Испытание - Николай Карташов

Николай Александрович целый день ходил по песчаным валикам, обливаясь потом. Но уже то приятно, что на том и другом участке есть вода. Крестьяне мотыжат участок с оливковыми саженцами — стало быть, будут здесь скоро плантации, и надо скорее проложить дорогу.

А людей, владеющих техникой, ничтожно мало. И где их взять?

Поздней ночью вернулся в столицу из трудной поездки. Приехал в отель, умылся и лег отдохнуть.

Осторожный стук в дверь.

— Войдите.

Входит портье, говорит по-французски:

— Мосье, к вам пришли гости, ждут вас внизу.

«Какие гости, — недоумевает Бусыгин, — кто меня здесь знает? Может, кто-нибудь из торгпредства?» Одевается, идет вниз и останавливается в изумлении. Все двенадцать старых знакомых пожаловали сюда! Оказывается, группа египетских механиков, обученных Бусыгиным в Александрии, приехала в Мали, чтобы помочь здесь строить дороги. Вот уж поистине — гора с горой не сходится, а человек…

Пошли в бар. За бокалами сухого вина поведали друг другу о том, как прожили эти годы.

— А вы откуда узнали, что я здесь? — спрашивает Бусыгин.

Египтяне смеются.

— Пришли в отель, спрашиваем: «Русские есть?» — «Есть, — говорят, — мосье Бусыгин». — «А где он сейчас?» — «В песках, — отвечает, — обычно возвращается к звездам». Ну, мы и дождались звезд…

Чертовски было хорошо в этот вечер! Вдохновенно пели «Катюшу», полюбившуюся египтянам.

Ахмед Фавзи мечтает побывать на Урале, своими глазами увидеть снег — белый, пушистый снег.

— Учитель, как вам понравилась наша страна? — спрашивает он у Бусыгина.

— Красивая страна, очень красивая. Древняя страна, с большой культурой. Самое лучшее — это люди, — отвечает Бусыгин.

Ахмед доволен ответом, лицо его сияет.

Договорились: будут и здесь, в Мали, работать рука об руку. Бусыгин был у них за переводчика: французским его друзья не владели, а он арабский понимал, да и русскому египетские ребята немного научились.

Так и жили, работали вместе. Где-то отказал трактор или скрепер — и мчат они по пескам, под зноем или на ночь глядя туда, где нужна помощь.

Бусыгину было трудно. Но чувствовал упоение строителя, который создает новую жизнь. Малийский крестьянин наверняка помянет добрым словом тех незаметных механиков, инженеров, консультантов с Урала и Сибири, с Волги и Дальнего Востока, из Белоруссии и Украины, которые, не считаясь ни с чем, в далеком и чужом краю, обливаясь потом, помогали африканцам строить дороги. Не только дороги — новую жизнь.

Распрощавшись с Республикой Мали, Бусыгин через некоторое время выехал в Индию.

Миссия у него была все та же — оказание технической помощи, консультация. Николай Александрович побывал и в районе Мадраса, и в окрестностях Бомбея. В этих районах, куда была поставлена крупная партия челябинских ДЭТ-250, началась странная «эпидемия» — один за другим выходили из строя бортовые редукторы. Надо было выяснить причину аварий.

Напарником Бусыгина был механик из Одессы Дмитрий Назаренко. Приехал он в Индию, как он говорил, «по морским делам», но пришлось «взять другой курс». Это был уже довольно пожилой человек, проведший полжизни на море, а вторую половину — в Одесском порту. Лицо его, обветренное, морщинистое, смуглое, никогда не выражало каких-то эмоций. Назаренко был человеком невозмутимым. Речь свою он то и дело пересыпал одесскими словечками.

Из Калькутты ехали по равнине, плоской, как стол, покрытой жухлой травой, по обочине дороги — низкорослые деревья. Над головой — измученное знойное небо. Пот застилает глаза, ручейками змеится по всему телу. На зубах — привкус песка.

Назаренко с обычной своей невозмутимостью говорит:

— Кошмар, а не жизнь. Еще один такой рейс и бюллетень на полгода обеспечен — от истощения нервной системы. Или я что-то не понимаю? Слушай сюда, Коля… Ну, ты — механик по тракторам, я видел тебя в деле — экстра-механик. Я ж на своем веку повидал механиков, и таких, как Бусыгин Коля, — единицы, можешь мне поверить. Но при чем тут одессит Назаренко?

— Ну, не прибедняйся, — искренно говорит Бусыгин, — и ты в технике — бог, видел тебя в работе.

— Ха! Он мне говорит… Я ж трактор от крокодила не отличаю. Еду на край света, ем пригоршнями песок, и чего ради, спрашивается? Мне в Одессе один умный капитан говорил, что есть два рода дураков: дураки вкрутую и дураки всмятку. Как по-твоему, Коля, к какой компании я принадлежу?

Бусыгин слушал эту воркотню, улыбался, а сам думал о редукторах, которые разлетаются, как фарфоровые блюдца. Что там может быть?

Назаренко будто угадал мысли Бусыгина. Поглядывая из машины на равнину, на ее бедную растительность, на солнце, от которого укрылось все живое, он как бы про себя говорил:

— Кошмарная жизнь. Что люди здесь едят — ничего ведь не растет? Тут разве сто или тысячи тракторов помогут? И помяни мое слово, Коля, эти парни не знают, что такое шестерня.

Но вот потянулись бесчисленные пруды и озерца, у которых ютятся в тени манговых рощ глинобитные хижины. Все чаще и чаще начали попадаться посадки риса, джута, сахарного тростника.

Посреди степи стоят коробки невысоких стандартных каменных домов. Еще дальше на горизонте маячат одиноко стоящие ДЭТы.

Шофер остановил машину. Назаренко и Бусыгин вылезли и пошли навстречу людям, которые бежали к автомашине.

— Коля, слушай сюда, они нас сейчас растопчут, как табун буйволов…

Бусыгин рассмеялся.

— Чудак ты, Назаренко, эти люди ждут нас, как кудесников, факиров, они ждут от нас чуда.

Заговорили. Язык? Смесь английского, русского и хинди, но понять можно.

Русские умылись, перекусили, отдохнули и пошли к тракторам. За ними — огромная толпа.

Осмотрели три ДЭТа, стоявшие в степи неподвижно, словно какие-то доисторические животные: до того они были покрыты пылью, песком.

Назаренко заворчал незлобливо:

— И эти люди хотят, чтобы машины здесь работали. В таких условиях и слон тут ноги протянет, не успев ни разу протрубить своим хоботом… У них это называется «уход первой категории». Грязи — вагон и маленькая тележка.

Бортовые редукторы были сухими, в них не было и следов смазки.

Бусыгин сказал Назаренко:

— Посмотри, чем они заправляют редукторы, каким маслом.

Назаренко вздохнул:

— Мистер Бусыгин вносит рацпредложение… Без него никто ничего не понимает. Без Коли Бусыгина никто не понимает, что заправляют они маслом, которое вытекает, как сухое вино из бутылки, не оставляя ни следа, ни запаха.

Назаренко подошел к человеку, который, по разумению одессита, был здесь главным, и попросил: