Псы Господни (Domini Canes) - Александр Уралов

— Ну что, Аннушка, загрустила? — раздался рядом низкий приятный голос. Словно в трансе она медленно подняла голову.

У костра, скрестив ноги по-турецки, сидел мужчина в надвинутой на глаза ярко-красной бейсболке с крупной чёрной надписью «GO!» и участливо смотрел на неё. Бейсболка смотрелась дико — ведь мужчина был одет во что-то пятнистое… солдатское… подумалось Анне. Чёрт, эта американская кепка просто резала глаза!

Рядом с мужчиной зачем-то торчали воткнутые в землю лыжные палки.

Глава 16

— Дурость какая-то, — сказал Илья, рассматривая патроны с аккуратными вмятинками на капсюлях. — Может, высыпать порох и поджечь?

— Бабахнет, — сказал Сашка, глупо улыбаясь.

Илья старался подавить в себе раздражение. Ясно, что порох может запросто «бабахнуть», а капсюли — грохнуть, если тюкать по ним молотком или камнем… вот только толку для них, лишенцев, не будет никакого. Та же история, что и с батарейками, бензином и автомобилями. По отдельности всё работает так, как надо, а вместе — пшик.

Пистолет Мёрси всё-таки оставила при себе. Впрочем, Сашка тоже закинул за спину двустволку. Пусть тешатся… старый, да малый. Вреда от этого никакого, а уверенности придаёт. Эх, жаль, нет в магазине пневматического оружия! Впрочем, что бы Илья с ним делал? Застрелился? Пугал призраков? Пулял в мишень и пустые пивные банки? Здесь даже ворон не видать, не то, что кого-либо…

Тащить пришлось многое чего. Основной груз, конечно, взвалил на себя Сашка. Илья тоже постарался набить свой рюкзак и теперь проклятые лямки давили на плечи. Идти на вывороченных носками внутрь ногах и так-то не сахар, а тут ещё лямки сползают, а поправлять их получается только правой рукой.

Мёрси волокла свой рюкзак молча, прихватив ещё и сумку с керосинкой. Чего-чего, а керосиновые премудрости она знала хорошо. Брюлькин папа ещё не был богатым человеком, а садовый домик у них уже был замечательным. Бабушка Брюли почему-то терпеть не могла переносную портативную газовую плиту-чемоданчик. Не то газа боялась, не то привыкла в войну управляться с керосинкой. Говорила, что греть на ней приходилось всё — вплоть до кастрюли воды, чтобы помыться.

Правда, заливать в керосинку бензин вместо керосина Мёрси ещё не приходилось, но она надеялась, что это будет несложно. Единственная бутыль импортного керосина, прихваченная из подсобки была не такой уж и большой, так что рано или поздно нужно было идти к ближайшей тачке и…

…отсосать…

…отлить бензина из бака. Очень хотелось сесть где-нибудь в сторонке и пореветь. Просто пореветь и всё. Ну что она, железная что ли?

Подлый Пикачу нахвастал Лёшке-Волкодаву невесть чего… а ведь Мёрси — только говорить об этом нельзя никому! — Мёрси никогда в жизни не пробовала никакого минета.

В классе её считали шилом. Оторва! Особенно, когда в позапрошлом году попёрла мода на готов. Мёрси достала хранимый в ящике стола браслет из бритв, сделанный ещё Ленкой, старшей двоюродной сестрой. Иногда она одевала браслет и демонстративно показывала его шлюшкам из центра, когда они всей шарашкой ездили на Плотинку. Мол, знай наших, уралмашевских! Тут, главное, чтобы менты не засекли…

Брюльке повезло… она кайф со всего этого ловит… говорит, что по три, а то и четыре оргазма за раз имеет. Может, и врёт, конечно… но бедная Мёрси в ванной получает намного больше, чем с потным и пахнущим пивом, хорохорящимся пацаном, изображающим из себя мачо. «Пальцы веером, сопли пузырями!» — как говорит мамашка…

Бред какой-то в голову лезет…

А почему — бред? О чём-то думать надо?

Бред, потому что бессмыслица. Думай лучше о том, куда это несёт тебя, дурочка Мёрси, с двумя подозрительными типами? Ну, Илья этот, с ним всё понятно… на крайняк — удрать можно… или отбиться. А вот Сашка… он хоть и производит впечатление большого младенца с напрочь сорванной башней, но ручищи-то у него — будь здоров! От такого не отобьёшься, не отвертишься тем, что, мол, месячные пришли или, там, таблетки дома забыла…

Правда, он ни разу к бутылке не приложился… это уже хорошо…

Чем?

Не знаю. Но было бы хуже, если Сашка ещё и водку жрал…

— Меня вот что интересует, — сказал Илья в полумраке уютного магазинчика, — бывшей квартиры, в угловом доме на Серова-Сурикова. — Хрен знает, сколько времени прошло, а ничего не протухло. Ни колбаса, ни фарш, ни пельмени…

— А чего им протухать? — буркнула Мёрси, боязливо поглядывая на тени в углах маленького зала.

— Так ить, матушка! — воскликнул Илья, откусывая кусок черкашинской полукопчёной колбасы «Таллиннская». — Я уже со счёту сбился, сколько мы тут с Сашкой болтаемся. Слышь, Сань, зря мы с тобой мясо в ведре с водой храним! Ни черта ему не сделается. — Он аккуратно налил в стаканчик водки. Стаканчик он пристроил на стеклянной крышке контейнера-холодильника, в котором грудой красовались пакеты разнообразного фарша и пельменей…

— Мне видится только одна причина, почему здесь ни фига не портится, почему разгуливают покойники и почему бродят призраки непонятно кого, — вновь разговорился Илья, когда вся троица собралась на кухне, пропахшей дымом костра лоджии. Мёрси возилась с керосинкой, споро разогревая куриные ножки, пахнущие так вкусно, что даже у Сашки потекли слюнки.

— И что за причина? — недоверчиво спросила Мёрси.

— Ты будешь приятно удивлена, дитя моё, но мы все померли! — радостно воскликнул Илья. — Мы померли по разным причинам и теперь находимся где-то между раем и адом… то есть, у Бога в заднице, у чёрта на рогах!

Мёрси промолчала. У этого мужика полквартиры книгами заставлено… ботаник хренов. Может, он и знает, чего болтает. Послушаем.

— И будем мы тут сидеть до второго пришествия Иисуса Христа, пока основательно не свихнёмся. А когда крышу нам окончательно свернёт набекрень, явится к нам этакий Судия в белой мантии и отвесит нам полную пазуху говна за грехи наши тяжкие, правда, Сашка?

— Грехи… — эхом отозвался Сашка, с трудом втиснувшийся между неработающим холодильником и окном кухни.

— Вот-вот! — с воодушевлением поднял палец Илья и потерял нить разговора. Чтобы заполнить неловкую паузу, он налил себе немного водки «Пугачёв». — Ты будешь, Машенька?

— Для вас обоих я — Мёрси, — ответила девушка.

— Пардон, мадам… в смысле, мадмуазель! Водки откушаете?

— Потом. Я думаю вот что… — рассудительно сказала Мёрси, снимая закрытую сковороду с огня. — Так… разбирайте… да осторожнее ты! Горячее же! Если аджики мало — сами намазывайте. Так вот, я думаю, что это всё — правительственный эксперимент, вырвавшийся из-под контроля!

Илья захохотал, уронив куриную ножку обратно в сковороду, поставленную в центре кухонного столика. Сашка испуганно смотрел на него.

— Ну, милочка, ну, ты насмотрелась кинушек! «Идентификацию Борна», поди что, раз десять смотрела?

Мёрси подумала, что этот инвалид зря смеётся… сама она не любила боевики, но пацаны всегда тащат девушку в кино и там либо подпрыгивают от восторга, когда главный герой мочит врагов так, что брызги летят… либо лезут под юбку потными руками… либо и то, и другое вместе.

— А что ещё? — сказала она упрямо. — Или америкосы…

— А, да-да-да! Ну точно! Как я сразу не догадался! Проклятые империалистические ястребы используют великий русский народ в качестве подопытных кроликов!

Илье всегда нравился этот этап любой пьянки. Есть закуска, есть выпивка и пиво на утро. Никто и ничто пока не отвлекает от разговора. Назовите это как угодно: разговор, толковище, обсуждение, обмен мнениями… чёрт возьми, можете назвать это коллоквиумом или семинаром! Суть от этого не менялась — люди начинали говорить. Говорить свободно… просто и прямо. Так, как думают. А думают они все по-разному.

— Эх, Мёрси-Мёрси… тогда уж забирай шире! Зловещее общество иллюминатов, руководимое сионистами, плетёт интриги, сидя в подземельях Тель-Авива… или Ватикана. Смотрела «Код да Винчи»? Впрочем, иллюминаты, это уже из «Ангелов и демонов». Я думаю, что мозги у тебя битком набиты невесть чем… что, в принципе, не стыдно в семнадцать лет. Я тоже был блаженненьким дурачком в то время. И даже просил маму в 91-м году, чтобы она сшила мне флаг России.

— Зачем? — удивилась Мёрси, даже не успев обидеться за «набитые невесть чем мозги».

— Ну… понимаешь, путч, толпы народа, всеобщий подъём. Все куда-то рвутся, все чувствуют, что вот-вот начнётся что-то свободное и очень хорошее. И я — шестнадцатилетний пацан, бредящий переменами… как и вся Россия, впрочем. И мне очень хотелось, чтобы у нас на крыше развевался триколор. Как символ борьбы с прогнившим коммунизмом… — усмехнулся Илья.