Остерегайся - Шанора Уильямс

— Нет, не говори мне успокоиться. Все, что мне нужно, — это компания. — Она наклоняется вперед, и аромат ее духов бьет мне в нос. — Пожалуйста.

Я смотрю ей в глаза. Они все еще влажные. И печальные.

Черт.

Почему она это делает со мной?

— Хорошо. Мне надо поставить в гараж машину. Я скоро приду. — По-детски нежная улыбка украшает ее губы.

— Отлично. Увидимся позже.

Она выходит и идет к двойным дверям, а я смотрю ей вслед. Ее зад соблазнительно виляет, локоны подпрыгивают, и желание выскочить из машины, схватить ее и держать в своих объятиях переполняет меня, но я перебарываю его.

Когда я вхожу в свою квартиру, то не перестаю думать о том, какой злой она была. Я ненавижу, что мне плохо из-за этого. Я чувствую себя виноватым. Я бы забил на это, но что-то заставляет меня чувствовать вину.

Я беру презервативы, хотя понимаю, что быть сейчас в ней не особо-то и правильно. Знаю, она позвала меня, чтобы забыться, чтобы не думать о том, что ее беспокоит. Я знаю, что побег от реальности — не выход. Даже если это временно.

Я не должен приближаться к ней. Это опасно для нас обоих. Быть с ней неправильно, однако какая-то часть внутри меня хочет это. И эта часть меня любит ее смех, ее улыбку, ее шутки, ее легкость. Я хочу удалиться от нее, но чем ближе я к ней, тем меньше чувствую себя монстром. Я чувствую себя... живым.

И мне интересно, реально ли все это. Интересно, то, что я чувствую, — это сострадания или все-таки что-то другое? Что-то, что находится гораздо глубже и является более пугающим. Что-то, что я не хочу показывать.

Я знаю, что не могу отрицать свои чувства, но могу притворяться, что меня они не волнуют. Я могу притворяться, что она ничего не значит для меня и что Джон был только другом, который столкнулся с плохой стороной бизнеса.

Она со мной всего пару недель, но я чувствую связь между нами. Я получил доступ к полному пакету похоти, вины, стыда, гнева и чего-то еще. Чего-то совершенно необъяснимого, но настолько простого, что я отказываюсь его признать.

И я не признаю.

И я знаю, что и она никогда не признает.

Глава 23

Лондон

Эйс приходит спустя десять минут. Не думала, что он появится после того, как стал свидетелем хаоса, что я устроила в доме Джона. Однако часть меня чувствует облегчение, когда я слышу стук в дверь. Хорошо, что я не одна. Пока он здесь, я не буду думать об этом.

Я наливаю себе вина, а Эйсу виски, и мы стоим на кухне в неловкой тишине. Во всяком случае, я точно чувствую неловкость. Лихорадочно пытаюсь придумать тему для беседы, что-то абсолютно ненавязчивое.

— Ты говорил с Бьянкой?

— Нет, — он вздыхает, — я звонил ей, но она не отвечает. Наверное, где-то бродит.

— Ой, сомневаюсь.

Он смотрит на меня поверх своего стакана.

— Почему?

— Бьянка слишком шикарна, чтобы где-нибудь «бродить». — Я смотрю на него с ухмылкой, и он смеется.

— Эти слова доказывают, что ты ничего не знаешь о Бьянке. Она не настолько шикарна и образованна, какой пытается казаться.

Я игриво прищуриваюсь.

— Я не верю тебе.

— Уж поверь.

Он ставит пустой стакан, и я, потянувшись к бутылке, наливаю ему еще. Мы снова молчим. Я допиваю вино и тоже переключаюсь на виски: мне нужно что-то покрепче.

Буквально проглотив первую порцию, наливаю себе вторую, и Эйс смеется своим низким и глубоким голосом.

— Что?

— Не пей так много.

— Мне это нужно.

Он смотрит, как я подношу стакан к губам. Я немного отпиваю и замечаю, как облегчение проскальзывает в его глазах. Он делает большой глоток, и я понимаю, как глупо, должно быть, выгляжу. Я чувствую себя дурой из-за того, что пригласила его после той дурацкой вспышки, поэтому говорю первое, что приходит в мой пьяный мозг.

— Эйс, мне очень жаль.

— За что? — Он удивленно смотрит на меня.

Я пожимаю плечами и усаживаюсь на столешницу:

— За все... Я сумасшедшая. Ты знал?

Он улыбается.

— Не думаю, что ты сумасшедшая. Просто это был всплеск эмоции.

— Как у сумасшедшей.

— Я видел и похуже. Поверь.

Его понимание и сострадание заставляют меня чувствовать себя еще хуже. Я не хочу, чтобы он понимал мое состояние. Я хочу, чтобы он назвал меня идиоткой. Заставил почувствовать себя дурой. То, что я сделала, было глупо. Я ненавижу себя.

Воспоминания о произошедшем вызывают нежелательные слезы. Я опускаю взгляд на мраморный пол, надеясь побороть их, но уже слишком поздно. Пытаясь блокировать боль, я делаю три больших глотка, но это не помогает. Эмоции переполняют меня. Я чувствую, что Эйс смотрит на меня, но мне все равно.

— Прости, — шепчу, — я... Просто это слишком свежая рана.

Эйс продолжает стоять на месте, но, когда я проигрываю бой слезам и из моей груди вырываются всхлипы, я слышу тихие шаги. Он поднимает мой подбородок, я сопротивляюсь, но безуспешно. Смотрю ему в глаза и ненавижу то, что вижу в них.

Симпатия.

Беспокойство.

И что-то, что я никогда не думала увидеть.

Я отворачиваюсь от него, а он продолжает смотреть на меня. Я знаю, потому что чувствую его взгляд. Потянувшись за бутылкой виски, Эйс наливает мне и вздыхает.

— Хочешь услышать историю?

Я поднимаю на него взгляд.

— О чем?

— Обо мне, Джоне и одном старом приколе.

— Конечно.

Он сжимает руками мои бедра, и его улыбка застывает.

— Хорошо. Я помню тот день, будто это было вчера. Тогда, наверное, была одна из самых сильных гроз, которые я видел здесь. Я был знаком с Джоном почти три недели, и, как правило, когда у нас появляются новички, мы гоняем их по всяким мелочам. К примеру, принести пива или снять для нас девочек, или еще чего-нибудь. — Он смеется. — Это, естественно, чертовски унижает, учитывая, что новички действительно хотят работать, но Джон вряд ли сказал бы хоть слово против. Но в тот вечер я увидел его в совершенно новом свете.

Я улыбаюсь, а Эйс откидывается назад и смотрит через мое плечо.

— Был сильный ливень. Мы хотели пива и колоду карт, так как последнюю где-то посеяли, поэтому послали за всем этим Джона. Он тогда еще был пугливый и застенчивый, но чертовски честный. Помню, я сказал ему: «Эй, иди, найди нам пиво и карты». Он сказал: «Хорошо», и ушел. Мы сидели и ждали. Прошло два часа, а от Джона ни слуху ни духу. Я позвонил. Тишина. Взяв Геррика, я пошел посмотреть, что и как. Джона нигде не было, так что мы поехали к нему. Я увидел свет в его квартире и чертовски разозлился. Мне стало по барабану. Достав пистолет, я сказал Геррику: «Я сделаю это», и пошел.

Я начинаю быстро моргать, а Эйс качает головой и поднимает палец, как бы говоря, что дальше будет веселее.

— Джон хотел пойти, но не смог. А я злился, думая, что выбрал не того парня и теперь должен избавиться от него. И вот, я стучу и жду, пока Джон ответит. Когда двери, наконец-то, открылись, я увидел его. Он был завернут в одеяло, с фонариком в руке. Это показалось мне странным, если учесть, что во всей квартире горел свет. Я спросил, какого черта он сидит дома. И знаешь, что он ответил?

— Что?

— Что дождь слишком сильный, а он так боится грозы, что не знал, что делать, кроме как пойти домой и спрятаться. В тот день он рассказал мне, что не хотел выглядеть трусом перед парнями, и умолял не выдавать его. Я пообещал молчать.

Он еще громче смеется.

— Когда я вошел в квартиру, то увидел, что Джон действительно был напуган. Он не шутил. Так что я спросил, в чем дело. Он же взрослый мужик. И он рассказал мне, что потерял родителей в подобную ночь. Что он был дома один, когда ему позвонили и сказали, что кто-то придет за ним. И что он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, как тогда.

Я задыхаюсь, не веря своим ушам.

— Он... Он сказал тебе?

Эйс смотрит мне в глаза, и я понимаю, что он знает правду.

— Почему-то после той ночи мне стало его жаль. Мне не нравилось, что он пережил такое. Мне не нравилось, что он потерял родителей, когда ему было всего одиннадцать лет. Я думал о своих родителях, о том, как я вырос с ними, и не мог представить жизнь без них. В детстве мои родители были моим миром. И они оставались в моем мире, пока я не стал старше. Я потерял мать, когда мне было девятнадцать, а мой отец бросил нас до ее ухода, так что я знаю, каково это — бояться и взрослеть без чьей-либо поддержки. Быть одному. Бороться. Насколько я понял, ваша тетя-стриптизерша забрала вас и почти не занималась вами. Но вы с этим смирились. И выжили.

Чем дольше я смотрю в его глаза, тем больше начинают подкатывать к горлу слезы. Боже, он так много знает. Все. Воспоминания о родителях и Джоне вызывают во мне очередной поток слез.

Эйс не говорит ни слова, он просто стоит и смотрит, как из моих дрожащих рук виски выплескивается на мои голые колени. Я вздрагиваю и затуманенным взглядом смотрю на коричневое пятно, расползающееся по ноге. И только сейчас понимаю, что моя юбка задралась до бедер. Слишком высоко.