Серебряный пояс - Владимир Топилин

Однако человек медлил. Все еще удерживая объект на прицеле, он вдруг изменился в лице. Его глаза сверкнули, руки дрогнули, пара стволов медленно опустилась вниз. Осторожно спустив курок, враг отложил ружье в сторону, потянулся к ноге. Его движения были медленные, как движения рыси, подкрадывающейся на расстояние броска к зайцу. Доставая из-за голенища сапога плетку, человек сделал еще несколько мелких шагов, придвинулся к медвежонку ближе, понимая, что ему деваться некуда. Грохот выстрела потревожит близкое поселение. Лучшим оружием для ближнего боя должна стать казацкая нагайка с вплетенной в хвост крупной картечиной. В умелых руках это страшное оружие. Резкий удар свинцового шарика мог легко пробить затылок любому животному. На это и рассчитывал хитрый мужик. В меткости попадания с ним не мог сравниться никто.

Тщательные, упорные тренировки превратили полет картечины в искусство. На расстоянии вытянутой плетки он сшибал пламя горящей свечи. Чтобы достичь подобных результатов, ему потребовались дни, часы, недели: удар за ударом, десятки, сотни, тысячи раз. Так же как и плеткой, человек отлично владел ножом, топором, ружьем. Прекрасно обращаться любым оружием его заставлял выбранный образ жизни. Выбранное дело не должно иметь осечек и погрешностей.

Замахиваясь плеткой на выбранную жертву, враг уже видел красивую, лоснившуюся шкуру, вкусное, мягкое мясо. Кочевая таежная жизнь всегда требует сытной пищи. Запасы продуктов на исходе. Беззащитный медвежонок — легкая добыча, как раз кстати.

Резкий удар наотмашь вытянутой руки, прочная удавка вытянулась стремительно бросившейся змеей-гадюкой. Невидимая картечина со свистом разрезала воздух. Намеченная цель, левое ухо медвежонка, безвольно повисло, не ожидая смертельного удара.

Возможно, жестокий свинец, превращенный в беспощадное жало, разорвал бы голову звереныша пополам от затылка до лба, если бы не тонкий свист нагайки, на который медвежонок обратил внимание. Вскинув удивленные, обиженные глаза на необычный звук, звереныш спас себе жизнь. Картечина ударила вскользь, разорвав пополам левое ухо, и протянулась до глаза.

Страшная, парализующая боль пронзила голову бедняги. Задыхаясь от жгучего удара, он резко дернулся, отскочил вбок и… не заметил пустоты.

Человек подскочил на край скалы, посмотрел вниз. Медвежонок упал на камни, пытался выправиться, крутился на месте, но это ему плохо удавалось. Его задняя левая лапа была вывернута наружу. В правом боку трещали сломанные ребра. Из левого уха и глаза хлестала обильная кровь. Недруг удовлетворенно хмыкнул, потирая ладони: «Дойдет!» — отошел назад и присел на площадке.

Детеныш, от боли переживая шок, отчаянно раскачивался из стороны в сторону. Он не понимал происходящего, но природный инстинкт самосохранения в этот момент отвечал за жизнь животного с удвоенной силой. Немного выправившись, подтягивая к животу сломанную лапу, раненый заковылял прочь от опасного места. Услышав шум, человек подсочил к краю скалы, негромко чертыхнулся, зло сплюнул вслед, но тут же вернулся на место, наблюдая за прииском.

Пересиливая себя, медвежонок двигался недолго. Слепая неожиданность в некоторой степени отключила сознание, ослабив боль. Преодолев густой пихтач, он наткнулся на толстое, поваленное дерево, которое был не в состоянии перепрыгнуть. В другое время он преодолел бы колодину одним прыжком. Сейчас ему мешала отбитая лапа. После безуспешной попытки перебраться на другую сторону силы покинули его. Собирая волю, он прилег возле дерева и на миг потерял сознание.

Ясность вернулась к нему через небольшой промежуток времени, когда чувство самозащиты опять подсказало об опасности. Звереныш очнулся, не в состоянии убежать, притаился, ожидая появления врага. Теперь он переживал не страх, а злость к тому, кто доставил ему боль. В доли минуты в белогрудом вдруг родился страшный, мстительный зверь. Если раньше там, на скале, при встрече с врагом он сидел, сжавшись на краю каменной площадки, то теперь был готов броситься на своего противника, защищая свою жизнь, не раздумывая. В молодом, полугодовалом охотнике родился дьявол, который отлично знал своего обидчика. Слишком много горя доставил ему человек в каком-то случае по ошибке, в другом — умышленно. Все хотят его смерти! Никто не мог защитить сироту, помочь могла только собственная сила. И он приготовился к этой защите.

Теперь его враг шел снизу, из-под горы. Неторопливые, мягкие шаги, шумное дыхание подсказывали, что человек устал от подъема. Медвежонок не видел его, но слышал и представлял отчетливо. Он хорошо запомнил того врага, который разорвал ему ухо и выбил глаз. Сжавшись за колодиной, звереныш затаил дыхание, превозмогая боль, поджал обвисшую лапу, но все же как-то сгруппировался для прыжка. Твердое решение задавило страх. Он был готов для ответной атаки, даже если бы она стоила ему жизни.

А между тем человек прошел неподалеку, где-то рядом, так близко, с другой стороны дерева, что зверь почувствовал, как от движения закрутились воздушные волны. Они принесли с собой другой запах, не тот, что был там, на скале. Малыш осклабился, вдруг вспомнив, где он чувствовал этот запах. Его наветы присутствовали тогда, там, в тот день, когда убили его мать и сестру. Он не мог его спутать ни с чем. Любой таежный зверь, определившись во взгляде, запахе, шуме один раз, не ошибется никогда за всю оставшуюся жизнь.

Зверь был еще мал. Полгода жизни не могли дать полной оценки существу бытия. Однако утонченное чутье, заложенное ему с генами сотен, тысяч предков, дали острую, отточенную связь в совершении выбора. Только что родившись, он мог точно определить стороны света. Сейчас он определенно знал, что человек за деревом принимал участие в охоте. Ни с чем не сравнимый запах этого врага, вероятно, имел прямую связь с тем, кто ударил его плеткой там, на скале.

Кажется, второй враг не собирался на него нападать, спокойно прошел мимо вверх, к скале. Может, человек его не заметил или у него были какие-то другие планы. Все же это не освободило от желания возможной мести.

Когда Наташа прошла мимо поваленного дерева, медвежонок осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, за ее спиной, оглядываясь, поджимая лапу, заковылял прочь.

Девушка и не подозревала, что своей теплой душегрейкой записала себя в ряд врагов раненого звереныша.

Быстрые сборы

К ночи похолодало. С запада подул ледяной ветер. Он принес на своих плечах тяжелые, пепельные тучи. В одну минуту тайга притихла, сжалась, замолчала и тут же ответила суровым голосом стылых ветвей. Зашумели горы. Потемнели просторы. Из невидимой пустоты белыми перышками порхнули первые снежинки: надвигался ураган!

До самого рассвета лютовала непогода. Шквальный ветер бросал в окна старательских домиков пучки снега, трещал стволами деревьев, свистел в печных трубах. К утру непогода чуть утихла. Как это всегда бывает при перемене времени суток, на границе дня и ночи произошло временное затишье. Куражливый хиус прилег отдохнуть на склоны гор, ненадолго уступив место опаздывающему дню. Лес притих в новом, необычном, белом наряде, ожидая наступления очередной армады снеговых туч.

В узкое оконное стекло сквозь бычий мочевой пузырь залился теплый матовый свет. Григорий Феоктистович приоткрыл глаза, круто повернулся на постели: «Что это? Неужели проспал?». Быстро поднявшись с кровати, босиком он прошел к двери, толкнул ее, подавленно выдохнул:

— Эх, твою телегу!

На дворе перед домом снега выпало — едва не в пах! Разное видал на своем веку опытный старатель, но такое впервые. Все вокруг: дрова, чурки, летний стол, навесы, — накрыло мягким, пушистым одеялом. Белоснежная перина приглушила разговор речки, не слышно, как журчит, перекатываясь по камням Таежный Сисим. Старательские домики, пригон для животных, баня, продуктовый склад похожи на огромные грибы-боровики. Лошадей и собак не слышно, спрятались под деревьями. На чистой поверхности нет следов. Одно слово — завалило!

Набрав в грудь побольше воздуха, Григорий гаркнул на всю тайгу так, что кухта с деревьев посыпалась:

— Иых, старатели, жить-то как? Бергало, подъем! Смотри-ка, что погода наделала!

На его голос ответила недолгая тишина, потом со всех сторон ударили двери. Сонные мужики, как есть, в нижнем белье, выскочив за порог босиком, моргали ослепленными снегом глазами:

— Вот те на! Едрен корень, ну и подфартило… Дождались хорошей погоды.

Григорий еще какое-то время чесал бородатый подбородок, потом махнул рукой, повернулся, пошел назад одеваться.

Старательский поселок медленно ожил. Из-под деревьев вылезли сонные собаки. Студено осматривая переменившийся мир, захрапели, поднимаясь на ноги, лошади. Чувствуя перемену, в пригоне жалко замычала одинокая корова. Мужики, разгребая снег чем придется, стали очищать дорожки. Женщины, постукивая поленом об полено, разводили в прижатых зимой домах печи. Григорий Панов очистил от выпадки старое кострище для розжига нового.