История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

9 февраля 1119 г. Гвидо, избрание которого было почти повсюду признано, был посвящен в Виенне в папский сан под именем Каликста II. Новый папа немедленно, еще во Франции, проявил большую энергию в своих действиях. Его задачей было положить конец схизме и бесконечной борьбе из-за инвеституры. С нерешительными и ненаходчивыми папами Генрих V мог легко вести игру; но в лице Каликста II, того гордого легата, который первый отлучил императора от церкви в Виенне и угрожал папе Пасхалию неповиновением, Генрих нашел противника, равного по силе. В Германии царил беспорядок; возмущение князей и духовенства (во главе недовольных стояли архиепископ майнцский, неблагодарный Альберт, Фридрих Кельнский и Конрад Зальцбургский), казалось, приняло те же размеры, как и при Генрихе IV Вставал грозный призрак нового Трибурского сейма; состоявшийся здесь сейм имперских князей признал Каликста папой. Люди, более искусные, взяли в свои руки решение спора, прекращения которого так горячо желал весь мир, и Генрих выразил готовность прийти к возможному соглашению. Но он все еще медлил и не принял участия в многолюдном соборе, который происходил в октябре в Реймсе и на котором предположено было окончательно решить спорный вопрос. Хитрый враг, оставаясь в засаде, может быть, замышлял о новом способе захватить в свои руки папу. Таким образом, и в этот раз соглашение с Генрихом не могло состояться. Тогда Каликст II 29 октября в Реймсе в присутствии 424 епископов подтвердил декреты, которыми воспрещалась инвеститура, а на следующий день Генрих V и назначенный им папа были снова отлучены от церкви, причем все 424 епископа, – одни с гневом, другие неохотно, третьи с усмешкой, – бросили на землю свечи, которые держали зажженными в руках. Это была последняя вспышка известного всему миру спора, вскоре затем затихшего.

На следующую весну Каликст мог совершить свое путешествие в Рим. На всем пути в Провансе, в Ломбардии, после перехода через Альпы и в Тусции папу встречали с одинаковым ликованием, а в Риме католическая партия устроила ему полный триумф. Григорию VIII тем временем в Риме было нелегко бороться с знаменосцем церкви; единственным защитником антипапы был Бруно Трирский, которого император оставил в Риме вместе с отрядом германцев. В союзе с Франджипани архиепископу Бруно пришлось мужественно защищать Рим от норманнов Роберта Капуанского. Но золото сыпалось в протянутые руки римлян в скудном количестве, и императорская партия после нескольких штурмов вынуждена была отступить в Транстеверин, вследствие чего в руках Григория VIII осталась только эта часть города. С приближением Каликста антипапа окончательно потерял власть над изменническим Римом и удалился в укрепленный город Сутри. Он умолял своих сторонников не сдавать замка св. Ангела и базилику Св. Петра, но ПьерЛеоне нашел к ним доступ с помощью золотого ключа.

9 июня 1120 г. состоялся торжественный въезд в Рим Каликста II; несчастного, беспомощного Геласия непосредственно сменял во всем своем величии настоящий король, одетый в папское облачение. Такие контрасты могли создаваться только в одной римской церкви. Милиция встретила папу на расстоянии трех дней пути от Рима; за городом папу приветствовали дети с цветами, а у ворот города – знать, народ и духовенство. Сидя на белом иноходце, с тиарой на голове папа проследовал в Латеран по улицам, украшенным шелковыми покровами, венками и разными драгоценными вещами. Этот необычайный прием вполне приличествовал счастливому преемнику двух скромных и смиренных пап; его княжеское происхождение и богатство придавали еще более блеска его высокому духовному сану. Каликст мог быть доволен: партия Бурдина была без труда подкуплена, и знать спешила заявить новому папе свои верноподданнические чувства.

Немного времени спустя папа отправился на юг. Уже издавна существовало обыкновение, что вновь избранные папы посещали Апулию, чтобы обеспечить за собой обладание важным для них Беневентом, привести снова к присяге норманнов и, возвращаясь домой, иметь в случае нужды в своем распоряжении войско. Два месяца папа оставался в Монте-Касино; 8 августа ему присягнул Беневент, и вскоре после того так же князья Апулии. Затем, собрав войско, папа в декабре 1120 г. вернулся в Рим и в следующем году отпраздновал Пасху с особенным торжеством. Для осады Сутри он послал кардинала Иоанна, епископа Кремаского, и вслед за ним отправился сам. Бурдин, чувствовавший себя в безнадежном положении, вел партизанскую войну и нападал на проезжающих по дорогам; когда началась осада, он мог держаться только 8 дней. Этот императорский ставленник был покинут всеми еще скорее, чем некогда Кадал. Жители Сутри выдали Бурдина 22 августа 1121 г. после первых же штурмов. Наемники Иоанна Кремаского обошлись с пленником зверски, и сам папа так же злоупотребил одержанной им бесславной победой, принудив архиепископа братского при въезде в Рим ехать впереди в шутовском наряде. Одетый в косматую козлиную шкуру, Григорий VIII был посажен лицом к хвосту на верблюда, на котором обыкновенно возили папскую кухню. В таком виде архиепископа провезли по улицам, нанося ему удары плетью и бросая в него камни, и затем заключили в Septizonium. Осужденный на вечное изгнание, антипапа содержался после того в разных замках Кампаньи, в Пассерано, в Янула, близ С. Джермано, и в монастыре Ла Кава, пока наконец здесь или в Фумоне он не умер. Так праздновались победы в средневековом Риме и таким диким насилием сопровождались его триумфальные шествия.

Падение антипапы дало возможность усмирить многих капитанов. Графы Чеккано и Сеньи (они были германского происхождения), Лано, Готфрид и Рейнальд заявили о своей покорности; когда же по приказанию Каликста замок Ченчия Франджипане был разрушен, папская власть оказалась после долгого промежутка времени восстановленной в Риме, и папа получил возможность оставаться в нем, никем не тревожимый. Благоприятные результаты, столь быстро достигнутые, произвели так же и в Германии сильное впечатление; победа, одержанная над императорским ставленником, была вместе с тем и поражением самого императора и заявленных им притязании на назначение и утверждение пап. Перед людьми того времени страшному падению Григория VIII было придано такое же значение, какое некогда имело падение Симона Волхва, и это событие ускорило прекращение спора об инвеституре.

Чтобы умиротворить возмущенную империю, Генрих, помня судьбу отца, решил наконец уступить; в свою очередь Каликст, человек с более широкими взглядами, чем его предшественники, которые не шли дальше монашеской точки зрения, был так же склонен к примирению. Основания, на которых мог быть заключен мир между империей и церковью, были выяснены на немецких сеймах, созванных для совещаний между князьями и кардиналами-легатами Ламбертом Остийским, Григорием и Сассо. Так же, как и раньше при Пасхалии, были составлены два договора: король должен был отказаться от права на инвеституру кольцом и посохом, признать за Церковью свободу выборов и посвящения епископов и восстановить все владения римской церкви. Со своей стороны папа соглашался на то, чтобы избрание епископа Германской империи происходило в присутствии императорских послов, и признал за императором в пределах Германии право на инвеституру скипетром, как знаком пожалования леном; за пределами Германии сначала должно было происходить посвящение избранного лица, и только после этого в течение 6 месяцев это лицо могло быть пожаловано скипетром. Победа, одержанная церковью, была, по существу, гораздо значительнее выгод, приобретенных государством: последнему пришлось признать за церковью важнейшее для нее право на свободу выборов; между тем церковь отказывалась только от вмешательства в вассальные отношения епископов к светской власти. Церковь сохраняла за собой право возведения епископов в их духовный сан, а императору предоставлялось право наделять тех же лиц, стоящих к нему в вассальных отношениях, властью владетельных князей или феодалов.

Когда оба эти документа, проникнутые беспристрастием, были прочитаны 23 сентября 1122 г. в Вормсе среди бесчисленного множества народа и затем кардинал Ламберт торжественно присоединил к церкви сына несчастного Генриха IV, чувство великой радости охватило всех присутствующих: нанесенные смертоносной борьбой раны теперь исцелялись, и на всей земле, обреченной этой борьбой на разорение, водворялся мир. Спор из-за инвеституры продолжался в течение полустолетия; он сопровождался для Германии (а так же и для Италии) такими же бедствиями, как и 30-летняя война, и цвет поколения того времени был погублен им. Эти два скрепленные печатью пергамента, как результат долгой убийственной борьбы, не дают ли право сатирику, остановив на них внимание всего мира, отнестись с презрением к человечеству? Какое-то безумное ослепление заставляло людей целых полвека блуждать и впадать в самые ужасные ошибки, и уже только после всех тягостных испытаний вернуться к тому, с чего надо было начать и что, по-видимому, так легко приводило к разрешению мучительных вопросов. Неужели нужно было пролить столько крови, чтобы заменить кольцо и посох скипетром и открыть ту истину, что государство и церковь должны ведать каждое свои дела? Не подлежит сомнению печальная действительность того, что человечество отвоевывает себе свое медленное движение вперед, переживая потрясения и ужасы войны, и что приобретения целых веков достаются ему лишь в виде малых долей человеческого космоса. Но результаты борьбы из-за инвеституры заключались не в одних только вормских пергаментах. В каждой великой мировой борьбе ее первоначальный объект постепенно ускользает из глаз и уступает место иной задаче, стоящей на более высокой ступени духовного существования. Как борьба двух начал, служащих проявлением духа в истории человечества, этот великий средневековый спор заставил Европу пережить такое потрясение, какое она редко переживала, достигая подобных же благотворных последствий. Силой тех противоречий, которые были им выдвинуты, и благодаря той страстности, с которой отнеслись к нему все классы населения, этот спор освободил людей от односторонности и ограниченности варварского века, положил конец этому веку и вместе с крестовыми походами явился началом эпохи новой культуры. Во время этой именно борьбы произошло пробуждение философской и еретически протестующей мысли, возродились интерес к изучению римского права и любовь к классической древности, наступил расцвет республиканской свободы в городских общинах, и гражданское общество перешло к более независимым и более мягким человеческим формам общежития. Поэтому образы Генриха IV и Григория VII, трагических героев этой не всегда достопамятной борьбы двух начал, так же, как и образы Генриха V и Каликста И, которым удалось завершить ее миром, занимают в анналах истории такое выдающееся положение.