Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я замечаю, что в западной части стены пролом уже настолько широк, что может пройти человек, решаю:

— Пора нам выдвигаться.

Основные силы атакующих собраны напротив ворот и восточной части стены. Ворота всегда наиболее привлекательны, потому что кажется, что проход шире и прорваться легче, но на самом деле там обычно самая сильная защита. На счет восточной части, наверное, думают, что возле порта расположены склады, много добычи. Да, ее там много, но дешевой. Я помню, что богатые милетяне жили в западной и северо-западной части города, подальше от шумного порта и вонючих рынков, рыбного и мясного. Не думаю, что за несколько веков богачи потеряли нюх и оглохли.

Возле главных ворот уже шел бой, когда мы подошли к самому западному пролому, на подступах к которому надо было преодолеть большие обломки крепостной стены, темные с внешней стороны и светлые, я бы даже сказал, празднично-свежие с внутренних. Защищал проход отряд из горожан-ополченцев, человек двадцать пять. Командовал ими старик с косым шрамом через все лицо, видимо, бывший солдат. Я не стал убивать его. Отбив копье и сблизившись вплотную, ударил верхним краем своего щита под подбородок старику и услышал, как клацнули зубы, которых во рту его осталось не больше десятка. Несмотря на отсутствие сахара, с зубами сейчас у многих большие проблемы. Зато научились делать зубные протезы. Богатым — из золота, а тем, кто не мог себе позволить такую роскошь, вставляли чужие зубы, закрепленные медной проволокой. Вторым ударом щита я оттолкнул оседающего старика, а потом саблей отрубил правую руку с коротким мечом, которая принадлежала рослому горожанину в надраенном до блеска шлеме аттического типа. Наверное, грек-мигрант. Его добил копьем кто-то из бессов, следовавших за мной. До третьего не успел дотянуться. Пухлый коротышка в стеганом доспехе и шлеме беотийского типа довольно резво отпрыгнул назад, развернулся и, потеряв шлем, рванул по улице так быстро, что вряд ли бы его догнал конный. Бессы добили остальных защитников, после чего мы неспешно пошли по улице вслед за убегающим.

Все дома на этой улице были двухэтажные. Различались только размером двора и сада. Чем дальше от пролома, тем большую площадь занимало жилище богатого милетянина. Дойдя до воистину большого, я решил остановиться, дал команду бессам занимать соседние дома и действовать быстро, потому что желающих пограбить из расчета на один дом будет намного больше, чем в Фивах.

— В первую очередь берите и прячьте самое ценное, — напомнил я. — Остальное пакуйте и складывайте на виду.

Мы со Скилуром, который во время боя находился в тылу отряда, а потом догнал меня, зашли во двор, на воротах которого была нарисована богиня Афина с золотым копьем в правой руке и золотым щитом, прислоненным к левой ноге и поддерживаемым левой рукой. Скорее всего, здесь живет грек. По распространенному мнению грек в городах Малой Азии может быть только богатым, если он не солдат-наемник, то есть, неудачник. В данном случае, судя уже по размеру дома и двора, мнение было верным. Слева от ворот под навесом из камыша стояли два белых жеребца с небольшими черными пятнами на крупе, наверное, братья или отец и сын. Добыча, конечно, ценная, но ее сразу отберут.

— Оставь их, — говорю я Скилуру, для которого нет ничего более ценного, чем хороший конь.

В доме прохладней, из-за чего мое тело под доспехом сразу покрывается потом. В первой комнате сидят на мраморном полу у стены две молоденькие рабыни, причем одна чернокожая, и сухощавый и длинноносый раб лет тридцати, скорее всего, семит. Девушки испуганно наклонили головы и закрыли глаза, чтобы не видеть приближение смерти, а у мужчины пустой взгляд, направленный в стену напротив, на которой на черном фоне нарисованы желтой краской голые, пляшущие бородачи с венками на курчавых головах. Наверное, сюжет какого-то мифа или известной истории, неведомых мне.

Не обращая внимания на рабов, я прохожу в другую комнату, где посередине стоят стол и четыре ложа, а в дальнем левом углу — большой деревянный ларь, покрытый красным лаком.

— Посмотри, что там, — приказываю я скифу и иду в третью комнату, спальню с двумя кроватями.

Там меня встречает целый выводом женщин разного возраста. Младшей девочке лет девять, следующей — около тринадцати, третьей — около двадцати, четвертой — под сорок, пятой — все шестьдесят. Что забавно, красота уменьшается в обратном порядке: самая младшая — самая уродливая. На всех висят побрякушки из золота и серебра с драгоценными камнями: сережки, ожерелья, браслеты ручные и ножные, перстни.

Я показываю на небольшую синюю вазу с нетрадиционным для греков растительным узором зеленого цвета, которая стоит на сундуке с бронзовыми ручками по бокам в виде сросшихся рогов горного козла и четырьмя бронзовыми козлиными ножками:

— Снимайте украшения и складывайте в вазу. И поторопитесь, иначе придет мой слуга-скиф и поможет вам.

Почему-то скифы считаются у греков самыми варварами из варваров, грубыми и жестокими, а потому отличными воинами. Может, из-за того, что скифы-воины не посещали территорию Греции и Малой Азии уже несколько веков.

Украшения падали в вазу с интересным звоном, прямо мелодия для души. Когда зашел Скилур, я оставил его контролировать процесс, а сам прошел в следующую комнату, оказавшуюся тоже спальней с двумя кроватями, и дальше, в третью спальню, половину которой занимала кровать, застеленная пурпурным плотным покрывалом. На кровати недавно сидели, осталась вмятина.

Интуиция подтолкнула меня приподнять саблей край свисающего покрывала и произнести строго:

— Вылезай!

Пряталось там аж трое мужчин: старик, средних лет и молодой. Они были похожи, несмотря на то, что лысина была только у старика. Наверное, дед, отец и сын.

— Афиняне? — спросил я.

— Да, — ответил старик.

Скорее всего, сын и внук родились здесь, считают себя милетянами.

— Если отдадите все деньги, разойдемся по-хорошему. Я закрою вас в сарае и выпущу, когда будем уходить из города, — сделал им предложение, от которого трудно отказаться.

— Мы согласны! — произнес старик сразу же, как только я произнес последнее слово.

Семейные богатства были спрятаны под небольшой навозной кучей возле лошадей, которые, как догадываюсь, были отвлекающим моментом. Тот, кто захватит пару таких красивых и дорогих жеребцов, вряд ли будет рыться в навозе, где был спрятан кожаный бурдюк с золотыми и серебряными монетами и слитками и женскими украшениями, более ценными, чем те, что остались на дамах. Того, что было спрятано в навозе, хватит на пару десятков таких жеребцов.

Мужчин и женщин, кроме одной, Скилур закрыл в сарае, где хранились пустые амфоры. Одну — двадцатилетнюю — отвел в спальню. Я решил, что хватит ему рукоблудить, пусть становится мужчиной. Предложил выбрать любую из женщин. Предполагал, что выберет свою ровесницу, но забыл, что в его возрасте предпочитают женщин постарше. Главное, что остановил свой выбор не на самой красивой из них.

— Только покрывало сними и сложи. Оно мне пригодится, — потребовал я.

Пацан, что называется, дорвался. Его восторженные стоны и всхлипы заглушали женские. Я слушал их в столовой, сидя на ложе. Умею есть лежа и даже люблю, когда читаю книгу, но вот обедать, расположившись на боку на ложе мне не вставляет. Не получится из меня знатный грек. Буду кушать, как молодой македонец, не убивший ни одного кабана.

— Что приготовлено на обед? — угадав по худобе в нем повара, спросил я сухощавого раба, взгляд которого приобрел осмысленность, а на губах появилась легкая улыбка — реакция на стоны из дальней спальни.

— Морские ежи со смесью меда и уксуса, сдобренные сельдереем и мятой; тушеный балык из тунца с белым вином и оливковым маслом; жареная свиная печень, смешанная с устрицами, креветками и камбалой; десерт из меда и льняного семени и маковые хлебцы к нему, — монотонно перечислил раб.

— А какое есть вино? — поинтересовался я.

— Красное простое и белое с медом и травами, — ответил он.