Недотрога в моей постели (СИ) - Невинная Яна

— А я решил, что ты прямо здесь принялась за новую коллекцию, — немного приуныл Тони, в жесте отчаяния растрепав свои кудри пальцами.

— Я как-то говорила тебе, что не планирую создавать новые коллекции и вообще связывать себя с миром моды, — мягко напомнила я позабытый им факт. Или намеренно игнорируемый.

— Уверен, ты передумаешь!

Уже второй мужчина за вечер давал мне какие-то обещания, твердо уверенный, что знает, как я распоряжусь своим будущим. И мне стало это порядком надоедать. Еще и Александр, пытающийся давать мне какие-то нелепые указания, как общаться с Максимом! Всё это неимоверно раздражало, а беспокойство за маму также не добавляло радости.

— А давай лучше потанцуем, — предложила я Тони, чтобы покончить на сегодня с разговорами, и он, согласно кивнув, поднялся с места, галантно подал мне руку и повел на танцпол, на котором медленно кружились пары под современный хит.

Я так устала, что буквально повисла на своем партнере, совершенно не вкладывая в наши танцевальные объятия никакого подтекста, но, почувствовав на себе тяжелый взгляд, обернулась и увидела впившиеся в меня глаза Суворова, грозно обещающие возмездие.

Он стоял, опираясь на стол, и цедил бокал, поблескивая яростным взглядом, будто сбежала от него к другому и изменяю прямо на глазах. Казалось, еще минута, и сорвется с места, разорвет наши с Тони объятия и накостыляет ему. Какая-то другая девушка, может быть, и радовалась бы, подерись из-за нее мужчины.

Но лично я не видела ничего хорошего в таком развитии событий, поэтому деликатно прервала танец под предлогом усталости и снова села за стол. Суворов, скользнув по мне удовлетворенным взглядом, покинул свою позицию и уселся рядом с отцом и братом, довольно похлопывающим его по плечам и спине.

Картина, демонстрирующая заново укрепившиеся родственные узы, порадовала глаз, и я снова вспомнила о маме, решив найти ее. Вопреки моим ожиданиям, мама вовсе не билась в истерике, а веселилась в компании нескольких женщин своего возраста, делясь историями своего итальянского быта.

Подойдя поближе, я в которой раз слушала рассказы о собранном мамой кружке по интересам, выступлениям по воскресеньям в церковном хоре, кулинарных поединках и прочих мероприятиях, которыми были полны мамины будни.

К сожалению для нее, ей придется довольствоваться одними только воспоминаниями, потому что Николай Дмитриевич явно не горел желанием вернуться в Италию, а был решительно настроен остаться на родине.

Убедившись, что мама в порядке, я глянула на часы. Стрелки приближались к одиннадцати вечера, но гости и не думали расходиться. Курсируя с улицы и обратно, они развлекались вовсю, предвкушая еще сутки отдыха на природе.

— А теперь салют! — провозгласил Николай Дмитриевич, поднявшийся со своего места, и толпа хлынула во двор, освещенный гирляндами.

Вскоре небо запылало разноцветными вспышками, окрестности огласились радостными возгласами, и ощущение праздника накрыло всех с головой. Салют завершился, но праздник только набирал обороты. Не желая расставаться со свежестью осенней прохлады, гости устроили шумные танцы, вызвав недовольство соседей. Но, когда те поняли, кто отмечает день рождения, присоединись к общему веселью.

Ну а мне нужно было найти в себе силы пообщаться по душам с Илоной. Но я не представляла, как смогу остаться с ней наедине, пока не увидела, как она вместе с другими женщинами собирается на смену мужчинам в баню. Процессия в простынях, весьма похожая на римский сенат, горланя песни, переместилась в сторону беседки с жарящимися на мангале шашлыками, а я, качая головой, отправилась вслед за Илоной.

В большой, крепко натопленной бане, борясь со скромностью, разделась и завернулась в простыню, нырнув в жаркое помещение парилки. Испарина мигом образовалась на теле, даря приятную расслабленность, но я пришла сюда не за этим. Дождавшись, пока мы с девушкой Максима останемся наедине, я воспользовалась случаем и попросила ее уделить мне пару минут.

— Только давай ты спустишься пониже, здесь не так жарко, — попросила я ее, беспокоясь о том, что высокая температура повредит ребенку. Что-то я слышала об этом, но не была уверена, что правильно запомнила. Ведь тема деторождения казалась такой далекой, и я не уделяла ей почти никакого внимания.

— Мне и здесь неплохо, — фыркнула Илона, откидывая назад прилипшие к бледной коже волосы. Я со странной завистью мазнула по ним взглядом, вспоминая свои длинные локоны.

— Хорошо, — кивнула, понимая, что не могу заставить ее спуститься, а потом судорожно стала подбирать слова: — Илона, ты сейчас только не нервничай… Мне этот разговор непросто дается… Я…

— Когда просят не нервничать, сразу же начинаешь еще больше нервничать! — нахмурилась она, привставая на локтях и уставившись на меня. Короткое полотенце, накинутое на голое тело, начало сползать. Смущенно отведя глаза, я продолжила:

— Я кое-что услышала, непредназначенное для моих ушей. Тем не менее не могу игнорировать то, что услышала. Я правда не хотела подслушивать, это вышло совершенно случайно…

— О чем ты? Я не понимаю.

— Я знаю, что ты беременна! — выпалила я, рассердившись на себя за то, что так долго мямлю, топчась на предисловии.

Резко сев и скинув ноги с полка, совершенно не обращая внимания на упавшее полотенце. Мы обе уставились на ее плоский живот, словно это могло придать смысл нашему разговору. Илона инстинктивным жестом вскинула ладонь и накрыла его, прищурившись глядя на меня.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросила она воинственно, явно разозленная признанием.

— Я слышала не только новость о беременности, но и об аборте.

— И? Что дальше? Тебе какое дело? — не скрывая грубости, шипела она, будто уличенная в чем-то постыдном, но не желающая этого признавать.

— Я переживаю… за малыша… — неловко выдавливала я фразы, не зная, как обосновать свои намерения.

— Это мне решать, что будет с малышом. И я не собираюсь перед тобой оправдываться за свои решения. С чего ты вдруг решила поговорить со мной об этом? На правах будущей родственницы, что ли?

— Да, конечно, — уцепилась я за ниточку, подсказанную Илоной. — Не хочу, чтобы ты потом пожалела о своем опрометчивом поступке.

— Ты вообще чем по жизни занимаешься, Тая? — спросила она спокойным голосом, вроде как убедившись, что я не нападаю и не обвиняю, а желаю только добра. Вопрос был явно риторическим, поэтому я молчала, ожидая продолжения: — Можешь ли ты понять, как важен в профессии момент? Упустишь его — и, фьють, пролетела, как фанера над Парижем. Я достойна большего, чем менять подгузники и варить каши. Я иду к своей мечте, и меня ничто не остановит.

— А как же отец ребенка? — с громко бьющимся сердцем спросила я, совершенно не удивляясь намерениям Илоны, но всё же надеясь переубедить ее.

— А что отец?

— Ну, он тоже имеет право решать.

— С какой это стати? — фыркнула она, спрыгивая с полки и принимаясь за мытье. — Мое тело — мне и решать.

— Я не согласна…

— И что дальше?

— А если бы он узнал?

— Хочешь рассказать ему?! — уставилась она на меня, застыв на месте.

— Ради спасения ребенка, если ты не хочешь признаться сама…

— Так! Это кто тут у нас такая святоша? — язвительно рассмеялась она, упирая руки в боки. — Откуда ты взялась такая на мою голову? Родственница, значит. Вот только попробуй заикнуться Максиму, и пожалеешь, что на свет родилась!

— Признайся сама. Скажи честно, что не хочешь пока детей.

— Ты дура, а? Кто такое мужику говорит? Ты с какого дуба рухнула? Еще начни мне тут про душу ребенка втирать.

— Кажется, конструктивного диалога у нас не выходит, — тяжело вздохнула я, признавая поражение, и поднялась с места.

— Давай, давай, выметайся! Святоша! Я тебя предупреждаю на полном серьезе: скажешь ему — и ты труп!

Глава 19

Тая

Выскочив из парилки как ошпаренная, я стала в бешеном темпе одеваться, чтобы убраться из бани. Руки тряслись и не попадали в рукава, пуговицы и змейки выскальзывали из дрожащих пальцев, по щекам катились слезы.