослей высунулось дуло ружья, раздался выстрел Виннету, почти одновременно с ним — страшный вопль с того берега, и мою ногу обожгло сильной болью.

Наши товарищи у костра вскочили и похватали свои ружья. Я выстрелил. Тут же на меня посыпались вопросы: «Кто?» «Что?» «Как?» Но отвечать мне было некогда, я выхватил из костра горящую головешку, чтобы дать Виннету возможность получше прицелиться в кромешной темноте. Но Виннету сказал: «Мои братья пока могут быть спокойны и ждать, что будет дальше».

Мгновение спустя где-то в кустах на том берегу как будто хрустнула ветка. И опять тишина. Виннету, не тратя времени на раздумья, перепрыгнул на тот берег (Беличий ручей в этом месте не уже двенадцати футов, но для апача это был еще не рекорд) и скрылся за листвой.

Прошло примерно полчаса. Как мы ни прислушивались, но не различали никаких звуков, кроме шелеста листьев и журчания воды. Зато все явственнее давала о себе знать рана на моей ноге. Я почувствовал, как по ней потекли струйки крови.

И тут из кустов раздался голос Виннету: «Разжигайте костер снова». Я сгреб еще тлеющие остатки доживающего свое костра, потом раздул огонь и подбросил в него несколько новых поленьев. Пламя отразилось от воды, и мы увидели высокую фигуру апача у самой кромки берега. У его ног в петле лассо лежал какой-то человек, он был мертв. Я помог вождю апачей перебраться обратно на наш берег.

Виннету рассказал нам, что произошло за эти полчаса:

— «Я заметил там человека и выстрелил в него, в этот же момент кто-то выстрелил в меня, но не попал и стал убегать. Я — за ним, но так, что он меня не заметил. Вижу: подбегает он к пяти всадникам-бледнолицым, рядом с ними стоят еще две лошади, но без седоков. Тут он сказал им, что стрелял в мистера Шеттерхэнда и попал в него, а Виннету скорее всего убит. Возле одной из лошадей без седока стоял, кроме того, какой-то краснокожий, он свободно говорил по-английски. Они еще немного потолковали, и тот, что бежал от меня, сказал: „Мое желание исполнилось — Олд Шеттерхэнд убит. Иначе он уже был бы здесь или кричал бы от боли, если ранен“. Я испугался: а вдруг это правда? И пополз к вам. По дороге нашел этот труп. Но как я рад, что мой брат Олд Шеттерхэнд жив!

— Кто же были эти белые? — задумчиво спросил Тресков. — Во всяком случае, не трампы, они никак не могли оказаться здесь в этот час.

Я нагнулся и заглянул в лицо убитому. Не знающая ошибок пуля Виннету попала ему в самую середину лба. Я сразу узнал его: это был один из бандитов Тоби Спенсера. Тресков тоже узнал его, вспомнил, что встречал этого типа в разных местах, в том числе и у матушки Тик в Джефферсон-Сити.

Виннету, заметив на траве влажные следы, перевел глаза с убитого на меня и вскрикнул:

— Уфф! Мой брат все же ранен пулей этого бледнолицего! Крови вытекло много. Это опасно?

— Не знаю, — ответил я.

— Колено задето?

— Очевидно, нет, раз я могу стоять.

— Это странное ранение. В положении, которое занимал мой брат, в него невозможно было попасть.

— Да, мне это уже говорили. Пуля была шальная: она ударила в камень и, отскочив от него, попала мне в ногу.

— Скверно! Пули, отлетающие рикошетом, причиняют много боли. Я должен сейчас же осмотреть рану моего брата.

— Друг мой, только не сейчас. Мы должны немедленно покинуть это место.

— Из-за этих шести бледнолицых?

— Да. Наш костер разгорелся и хорошо виден с того берега. Если они вернутся, то теперь им будет гораздо удобнее стрелять по нам, ориентируясь на огонь.

— Они не вернутся. Голос того бледнолицего, которого я догонял, дрожал от страха. Но мой брат прав: лучше нам принять меры предосторожности. А сначала я все же осмотрю его рану, мой брат потерял много крови, и потому мы не можем двигаться дальше, пока не перевяжем его. Пусть Хаммердал подбросит еще поленьев в костер — мне нужно как можно больше света. Остальным надо внимательно следить за тем, что происходит на том берегу, и стрелять в ответ на самый негромкий хруст.

Осмотр раны дал сразу два результата — и положительный, и отрицательный. Положительный состоял в том, что ни коленный сустав, ни кость не были задеты, а отрицательный в том, что рана стала гнойной. Виннету взял свой нож, подержал его над пламенем и точным, ловким движением достал пулю из раны. Произошло это так быстро, что я даже не успел заметить самого движения, только почувствовал, как все тело прошил мгновенный укол острой боли. При свете костра мы рассмотрели пулю. С одной стороны она была расплющена и слегка поцарапана — явный след удара о камень по касательной. Камень забрал у пули по крайней мере половину ее силы, вот почему она не пробила мою ногу навылет, а только разорвала плоть. Но это было слабым утешением: такая рана предвещала лихорадку, резкие боли и весьма нескорое выздоровление, нельзя было исключать и гангрену. Фатальное невезение!

Настроение у меня было просто отвратительное, единственное, что немножко порадовало, так это неожиданно обнаруженный во внутреннем кармане куртки чистый носовой платок. Перевязывая им мою ногу, Виннету говорил:

— Мой брат научился переносить боль, как краснокожий воин. И как воину, я должен ему сказать прямо: если я в ближайшее время не найду читутлиши — траву, заживляющую раны, дело может обернуться плохо. Но по крайней мере здесь много травы денчу-татах, очищающей раны. Больше всего я надеюсь на то, что твоя крепкая природа и здоровая кровь не дадут этой ране одолеть тебя. Скажи, а может, ты и сейчас в силах ехать верхом?

— Смогу. Знаешь, мне совсем не нравится играть роль немощного больного.

— Конечно, лучше было бы не трогать сейчас тебя с места, но мы должны подумать о нашей безопасности. А ты смотри, чтобы у тебя не началось сильное кровотечение.

И мы покинули оказавшееся столь роковым для меня место на берегу Беличьего ручья. Примерно час ехали вдоль ручья, потом снова остановились и развели костер. Индейские вожди наломали сучьев смолистых деревьев и зажгли их — получились отличные факелы. Держа их высоко над головой, они отправились на поиски целебной травы для своего друга и брата — Олд Шеттерхэнда.

Дик Хаммердал остался возле меня. Его маленькие добрые глаза глядели на меня с такой нежностью и заботой, что уже одно это врачевало. Подкладывая поленья в костер, он ворчал:

— Чертовы выдумки, эти ружья! Особенно когда из них вылетают пули. — Потом спросил: — Вам очень больно, мистер Шеттерхэнд? — и голос его при этом дрогнул, как будто его самого в этот миг что-то ударило.

— Уже почти не больно, — ответил я.

— Остается надеяться, что все обойдется.

— К сожалению, на это рассчитывать не приходится: рана должна пройти какой-то цикл, ну, как бы сказать попроще — выболеть, что ли, иначе выздоровление не начнется.

— Боль! Какое жуткое слово. И как я хотел бы забрать хотя бы часть ее у вас. Я, конечно, здесь не единственный, кто так думает. Не правда ли, Пит Холберс, старый енот?

— Хм, — ответил долговязый. — Я был бы не прочь, если бы обо мне так же заботились, пусть даже для этого надо быть раненым.

— Вот как! Почему же в таком случае не ты попал под пулю малого с того берега? Ты мог бы стать тогда не только раненым, но даже и жертвой.

— Откуда мне все знать заранее? А ты — толстый грубиян, и больше ничего!

— Ладно, не злись! Я ведь уже говорил тебе, что предпочел бы сам перенести любую боль, лишь бы ты не желал ее себе.

— В конце концов надо узнать и мое мнение. Я ведь переживаю за мистера Шеттерхэнда.