Как закалялась жесть - Александр Щёголев

(Девочка в трансе — смотрит сквозь меня стеклянными глазами. )

— Были у тебя когда-нибудь настоящие куклы? Чувствовала ли ты настоящую любовь? Подумай. Вспомни. Позволяла тебе мать дружить, чувствовала ли ты настоящую дружбу? Каждый человек достоин любви и дружбы, и ты тоже. Признайся себе честно, хочешь ли ты любви? Ответ один — конечно, да. Нужно, чтобы хоть кто-то на этой земле любил тебя просто за то, что ты есть. Неважно, кто это будет: собака, кошка, такой калека, как я. Какую участь уготовила мне одноклеточная тварь, я знаю. Но мне бы хотелось, чтобы ты поняла и запомнила: все средства хороши, когда человек дерется за свое право любить. Пистолет. Яд. Ампутационный нож… никаких моральных преград!

(Ее глаза на миг вспыхивают. Она готова драться, а преграды — это прекрасный допинг. )

— …И еще — я горжусь тобой! Ты перешагнула через свой страх, прекрасная валькирия…

Конец монолога. Очередная порция слов-шурупов вошла во вскрытое мною подсознание.

Согласен, работа грубая, топорная. Однако интуиция мне подсказывает, что взрыв близок, так что не до эстетики. Чем больше дыр я понаделаю в черной девичьей душе, тем больший эффект будет иметь вложенная программа…

Программа ненависти.

В последнее время цифра «четыре» его словно преследовала.

Началось еще с российского паспорта, полученного при великодушном содействии юристов самого Ше Хуана, Желтого Змея. Столько лет прожить на птичьих правах, и вот, здрассьте, — обнаружить, что долгожданный документ имеет серию «44». И в номере паспорта нашлись еще две — ДВЕ! — четверки. Это ж угораздило! Душа Сергея содрогнулась, когда он впервые раскрыл корочки… Или, например, в пятницу он ездил в Петелино, — на птицеферму за вороном. Так вот, разовый пропуск на территорию птицеводческого предприятия ему выдали как нарочно: под номером «41». И на бланке заказа красовалась проштампованная цифра… четыре, конечно! Мало того, со вчерашнего дня кто-то повадился слать ему на мобильник SMS-ки с одним-единственным текстом: «444»… Пугающие странности.

Учитывая, кто и за какие услуги помог ему с получением гражданства…

…Господина Лю звали вовсе не Сергей. Настоящее его имя было Се-эр, что в переводе означает Се Второй. (Се Первый — это старший брат, оставшийся на родине. Обычное дело: родители назвали обоих сыновей одинаково, вот младший и получил к имени добавку «эр».) Только став невозвращенцем, Лю Се-эр превратился, на местный манер, в Сергея Лю, — для пущего врастания в новую жизнь.

Он приехал в Россию из Харбина, из тех многострадальных земель, которые для русских были когда-то Манчьжурией. Сейчас это — КНР. Так что Елена зря клеймила домашнего повара словом «господин»; обращение «товарищ», вероятно, звучало бы уместнее. История переселенца была проста и печальна. Два десятка лет назад молодой гунцинтуань юань (то бишь комсомолец) приехал в Питер, тогда еще Ленинград, учиться в Педиатрическом институте. Отец его, почтенный Лю Бао, был известным в Харбине врачом, заведующим гинекологическим отделением в Центральной больнице КВЖД. Однако в институте молодой человек не доучился: сбежал с четвертого курса, как только получил известие, что отца его — вместе с матерью, — на родине арестовали…

Таким подобрала его Эвглена — без крыши над головой, без денег, без образования.

И поваром он был не вполне настоящим. Готовить научился подростком, когда работал в ресторане, директором которого был его дядя. Работал-то он уборщиком, но времени не терял — смотрел и спрашивал, поощряемый дядей и прочими родственниками.

Фамильный иероглиф «Лю» имел множество значений: от небесных (созвездие Плеяд) до самых что ни на есть земных (русский рубль). Были и обычные: ждущий, сберегающий, хранящий… вот именно последнее толкование и нравилось более всего Се-эру. Потому что имя Се означало «благодарность». Вместе с фамилией получалось — Хранящий Благодарность.

Таким он и виделся сам себе — хранящим благодарность.

Добрые чувства его к хозяйке этого дома и к самому дому не имели границ.

Вернее, границы эти совпадали с границами Российской Федерации. Много лет он жил при Эвглене фактическим нелегалом. Хозяйка обещала помочь, она могла бы ему помочь… да все, видно, забывала… то ли за делами, то ли по какой-то иной причине…

Он сам нашел, кто ему поможет.

Уже помогли. В «высотке» на 6-й Парковой улице, известной в определенных кругах как Хуаншэлоу («Башня Желтого Змея»), с ним обращались совсем не так, как в этом особняке. Выслушали со вниманием, и мелкое препятствие в виде отсутствия гражданства решили за какой-то жалкий месяц. Паспорт, пусть и с этими погаными четверками, — есть паспорт! Отныне человек по имени Сергей Лю — полноправный гражданин России, о чем его хозяйка даже не подозревает.

Хозяйка о многом не подозревает.

Она знает, конечно, что в преданном псе, прикормленном ею много лет назад, нет ничего настоящего. Никакой он не «Сергей», не повар, не медик и, тем более, не господин… Все они об этом знают. Какой из слуги господин? И давно уже не «товарищ». Короче, не человек, а только видимость, тень… Чего они не знают, так это того, что мечта его жизни, — обрести плоть, стать материальным, — вот-вот сбудется. Спрашивается, отчего бы ему не испытывать искреннюю, выстраданную симпатию ко всем, кто обитает в этом доме? Как не любить то, что очень скоро будет принадлежать ему?

Дом, бизнес, люди, — ВСЁ.

И вдруг это странное обилие четверок… Нельзя сказать, чтобы такие совпадения всерьез пугали закаленного жизнью бойца, но определенные мысли, как их не гони, в голову лезли.

Если белые избегают цифру тринадцать (непонятно по какой причине), то с отношением китайцев к четверке все предельно понятно. Иероглиф, обозначающий эту цифру, и иероглиф слова «смерть», хоть и пишутся по-разному, но читаются абсолютно одинаково: «Сы». Из-за того-то в китайских гостиницах нет четвертых этажей (после третьего идет пятый или нумерация начинается с пятого, а не с первого), из-за того-то некоторые телефонные номера можно получить почти даром, — и тому подобное. Так что, хочешь не хочешь, а забеспокоишься…

Ну, положим, с «эсэмэсками» более-менее ясно: их, скорее всего, шлет Елена. Глупая девчонка решила пошалить. Видно же, какие взгляды она бросает на своего верного слугу (а также слышно, что нашептывает матери). Но всё остальное как понять? Знаки ли это, посылаемые свыше? Или простая случайность?

Вот и сегодня на ужин хозяйка распорядилась поставить не три прибора, как обычно, а четыре…

Повар Сергей принес красно-оранжевые ломти в открытом блюде, разложил их по тарелкам, подал.

— Ты сюда-то тоже клади, не жадничай, — сказала Эвглена Теодоровна, указав на пустующее место.

Четвертая тарелка предназначалась тете Томе. Как и бокал с вином. Дань памяти усопшей, — так объяснила мать свое распоряжение насчет количества приборов. (Дань глупости, думала на сей счет Елена.) Впрочем, посмотреть, как отреагирует на эту блажь господин Лю, было нелишне.

Нервничал господин Лю. Всегдашняя его невозмутимость стоила ему заметных усилий, что при внимательном наблюдении становилось очевидным: забыл нарезать лимон, вместо белого вина поначалу принес красное…

На ужин была форель под кедровым соусом. Роскошно звучит, но ужасно невкусно есть. Хотя сама по себе форель — это очень красиво и очень вкусно. Прежде чем положить кусок в рот, Елена счищала ножичком пахнущую хвоей дрянь… своеобразный был ножичек. От рукоятки отходило нормальное лезвие, которое потом утоньшалось. И вилка была специальная — с двумя зубцами. И вообще, вокруг тарелки лежало множество мелких, почти хирургических инструментов (вилочки, ножички, щипчики), — для операций над морепродуктами. К рыбе обязательно подаются морепродукты, из коих сегодня были креветки. В детстве, помнится, Елена отказывалась кушать рыбу только потому, что нужно было пользоваться всеми этими штучками.

— Что вы ищете, Борис Борисович? — спросила Эвглена Теодоровна.

— Лимон.

— А вы любите остренькое, шалунишка. Почему вы сегодня такой молчаливый? Что с вами?

Гувернер и вправду приехал какой-то пришибленный, потухший. За истекший час произнес, самое большее, пять с половиной фраз.

— Размышляю об оптических иллюзиях.

— В каком это смысле? — напряглась Эвглена Теодоровна.

— Да вот… смотрю на радужную форель… это ведь радужная форель?

— Разумеется.

— Лучи света, падая на брызги воды, рождают радугу, прекрасную, но такую недолговечную. Вода не умеет сохранять прекрасное. Те же лучи, падая, к примеру, на фотопленку, тоже рождают разноцветные картины, куда устойчивее и прочнее. Но по какой-то причине то, что люди оставляют себе на память, язык не повернется назвать прекрасным… Красота эфемерна, лишь уродство стабильно и надежно.