Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит

(3) При более внимательном изучении звезд некоторые из них оказывались менее постоянными и единообразными в своем движении, нежели остальные; они меняли свое местоположение относительно других небесных тел; иногда они двигались преимущественно на восток, иногда оставались в состоянии неподвижности, а иногда даже двигались на запад. Эти звезды, числом пять, были отделены от остальных и названы Планетами, или блуждающими Звездами, и получили свои имена: Сатурн, Юпитер, Марс, Венера и Меркурий. Как и Солнце с Луной, они, казалось, по большей части повторяли движение Неподвижных Звезд с востока на запад, однако в то же время двигались самостоятельно, в основном с запада на восток. Относительно каждой из них, равно как и для двух больших небесных светил стали считать (по данным восприятия), что они прикреплены с внутренней стороны твердой вогнутой и прозрачной сферы, которая тоже самостоятельно вращается; причем вращается в почти прямо противоположном направлении к вращению внешнего неба, однако же все равно подвергается воздействию этого последнего вращения и ускоряется, ибо оно превосходит вращение этой сферы по своей силе и скорости.

(4) Здесь мы имеем дело с системой концентрических Сфер, первой нормальной (regular) системой в Астрономии, которую увидел мир; ей обучали в итальянской школе еще до того, как Аристотель и два его современника, Евдокс [Книдский] и Каллипп [Кизикский], усовершенствовали ее настолько, что она стала пригодна для восприятия. Несмотря на свою простоту (rude) и незатейливость,[430] система была способна [56] объединить вместе – в структуре воображения – самые крупные и казавшиеся наиболее разъединенными небесные явления. Движения самых видимых объектов на небе, т. е. Солнца, Луны и Неподвижных Звезд благодаря этой гипотезе оказались в достаточной степени связанными друг с другом. Затмения двух великих светил рассчитывались, правда, не так легко, но объяснялись этой античной системой по существу так же несложно, как и современной. Когда эти ранние античные философы давали своим ученикам очень простые объяснения причин столь грозных явлений, это действо покрывалось печатью священнейшей тайны. Дело в том, что таким образом они могли бы избежать ярости людей и не навлекать на себя обвинения в нечестии, считая, что объяснение причин подобных явлений было отобрано ими у богов, а это воспринималось как самое ужасное знамение грядущей мести. Наклон эклиптики [к плоскости небесного экватора], следующая за ним смена сезонов, чередование дня и ночи, а также различная продолжительность дней и ночей в разные сезоны, – все это также довольно четко согласовывалось с античным учением. И если бы на небе не было других видимых (и подлежащих открытию) тел, кроме Солнца, Луны и Неподвижных Звезд, эта старая гипотеза с успехом могла бы выдержать испытание веками и триумфально дожить до самых отдаленных потомков.

(5) Раз эта гипотеза заслужила доверие человечества благодаря своему правдоподобию, она притягивала изумление и восхищение людей; т. е. чувства, которые еще больше укрепляют доверие, потому что воображению были представлены здесь новизна и красота такого взгляда на природу. До того, как эту систему стали изучать в мире, земля трактовалась (как это являлось глазу) в качестве бескрайней, необитаемой и неровной горизонтальной поверхности, в качестве основы и фундамента вселенной, которая окружена со всех сторон океаном, чьи корни, распространяясь повсюду, тянутся через всю бесконечную глубину под ней. Небо рассматривалось как твердая полусфера, которая покрывала землю и сливалась с океаном на краю горизонта. Солнце, Луна и все другие небесные тела вставали на востоке, взбирались вверх по выпуклой части небосвода, и снова опускались в западную часть океана, а оттуда, по неким подземным путям, возвращались на свои первоначальные места на востоке. Нет, это понимание не ограничивалось людьми или, по-другому, поэтами, изображавшими мнения людей: оно разделялось Ксенофаном, основателем философии элеатов, возникшей после ионийских и итальянских школ, и оно было самым ранним из всего, что появилось в Греции. Фалес из Милета также, согласно Аристотелю,[431] был одним из тех, кто, в общем, представлял Землю плавающей по огромному океану воды, и был близок к такому видению мира. Несмотря на то [57] что нам говорили Плутарх и Апулей относительно его астрономических открытий, все они, очевидно, должны были быть сделаны намного позже. Для тех же, кто не имел других идей о природе, кроме как разделять такой сбивчивый взгляд на вещи, появившаяся система должна была выглядеть очень приемлемой. Эта система представляла Землю разделенной на сушу и воду, подвешенной в центре вселенной и автоматически балансирующей саму себя; Земля представлялась окруженной элементами Воздуха и Эфира, и покрытой восьмью блестящими и кристаллическими Сферами, каждая из которых отличалась от других одним или несколькими прекрасными и светящимися небесными телами. Все эти сферы вращались вокруг общего центра, движения сфер разнились, но все были равномерные (equable) и пропорциональные. По-видимому, красота этой системы подсказала Платону[432] некую идею вроде гармонической пропорции, которая должна быть обнаружена в движениях небесных тел и расстояниях между ними. Похоже, она же навеяла ранним пифагорейцам знаменитое изобретение (fancy) Музыки Сфер: необычной и романтической идеи, неплохо соотносящейся с тем восхищением, которое способна вызвать такая блестящая система, запоминающаяся также изяществом новизны.

(6) Каковы бы ни были те недостатки, которые лежали в основе такого взгляда на вещи, все же они такие, с какими первые наблюдатели неба легко могли бы и не встретиться. Если нельзя взаимосвязанным образом описать все движения Пяти Планет, то бо́льшая часть из них с легкостью может быть описана с помощью такого подхода. Дело в том, что эти планеты и все их движения наименее заметны на небосклоне; и бо́льшая часть человечества их вовсе не замечает. И система, единственный недостаток которой кроется в области того, что она описывает, не может быть подобным образом дискредитирована. Если некоторые из этих явлений проявлялись также для Солнца или Луны, которые иногда ускоряли и снова замедляли свое движение, и это плохо соотносилось с теорией, то, во-первых, сей факт не мог быть обнаружен никем, кроме как наиболее внимательными наблюдателями. И, во-вторых, факт этот, стало быть, не мог бы не вызвать у нас изумления, что первооткрыватели, если так можно выразиться, умалчивали о своих прозрениях воображения (imaginations) и уделяли им мало внимания.

(7) Однако, именно ради того, чтобы исправить эти изъяны системы, Евдокс, друг и слушатель [лекций] Платона, посчитал необходимым увеличить число Небесных Сфер. Согласно наблюдениям, каждая Планета двигалась иногда вперед по направлению на восток (что само по себе выглядело необычно), иногда возвращалась назад, а иногда оставалась на месте. Предположение о том, [58] что Сфера Планеты будет по своему желанию иногда, если можно так выразиться, катиться вперед, иногда назад, а иногда не делать ни того, ни другого, противоречит всем естественным представлениям воображения. Последнее с легкостью и удовольствием воспринимает регулярное (regular) и упорядоченное движение, но ощущает себя то и дело остановленным и прерывающимся при попытке понять что-либо столь бессвязное и неопределенное. По своему естеству и желанию оно будет рассматривать прямые или поступательные движения Сферы, но каждый раз будет шокировано и, если можно так выразиться, резко вырвано из своего естественного хода ретроградными и стационарными (stationary) появлениями Планеты. Между Планетой и более привычными движениями Сферы наблюдается брешь, или интервал, и фантазирующая мысль (fancy) чувствует потребность в соединении; она не может заполнить брешь ничем, кроме как с помощью предположения о некоторой цепи промежуточных событий, связующих одно с другим.[433] Гипотеза о наличии других сфер, вращающихся на небесах (помимо тех сфер, в которых закреплены сами светящиеся тела), представляет собой цепь, при посредстве которой Евдокс стремился заполнить эту брешь. Он поместил из этих Сфер четыре над каждой из Пяти Планет: одну, в которой вращалось само светящееся тело, и три другие над ним. Каждая из Сфер имела регулярное (regular), постоянное, но, тем не менее, свое особенное движение, которое передавалось истинной Сфере Планеты, и тем самым новая Сфера являлась причиной разнообразия наблюдаемых в этих телах движений. Одна из таких Сфер, к примеру, характеризовалась колебательным движением[434] и напоминала круглый маятник часов. Когда часы переворачиваются, как Сфера вокруг своей оси, то маятник, также перевернутый, будет продолжать качаться и сообщать какому бы то ни было объекту, находящемуся внутри него, и свои собственные колебания, и круговое движение часов. Так эта колеблющаяся Сфера, будучи вращаема движением Сферы, которая над ней, сообщает Сфере, которая под ней, и круговое, и свое собственное колебательное движение. Одной производятся каждодневные обороты; другой производятся прямые, стационарные и ретроградные появления Планеты; с помощью оборотов, порожденных третьей Сферой, совершается годовой цикл обращения Планеты. Движения всех этих Сфер были, по своей сущности, постоянными и равномерными, такими, на которые воображение могло легко обратить внимание и рассмотреть. Они были связаны друг с другом, в противном случае в Сфере Планеты наблюдалось бы несвязное многообразие движений. Поскольку движения Солнца и Луны были более регулярными (regular), чем движения Пяти Планет, Евдокс поставил в соответствие каждой из них три Сферы [59] и придумал способ (imagined), каким он мог бы связать воедино все многообразие движений, которые можно было бы обнаружить в каждом из светил. Так как движение Неподвижных Звезд является абсолютно регулярным (regular), он посчитал, что для всех них одной Сферы будет достаточно. Поэтому, согласно этому счету, полное число Небесных Сфер доходит до 27. Современник Евдокса Каллипп, будучи немного моложе, обнаружил, что даже этого числа недостаточно для того, чтобы объединить то широкое разнообразие движений, которые он обнаружил в этих телах, и потому увеличил число Сфер до 34.[435] Аристотель, проведя еще более тщательное исследование, выяснил, что даже всех этих Сфер будет недостаточно; поэтому он добавил еще двадцать две, что увеличило общее число Сфер до 56.[436] Позднее наблюдатели все еще открывали новые движения и новые несходства на небесах. Поэтому необходимо было добавлять в систему новые Сферы, и некоторые из них помещать даже над Сферой Неподвижных Звезд. Так, уже в XVI в. Фракасторо[437] посчитал необходимым увеличить число Небесных Сфер до 72. Он был поражен красноречием Платона и Аристотеля, а также правильностью (regularity) и гармонией их системы, прекрасной и совершенной по своей сущности, несмотря на неточное согласование с рядом явлений. Тем самым он стремился возродить и вернуть к жизни античную Астрономию (долгое время уступавшую место Птолемею и Гиппарху.[438] Однако никто в то время уже не расценивал получающееся число чем-то окончательным и достаточным.